Страница 33 из 70
– Восточный, кто бы её к западным пустил, – усмехнулся Александр Васильевич. – Она в ГДР работает, в Дрездене.
Дрезден, Дрезден… Мне пришлось чуть напрячься, чтобы вспомнить, что с ним связано помимо знаменитой галереи и бомбежки во время Великой Отечественной, но факты жизни одного из президентов уже свободной России в моём будущем знали буквально все. Правда, по датам я плавал – тот человек мог уже находиться там, а мог пока что работать в Питере. [2]
– Не думаю, что кто-то в здравом уме будет возражать против брака гражданки СССР и гражданина ГДР, – вслух сказал я. – Так что зря она так переживает.
Я мельком подумал, что и тётя Люба как-то связана с КГБ – в этом случае её осторожность имеет под собой все основания. Я пообещал себе задать пару вопросов Валентину, чтобы попробовать разобраться в ситуации – он, конечно, может просто не ответить, но может и просветить несчастного попаданца.
– Это её дела, я в них не лезу, – отрубил Александр Васильевич. – Мать переживает сильно, но Людка от неё откупается посылками. Хотя матери внуки нужны, а не кофе, Алла-то уже выросла, её не потешкаешь. Вы меня поили из её запасов?
– Нет, на рынке купили, – я помотал головой. – Но вроде нормальный. Ту банку мы израсходовали за месяц – оба оказались любителями начинать утро с чашечки бодрящего. Так что, отпустите? Я быстро – одна нога здесь, одна – там.
Меня отпустили.
[1] «Нейтрализацией» ряда политиков в 1991-м занималось спецподразделение КГБ «Альфа», но оно почему-то получило приказ не мешать Ельцину. А вообще в операции в Москве были задействованы подразделения ряда дивизий московского и подмосковного базирования – с танками и БМП, которых, в принципе, было достаточно для захвата чего угодно. Но ГКЧП колебалось, приказа на открытие огня никто не дал – и всё закончилось так, как закончилось.
Насчет легальности ГКЧП – сущая правда, такая возможность обсуждалась на самом верху, но Горбачев непосредственно перед мероприятием слился. Закон «О правовом режиме чрезвычайного положения» был принят в апреле 1990-го, а само понятие ЧП было введено ещё в 1989-м, когда в Конституцию добавили ряд статей, в том числе и 119-14, где объявление такого положения было отнесено к компетенции Президиума Верховного Совета (в 1990-м это право дали и президенту).
[2] Если что, в 1984-м тот человек в звании майора юстиции в Москве учился в институте КГБ СССР по специальности «Внешняя разведка» и зубрил немецкий язык. После выпуска в 1985-м его и направили в Дрезден.
Глава 13. Есть в старом парке
За прошедшие десятилетия я основательно подзабыл, как выглядела Москва во время обоих путчей начала девяностых. Я помнил места, в которые тогда не стоило соваться, помнил что-то громкое и яркое вроде обстрела Белого дома или стрельбы у «Останкино»; помнил даже Ельцина на танке всё у того же здания республиканского правительства. Но из моей памяти словно испарилось то, что творилось на улицах города. [1]
А ведь я и сам жил в то время, а в 1991-м даже спорил со своей тогдашней любовницей, которая рвалась присоединиться к защитникам свободы и демократии. Кстати, я победил, мы никуда не поехали, так и остались в общаге, что-то обсуждали с Казахом, который именно тогда впервые заговорил, что хочет вернуться на родину – мы его высмеяли, но он упорно доказывал, что Казахстан вскоре получит независимость и заживет очень кучеряво.
Кажется, магазины тоже работали – но в них уже было шаром покати; точно не закрывались кооперативные ларьки. В первый путч у меня ещё не было машины, и я не знал, с чем столкнулись автолюбители, а вот во второй я три дня просто провозился со своей «трешкой» в гараже, который выпросил у знакомых – воспользовался случаем, чтобы немного привести эту развалюху в чувство. Впрочем, по слухам, и тогда по Москве можно было передвигаться относительно свободно – если держаться окраин и не лезть в центр.
