Чужое небо

Девятый круг – он самый страшный, он тот, что полагается за грех предательства.

Тони был безупречен, впрочем, как и всегда. Иного Стив не ожидал, невольно вздрогнув от мысли, каким против него – миллиардера, каждый квадратный миллиметр во внешности которого буквально вопил о его статусе, предстанет простой во всем парень с мешаниной вместо прошлого и пустотой на месте левой руки, которая – эта пустота – мистическим образом перетекала в его усталые глаза, мешаясь с давно признанной виной и молчаливым смирением. Капитан сам лично это видел.

И задавая себе подобный вопрос, он и представить себе не мог, какой получит ответ. За полчаса до официального начала слушания Стив еще пребывал в блаженном неведеньи о том, что его впереди ожидало нечто многим худшее, чем девятый адов круг.

- Стив, я все понимаю. Правда, понимаю, но это суд, и здесь любое слово может обернуться бумерангом. Для тебя, для него…

Но, глядя в одну точку поверх чужих голов, Роджерс ее уже не слушал, он был не здесь и не сейчас. Стены здания Верховного суда дрогнули и растворились, как мираж, само пространство и время распались – и Стив снова оказался в Бруклине семидесятилетней давности, на пыльном крыльце дома, куда он, худощавый паренек, вернулся с похорон матери. Вернулся плечом к плечу с лучшим другом, который, еще не переодевшись с похорон, все еще был одет в строгий темный костюм. Его стриженные волосы были по-мужски чопорно зачесаны назад, хотя гладкое лицо было еще совсем юное, какое бывает лишь у не знавших ужасов войны и мучений плена мальчишек.

- Баки?.. - только и смог выдавить из себя Стив, чувствуя, как его разум все еще плывет во времени.

- М-даа… Похоже, Барнса уже кто-то основательно объездил. Он еще не звал тебя шафером?

Стив Наташу не слышал, то есть совершенно не слушал, а когда до него очень медленно дошел смысл ее вопроса, он смог найти в космической пустоте своих мыслей только глухое и невнятное: «Что?»

Романофф заладила что-то про то, что галстук Баки явно не Т’Чалла повязывал, что рубашку под костюм ему подбирала совершенно точно не та темнокожая грозная шефиня из личной охраны Его Высочества и что вообще… он, Стив, Барнсу вообще-то друг, мог бы и сам заметить.

Стив не слышал и не слушал.

Все еще внимание полностью и безраздельно было отдано одному-единственному человеку.

Когда Стив улетал из Ваканды несколько дней назад, Баки был в порядке, настолько в порядке, насколько это в принципе было возможно. Он был обеспечен всем необходимым и ухожен, но тогда он и близко не выглядел… так.

Теперь в помине не было никакого хвоста и никаких прядей вдоль лица. Волосы были аккуратно сострижены и уложены, судя по коротко подбритым вискам и идеальному затылку, обозревать который Стив получил прекрасную возможность, когда Баки повернулся спиной, явно не дилетантом с парой кухонных ножниц, а профессионалом, постригшим Баки весьма современно, но с едва уловимым намеком на давно забытую бруклинскую моду 40-х.

Не было больше бейсболки и слоев заношенной мешковатой одежды с чужого плеча: их сменил строгий, с иголочки деловой костюм, идеально сидящий на внушительной мужской фигуре. Вместо извечных армейских берцев Баки был обут в лакированные туфли.

И это все меркло в своей незначительности перед ошеломившим Стива обстоятельством, что меньше чем за неделю их разлуки у Баки снова появилась левая рука, идеально симметрично наполняющая рукав пиджака, который не свисал плетью, не был защеплен или подвернут. В нем совершенно точно пряталась рука, даже под складками одежды идеально повторяющая все анатомические изгибы. Совершенно точно Стив видел выглядывающую из-под манжета вполне человеческую кисть с гибкими пальцами, разве что затянутую в черную перчатку, наверное, чтобы не привлекать дополнительное внимание бликами на металле.

