Экстерминатор

Мои родители, ну и я, соответственно, жили в «чиновном квартале», жилых блоках, предназначенных для служащих города. Была ли разница с обычным гражданским или коммерческим жильём — я толком не знал. Площадь была явно больше социальной нормы, а в остальном — квартира как квартира, большую часть комнат которой я просто запер, запуская раз в два-три месяца робоуборщиков. Мне было не нужно, да и воспоминания…

Но вот что было точно удобно, так это расположение квартала относительно учреждений, в том числе и учебки. Многие из соучеников жили в кампусе не из-за учёбы и отсутствия времени, а просто потому, что до дома им добираться выходило час, а то и два. Только в одну сторону, с пересадками монорельса!

Мне же было достаточно пройти пару километров до жилого блока, так что в учебке, до своего нового назначения, я задерживался исключительно по делу, в смысле учёбы-тренировки, да и раз десять за почти пять лет учёбы. Правда, возникал не слишком удобный момент: Степаныч, единственный из моих соседей, с которым я общался…

Кстати, довольно занятно вышло с соседями. Первые недели после гибели родителей ко мне подошли, кажется, все обитатели жилого блока. Предлагали помощь, сочувствовали. А я огрызался, естественно, хоть и без особого хамства. И — отстали. А потом я узнаю: я — наркоман, проститутка и асоциальный элемент, порочащий память достойных родителей. Такие «милые» разговоры ходили среди соседушек, ставших при встрече отводить глаза и отмалчиваться на приветствия.

Возмущался, естественно, грубил — но плюнул. А Степаныч, который с соседями общался исключительно направлениями, куда им идти, потом объяснил. Всего я тогда не понял, да и сейчас не до конца понимаю этих глупых людей. Но мне надо было плакать и благодарить — тогда мне бы помогали. А на моё взрослое поведение последовала реакция… Ну, в общем, соседи внутренне считали, что «должны помочь сироте». При этом — тратить время и силы на это не хотели, если их не просить и не благодарить. И это противоречие привело к тому, что вариант с гадким мной оправдывал их бездействие в собственных глазах. Довольно идиотская ситуация, когда десятки взрослых людей вместо простого равнодушия видели во мне этакое «зло», причём из-за своих же ратоморфов в их головах. Но людям такое свойственно, что мне Степаныч наглядно и на примерах показал. Не говоря о том, что я в этом примере жил.

Через несколько лет «общественное мнение» вроде как изменилось, но тут уж я посылал здоровающихся со мной соседей в различные путешествия, по примеру Степаныча. Потому что лечить их «душевные травмы и терзания» мне было совершенно не интересно, а поведение по отношению ко мне было совершенно сволочным.

Ну да ладно, было и было, тем более, не общаюсь я с ними. Просто Степаныча я стабильно навещал не реже раза в неделю. И поговорить-посоветоваться с ним надо, а чувствую я себя неудобно как-то. Пока зубрил, как проклятый — и мысли не возникало, а вот теперь понимаю, что пропал — ни ответа, ни привета. Я перед стариком отчитываться не должен, конечно. Но всё же очень неприятное чувство есть.

А главное — я его номера коммуникатора не знаю, да и он мой,вроде, тоже. Не было нужды узнавать, да и имени, настоящего, как-то не довелось узнать: Степаныч и есть Степаныч, да уж.

Но два километра — расстояние не велико, да и телепаться нога за ногу у меня возможности нет. Я с этими командирскими курсами и набором отряда оказался жёстком… жопе, в общем, только по-умному. Так что время для воспоминаний и ощущения себя не самым обязательным парнем вскоре подошли к концу, а я, проигнорировав кивки нескольких соседей, постоял пару секунд перед дверью Степаныча, ну и зашёл к старику.

Сам он сидел за терминалом, просматривал в сети какие-то данные, попивая, по своему обыкновению, какое-то пойло из кружки.

— Привет, Коля, — небрежно кивнул он, не отрываясь от терминала. — Как учёба?

— Привет, Степаныч, — с облегчением ответил я, всё же ожидая от встречи какого-то неприятного разговора, но — пронесло, похоже. — Учёба терпимо. Сам-то как, всё пьёшь?