Эта мешанина воспоминаний немного пугала меня, поэтому я настоял на том, что Алла со мной не поедет – и смело вышел в большой и страшный внешний мир.
***
У метро я в недоумении остановился, чтобы перекурить – и констатировать, что Москва как жила, так и продолжала жить. Гуляли с колясками и малышами окрестные женщины, шли по своим делам парочки, в закутке я увидел, как соображали на троих трое сумрачного вида мужиков. Не было никаких танков на стратегических точках, не было и блокпостов, перегораживающих Проспект Мира, по которому спокойно катались туда и сюда обычные грузовые и легковые автомобили. Я было подумал о том, чтобы вернуться к своему гаражу и по-быстрому доехать до нужного места на «Победе», но решил не менять планы.
Единственное, что изменилось в нашем районе – это поведение милиционеров. Стражи порядка наконец-то опомнились и начали контролировать общественный порядок на вверенной территории, что выражалось в наличии целого наряда на УАЗике у станции метро. Ещё у каждого постового имелась неприятно выпирающая кобура, но, кажется, они и раньше выходили на такие задания вооруженными. Впрочем, судя по всему, никаких инструкций милиционерам не дали, и они смотрели на проходящих мимо граждан с каким-то странным испугом.
Возможно, также они посмотрели и на меня, но я этого не увидел – и не стал специально оглядываться, чтобы не привлекать лишнее внимание. Законопослушно швырнул потушенный окурок в урну – и нырнул в двери станции.
Ну а первый признак нового порядка я увидел только на Рижском вокзале – у самого здания стояла темно-зеленая БМП на больших колесах и с маленькой круглой башенкой; из башенки торчал короткий ствол пушки или пулемета. Люки у боевой машины были полностью открыты, а на башенке сидел и курил весьма взрослый прапорщик в полевом х/б и с роскошными усами – скорее всего, глубокий сверхсрочник, которому сильно покласть на весь устав сразу. Остальной экипаж, видимо, находился внутри – и всеми силами пытался создать в отсеке некое подобие сквознячка. Впрочем, в последние дни в Москве было весьма прохладно, температура выше двадцати градусов не поднималась, и метеорологи в телевизоре били тревогу, поскольку такой климат оказывался сильно ниже нормы.
БМП привлекало внимание детворы, которые активно тащили матерей посмотреть на грозную машину поближе, но отпугивало обычные автомобили – те старались припарковаться как можно дальше, чтобы в случае чего не попасть под колеса.
Ну и непременные милиционеры, которые несли службу поодаль от БМП, но смотрели на неё значительно чаще, чем на прохожих.
Внутри вокзала милицейских патрулей было уже целых два, а ещё один обнаружился на пригородной платформе. Никаких задержек или отмен поездов, судя по всему, не планировалось – табло прибытия и отправления обновлялось исправно, да и из потенциальных пассажиров никто не суетился бестолково, хотя сутолоки на вокзале хватало, но она была понятной – выходной день многие старались провести на природе. Впрочем, в свою электричку я забрался без особых проблем и доехал сидя. И вскоре уже выходил на нужной остановке.
***
В будущем зажатый между Ленинградкой и Волоколамкой парк Покровское-Стрешнево оказался вне сферы моих интересов – пассажиров туда или оттуда мне не попадалось, а самому лезть в эти заросли особого желания не было. Да и в студенчестве он как-то прошел мимо, я и был-то внутри лишь раз, когда только начал встречаться с первой женой. Впечатления от того посещения смазались прожитыми годами, но освежать их меня не тянуло совершенно. На радиорынок мы попадали со стороны Волоколамского шоссе, куда нас привозил трамвай, и вглубь не заходили. Сейчас я тоже приехал прямо на место – от платформы открывался вид на лес, но, в принципе, деревья были с обеих сторон железной дороги; я увидел старый вокзал, кажется, ещё царской постройки – и узнал его. Правда, к нему были пристроены какие-то деревянные крылья, а их я уже не помнил. [2]