Баки не прибыл в зал суда под конвоем и в кандалах, что являлось, по сути, лишь очередным нарушением процедуры судопроизводства, которая с самого начала никем особо не блюлась, потому что не было ни как такового ареста, с пояснением права хранить молчание и предоставлением адвоката, ни предъявления обвинений, ни всех остальных бюрократических и юридических формальностей. Тони это более чем устраивало, а значит, автоматически устроило и всех остальных. Стиву же осталось довольствоваться тем, что Баки снова не засунули в электрическую клетку.

Рядом, едва ли ни плечом к плечу с Т‘Чаллой, Баки совсем не походил на преступника, скорее – на делового партнера Его Высочества, в толпе людей – на юриста, на… на человека, который присутствовал сегодня в этом здании в роли кого угодно, только не подсудимого, чью судьбу собиралось решать жюри присяжных. От него не шарахались, сетуя на недосмотр службы безопасности, на него не оглядывались и не тыкали в него пальцем, его просто-напросто в упор не узнавали. Его сам Стив узнал с трудом, да и то лишь потому, что в груди у него все сдавило щемящей болью оживших воспоминаний. Кроме него, Стивена Роджерса, больше никто в этом здании и, вероятно, во всем Вашингтоне, не знал Джеймса Барнса таким, большая часть из присутствующих здесь еще не родилась к моменту, когда Джеймс Барнс выглядел так, как он выглядел сейчас – молодым парнем, у которого вся жизнь впереди.

На один бесконечно долгий миг Стиву показалось, что он спит и просто видит сон – неправильный сон, от которого хотелось как можно быстрее проснуться и одновременно продлить его на неопределенный срок, в котором туманное будущее так тесно мешалось с безвозвратно потерянным прошлым.

- Бак… - продравшись, в конце концов, сквозь толпу, Стив позвал неуверенно и хрипловато, словно его вот-вот накроет приступ астмы. Баки, чуть помедлив, обернулся, и капитан увидел совершенно то, что ожидал – враз помолодевшее, гладкое, без намека на щетину лицо и глаза… те же голубые, только уже без перспектив: «Куда мы идем? – В будущее!», а покорные и покоренные, усталые. – Ваше Высочество…

- Привет, Стив.

Физически непреодолимой преградой между ними повисло молчание. Единственное, на что Стиву сейчас могло бы хватить сил, единственное, чего он хотел в эту минуту сильнее, чем отменить к чертовой матери этот не имеющий права на существование судебный процесс, так это сгрести Баки в охапку и крепко-крепко обнять. Или хотя бы сжать рукой его плечо, давно забытым бруклинским жестом говоря: «Я здесь, друг. Я рядом с тобой. И пусть небо рухнет, но сегодня я тебя не оставлю».

В итоге Стив не смог себе позволить ничего из этого. Люди, сориентированные на Капитана гори в аду его известность Америка, начали узнавать в Баки… Баки. Солдата. Как искра по бикфордову шнуру, по толпе неотвратимо покатилась молва.

- Ваше Высочество, - делано откланялся Старк и моментально скривился лицом, но, как ни странно, не из-за Баки, которого словно в упор не увидел, а от чего-то, что нашел достойным своего внимания где-то там, откуда только что пришел и куда неопределенно махнул рукой. – Ради восполнения моих зияющих пробелов в познании вакандской культуры: вы всех своих подчиненных женского пола обязываете бриться наголо? – он выразительно посмотрел на темнокожую, стриженную практически под ноль девушку, как тень сопровождающую Т’Чаллу. – Это у вас посвящение в ближний круг такое? Или выражение преданности?

Повисла секундная неловкая пауза, во время которой Стив успел всерьез испугаться возможной реакции телохранительницы Т’Чаллы, явно не знакомой с отвратительной манерой Старка заводить разговор.

- Если я верно понял, о ком идет речь, мистер Старк, то, спешу вас разуверить, мисс Хартманн не моя подчиненная, - ровно ответил Т’Чалла со спокойствием, присущим человеку, полностью владеющему ситуацией. – И она никоим образом не член ближнего круга.

- Очень жаль. В противном случае к ней было бы куда больше доверия, - буквально миг спустя он полушепотом воззвал к пустоте. - Пятница, достань мне досье на… как вы ее назвали? Мисс Хартманн? Она немка, да?

- Стив… - в приоткрывшихся дверях появилось серьезное лицо Шерон. – Они готовы начать.