— Не пью, а смягчаю шок от контакта с этим безумным миром доступными средствами, — наставительно помахал старик кружкой. — Нормально я, что со мной сделается? На тело, погружённое в сорокоградусную жидкость, никакие законы не действуют. Ни физики, ни биологии, ни города, — хмыкнул он.

— Ну и ладно. Слушай, Степаныч, я с тобой посоветоваться. У меня, как раз с терпимой учёбой…

— Да, я обратил внимание, что не твоё обычное «нормально», — повернулся ко мне Степаныч и внимательно уставился водянистыми глазами. — И не было тебя довольно долго. Ты парень взрослый, да и я тебе… Ну неважно, — отмахнулся бокалом он. — Неприятности?

— Нет, скорее сложности.

— Рассказывай, — отключил терминал Степаныч, даже кружку отставил.

И я, естественно, рассказал: домой шёл, в общем-то, ради этого.

— Хм, странно немного. То, что ты — парень неглупый, я знаю. Но то, что тебя в командиры решили пропихнуть из училища… Странно, — задумчиво произнёс он. — Хотя, возможно, некая интрига в училище. Кто-то тебя решил «закопать», из преподавателей. А кто-то, в пику — продвинуть.

— Вообще-то меня, после того, как я в вирте стал понимать, что я в вирте, пусть и не до конца, «продвинули», — хмыкнул я.

— А одно другого не отменяет, Коля. Впрочем, тебе — не особо важно: сделать ты толком ничего не можешь, так что только нервы сам себе истрепешь без толку. Да и, возможно, я не прав.

— Не знаю, прав ты или нет, но мне надо набрать команду из сокурсников. И я вот вырвался… Слушай, Степаныч, дай номер коммуникатора?

— Да лови, твой-то я знаю.

Поймал я и немного охренел. Удивился, потому что Карл С. Степанов был автором нескольких широко используемых учебников, в том числе и изученных во время экспресс-догонялок командирских курсов. Ну, с другой стороны, что Степаныч — не простой алкаш, я и без того знал. Он у нас алкаш не простой, а академический и даже философский, можно сказать. Так что охренел именно «немного», вопить про «так это ты!» не стал, а просто описал ситуацию с отрядом, в которой оказался.

Степаныч внимательно выслушал, покивал. Назвал «не совсем законченными кретинами» начальство учёбки, что было весьма весомой похвалой. А потом задумался минут на пять, в тишине. Я ему не мешал: была у старика привычка сначала обдумать вопрос со всех сторон, в тишине. И только потом высказывался, что он и сделал. И дал действительно полезные советы, и в смысле «личных отношений», и навыков-умений, и даже разного пола в отряде. Так-то, экстерминаторы в большинстве своём — парни, но не всегда. А главное — медики как раз наоборот… Точнее, странный выверт: медики и операторы парни — совсем не стремились в боевые отряды. Или сам экстерминатор, или «на фиг это поле». А вот девчонки встречались частенько, но это — потенциальные проблемы. Или их решение, этих проблем, о чём Степаныч очень толково рассказал. И да, подтвердил мои мысли — мне надо просто наизнанку вывернуться, или моё «командирство» курсами и закончится. Надо себя показать и сильнее, и умелее, и умнее. Причём, вне зависимости от близости моих текущих отношений с потенциальными рекрутами (а были у меня близкие приятели, обоих полов). И почти никто из них — не годился, хотя среди знакомых перспективных было масса. Вот только тут всё от меня, опять же, зависит. Эти потенциальные рекруты ко мне очередью не выстраиваются, причём не только от того, что не знают, что нужны. Просто в такой… «зелёный отряд» идти… Ну скажем так, мне бы предложили — я бы сильно задумался. Боевые задачи — боевые. И путь меня в моём последнем вирт-задании поджарило скорее педагогически-фантастически, чем реально, но опасность очевидна. И очевидно желание потенциальных экстерминаторов попасть в отряд заслуженный, опытный. Или — остаться одиночками, были и такие: обычно спецы высочайшего класса.

При этом, исходя из документов, у меня было уникальное предложение. Не всем курсантам — значительной части на это наплевать. А вот балбесам и бездельникам — да. Тем, кто в силу хреновой успеваемости на экзаменах провалятся точно. Я на эту «привлекательную перспективу» поморщился, но Степаныч головой помотал, пойлом побулькал и озвучил: