Чужое небо

Второе кресло, спиной к Баки, в точно таком же строго фиксированном положении, с аналогичной капельницей и аналогичным шлемом, заняла… она, но Стиву уже было откровенно все равно.

Он дал себе слово.

На огромных фантомных экранах поплыли первые хаотичные и абсолютно не поддающиеся идентификации изображения: как рябь от помех при плохом сигнале, как некачественная запись, как слишком быстрая перемотка…

- Синхронизация 65%. Доведем до ста в процессе.

В мешанине образов еще никто не увидел конкретики. Стив увидел. Мог поклясться, что услышал. То же, что каждую ночь слышал в кошмарах – вырывающий душу с корнями крик и свистящий в ушах от дьявольской скорости ветер. Забытый всеми богами ноябрь 44-го. Австрийские Альпы.

- 71% и нарастает, - продолжал комментировать голос с акцентом. - Поехали. Подведем их к моменту встречи.

- 13-е апреля 45-го. Мисс Хартманн, что произошло в тот день?

Стив слышал переговоры медиков шепотом, а также выстрелы и взрывы, крики и топот бегущих ног, лязг оружейных затворов и замков на железных дверях – тренированное воображение несостоявшегося художника оживляло далекие во времени события быстрее и ярче любой продвинутой техники.

- Что бы Зола с ним ни сделал, его тело это отторгает. Не только сыворотку. Протез левой руки, металл в ребрах. Он умирает, - Стив вскинул взгляд к экрану, в сердцах проклиная автоматический перевод. Нет. О нет! Он хотел слышать оригинал, слышать все до последнего слова, до эха звука, до малейших перемен в интонациях.

Ему не требовался никакой перевод, чтобы прочесть по губам ту самую фразу.

- Доброе утро, солдат.

- Объединение 100%. Они готовы. Ваша честь, можно начинать.

Стив дал себе слово. Он выдержит. Даже если это будет последнее, что он сделает, как Капитан – честь и совесть всея Америки. И да поможет ему Всевышний.

- Ты могла бы занять место Золы, могла стать идеальным олицетворением ГИДРы. Ты имела для этого все…

Всевышний не помог, как, впрочем, и всегда. Да и с чего вдруг ему помогать тому, чья душа по распределению давно попала в другое ведомство?

Стива сорвало после второго или третьего крика. Кричали не с экрана, не из воспоминаний далекого 45-го, кричали здесь, сегодня, сейчас.

- Они понимают? Они знают, что это все нереально!? – капитан искренне не знал, кому адресовал свой крик души. Мучительная гримаса на покрытом потом лице Баки, его напряженная до вздутых вен живая рука и сжимающаяся в фиксаторах бионическая в сочетании с так и не прозвучавшим ответом заставили сердце Стива заглушать двойной частящий писк кардиографов собственным сумасшедшим биением. – Они осознают себя здесь, в нашем времени?

Ответа не было. Он, подвешенный, парил в воздухе.

Стив дал себе слово. Он поклялся себе, что однажды заполнит семьдесят лет пустоты. Только до этого дня он все не знал, чем именно. Вот теперь узнал. Это должны были быть его семьдесят лет. Его!

Или ничьи.

Не Нью-Йорк стал адом, и не Альтрон. Демонов Капитана Америки не подняли из их братской могилы ни распри Богов, ни армия пришельцев, ни восстание роботов. Все это случилось словно во сне и словно вовсе не с ним.

По единому низкому гулу кардиографов на заднем плане из перекрестно звучащих голосов обвинителей и адвокатов уже ни о чем судить было нельзя: то ли сердце вовсе остановилось, то ли билось, как иступленное. Стив не обращал внимания, потому что слышал, как сердца бились там… там в ушедших безвозвратно годах. Сердца бились в головах единственных оставшихся в живых свидетелей событий, давно ставших историей. Сердца бились в воспоминаниях, будучи индикаторами тех страха и эмоций, той боли и того азарта борьбы.

Стив видел глазами Баки схождение линий в прицеле снайперской винтовки и слышал, чувствовал, как у него колотится сердце, как он делает медленный выдох, выпуская облако морозного пара…

Стив видел ее глазами исписанные русскими буквами страницы документов, заверенных печатями, бумаг, в которых решалась судьба, и слышал, как ее сердце замирало в страхе, пропуская удары в такт тяжелым шагам где-то совсем рядом…

Семьдесят лет вне времени не отразились на лице Капитана ни единой морщиной. Один день зачелся за сто лет.

- 16-е декабря 1991-ый год. С чего начался тот день? Кто отдавал приказ?

Баки задергался в кресле с утроенной силой, хотя откуда те у него брались, никто не представлял, потому что ни у кого из присутствующих их давно уже не осталось.

- При всем уважении… - взмолился неустанно вьющийся над Баки темнокожий мужчина в стерильно-белом халате, и акцент его от волнения стал лишь сильнее. – Не закидывайте их вопросами, они не смогут показать вам несколько различных во времени событий одновременно. Это невозможно.

- Что первое он помнит за 16-е декабря 1991-го? – не адвокат, не обвинитель – Старк. – Что первое ты помнишь из событий того дня, Барнс!?

Крик из прошлого наслоился на настоящий и заполнил зал истошным воплем, долбясь о стены и о виски Стива, медленно концентрируясь где-то в его ноющем затылке. Глазами друга капитан видел поднимающееся стекло криокамеры, дрожь на экране от нестабильной картинки, вспыхивающей и снова погружающейся в полумрак в унисон с сознанием Баки.

А затем он, тот, кто прошел через все ужасы повествования под фамилией Карпов, которому в роковом 91-ом должно… должно было быть под девяносто, стал методично зачитывать код – список слов, истинное значение которых превышало любое возможное, какое только могли нести простые слова. У каждого был свой глубинный смысл, подкрепленный образно, чувственно, навечно заякоренный в боли, страхе и безысходности, замыкающихся в порочный круг, неприступный для взлома алгоритм – программу внутри живого человеческого мозга.

- Желание.

- Н-нет… - ломаный вскрик. Не Баки, женский. – Нельзя. Нет! Не подводите его к этому… Не заставляйте вспоминать… Нет…

- Ржавый.

Баки выгнулся в кресле, чуть не выламывая запястья из фиксаторов, откинул назад фиксированную шлемом голову и раскрыл рот в крике – и грань стерлась окончательно, уже нельзя было различить, что происходило на экране, а что в реальности, где заканчивалась та пытка током и начинался сегодняшний эксперимент.

- Семнадцать.

Металл скрежетал о металл, левая рука Баки в очередной раз испытала на прочность ограничители. И, кажется, те поддались…

- Уведи его от этого! Диана, отвлеки его. Мы не удержим его, если код продолжит звучать…

Со словом «Рассвет» во всю плоскость проекционного экрана разлилось кроваво-красное зарево – рассветное небо, подернутое молочно-белой морозной пеленой.

Стив дал себе слово. Слово капитана, но какое оно могло иметь значение, если даже его погоны не достались ему по чести, если даже звание сержанта было к Олимпу воинской и общечеловеческой чести и долга намного ближе, чем раздутый на пустом месте капитан.

Стив не знал, чего добивался Тони, вполне вероятно, именно чего-то подобного, но ему было уже безразлично. Где-то за его спиной под словосочетание «Возвращение на Родину» раздались новые крики – сорванные и хриплые – Баки, высокие, с бессвязным бормотанием – ее… Дианы? Эсмы? Двойного агента? Тройной дряни? Стив больше не искал ответа, он вылетел из зала, словно оголтелый – полубезумный, прогоревший изнутри до пепла, тлеющий, уничтоженный.

Тони жаждал отомстить ему за то, что он знал про его родителей, но ничего не сказал. У него получилось. Он отомстил сполна.

Стив больше не вернулся в зал. Он не узнал, закончил ли призрак Карпова из воспоминаний Баки чеканить код Зимнего Солдата, и если закончил, то чем это обернулось. Он не узнал, как долго еще продолжался адский процесс и чем он завершился…

- Я просто хочу быть уверена, что ты хотя бы смутно представляешь, что собираешься делать, - вымотанная Романофф вышла из тени и устало прислонилась спиной к гладкому боку квинджета.

Из всей его команды, у которой с недавних пор не все было гладко с законом, она единственная присутствовала сегодня?.. Вчера? Все это бесконечное время в зале суда. Той своей частью, ничтожно малой, которая пережила последние сутки, Стив это ценил, он был благодарен, но не более. На что-то большее его не хватило.