Страница 26 из 70
– Да тут такое... не знаю, в курсе ли вы, но вчера погибла подруга Аллы, она жила в том же общежитии, что и я. Кто-то её зарезал... следствие идет, преступника ищут и, надеюсь, скоро найдут. Но она была не москвичкой, её родные живут в Новокузнецке... с матерью мы связались, – я переглянулся с Александром Василеьвичем, и он ободряюще кивнул, – она собирается завтра прилететь в Москву. Опознание, да и тело надо забрать, его только родственникам выдадут. Потом ещё и как-то переправить надо... Я никогда с такими вещами не сталкивался, да и завтра, насколько я понимаю, день будет... хмм... странным. Вот и хотел уточнить – стоит ли ехать её встречать или лучше не выходить из дома, а ей сказать, чтобы сама добиралась.
Михаил Сергеевич внимательно выслушал мой лепет, потом покопался в своих бумагах, что-то там нашел – и посмотрел на меня.
– Я так и не понял, в чем проблема, но предположу, что ты хотел попросить меня о помощи, – он улыбнулся. – Насчет убитой девушки – сочувствую... будет время, могу через МВД намекнуть, что дело на особом контроле, чтобы они там из штанов повыпрыгивали, но убийцу нашли. Но не сейчас. И мать девушки встречать не стоит.
– Почему? – вырвалось у меня.
– Она не прилетит, – сказал Михаил Сергеевич. – С шести утра по дальневосточному времени все аэропорты страны будут закрыты. Это... – он посмотрел на большие настенные часы, – ...примерно через час. И они не откроются до особого распоряжения. Думаю, дня три, если всё нормально пройдет.
Мне, наверное, стоило промолчать, лишь поблагодарив старика за ценную информацию. Но я не сдержался.
– А если не нормально?
Михаил Сергеевич встал, подошел ко мне вплотную и умудрился со своего невеликого роста посмотреть на меня сверху вниз.
– А если не нормально – эта проблема нас больше беспокоить не будет, – веско сказал он и внезапно попросил: – Александр, вы не нальете ещё водки?
Я плюнул на свои принципы и направился к холодильнику.
***
– Ты словно расстроен, – заметил Михаил Сергеевич, когда они опрокинули ещё по рюмке.
Полбутылки «Будвайзера» уже плескалось во мне – первый глоток у меня вышел очень солидным, но мне нужно было привести мысли хоть в какой-то порядок. Правда, ничего не получилось – наоборот, в голове слегка зашумело, и мне до одури захотелось оказаться где угодно, только в горизонтальном положении. Завтрашний день обещал быть странным, но сегодняшний выдался чрезмерно суетным – особенно после того, что произошло вчера.
– Немного, – кивнул я и отсалютовал ему бутылкой. – Я очень не люблю, когда налаженная жизнь рушится, а тут все планы псу под хвост. Я даже со своим переводом не успел закончить, хотя там и осталось-то – две бумажки отвезти и одну подписать.
– Так случается, – откликнулся старик. – Знал бы ты, сколько раз жизнь вторгалась в мои планы. Но позже я понял, что самое страшное – это война, а всё остальное на её фоне – так, мелкие неприятности.
Я обдумал эту мысль. Михаил Сергеевич явно намекал на себя и собственные ощущения, и это его жизнь 22 июня 1941 года разделилась на две части – одна осталась до, а другая началась после этой даты. Впрочем, что-то подобное происходило и у нас в будущем, но упоминать об этом при отце Аллы я не мог.
– Переворот тоже может быть страшным, – я пожал плечами. – Я слышал, что Октябрьскую революцию лет десять после семнадцатого года большевики так и называли – переворот, и вся страна, ещё толком не очухавшись от ликвидации царизма, пыталась понять, как изменилась их жизнь... Впрочем, там ещё и Гражданская началась, да и первая мировая продолжалась. Думаю, тогда тоже людям пришлось несладко.
– Не то слово... – задумчиво кивнул старик. – Не то слово, Егор. Очень плохо тогда людям было, я же и сам из таких – отцов завод почти закрылся, денег не было, а тех, что были, ни на что не хватало. Я и выжил-то лишь потому, что меня к деду в деревню отправили...
– Вот и я про то. А не боитесь чего-то подобного сейчас?
Наступило неловкое молчание. Я ждал ответа, старик опустил голову и о чем-то задумался, а Александр Васильевич смотрел на нас с каким-то странным интересом.
Михаил Сергеевич думал добрую минуту.
– Боюсь, Егор... – сказал он. – Но другого выхода нет. И мы готовы сделать всё возможное, чтобы те годы не повторились. Да и не революция это. И не переворот. Так... наведение чистоты в рядах.
У меня было, что на это ответить, но я не торопился – в принципе, мне не хотелось ставить старика в тупик. Наоборот, лично мне он был нужен бодрым и уверенным в себе и в том, что вся их затея не выйдет пшиком. Я же был убежден, что у любого переворота есть шанс только тогда, когда в его успехе не сомневаются участники заговора. У Валентина точно сомнений не было – или же он их очень хорошо скрывал. А вот Михаил Сергеевич меня немного напугал – в силу возраста или по каким-то другим причинам он боялся того, что ему нужно было совершить. Это могло привести к колебаниям в самый ответственный момент – и провалу всего мероприятия. В относительно недавнем для меня фильме про декабристов этот момент был показан очень хорошо – страх одного из заговорщиков закончился тем, что оставшиеся верными царю полки просто утопили восставших в Неве.
И мне бы не хотелось, чтобы что-то подобное случилось в Москве в 1984-м. Конечно, сейчас стояло лето, и вода в Москве-реке была теплой, но руководство страны под угрозой потери власти может придумать другой способ избавиться от своих оппонентов.
Я уже было открыл рот, чтобы вспомнить подходящий случаю анекдот, но меня опередил Александр Васильевич.
– Извините, Михаил... Сергеевич, я не хотел вмешиваться в этот разговор, к тому же Егор объяснил, чем ему конкретно это всё может грозить. Но не могу не спросить: неужели нельзя было обойтись другими средствами? Без танков на улицах, закрытия аэропортов... не знаю, что ещё у вас в планах, но вряд ли вы на этом остановитесь. Ведь есть же контрольно-ревизионные комиссии, пленумы Центрального Комитета, партийные съезды регулярно созываются. Я точно знаю, что любое письмо в ЦК разбирается в обязательном порядке, по нему готовится ответ и принимаются меры.
Михаил Сергеевич хекнул и заметно повеселел.
– Эх, Александр, Александр... Я вот уже двадцать лет обеспечиваю деятельность союзного Совета министров, в мои обязанности, в том числе, входит и разбор жалоб граждан. Так что, думаю, я лучше вас представляю, как это работает. Кстати, до недавнего времени разбором писем в ЦК занимался Константин Устинович Черненко... это я к тому, чтобы вы поняли, сколько внимания уделяется такой рутинной вроде бы процедуре. Есть контрольно-ревизионные комиссии, есть и другие средства, чтобы обеспечить выполнение воли партии и народа... Но представьте эти средства как нити, которые связывают наше государство в одно целое. Нитей много, за каждую отвечает конкретный человек или целый отдел в том или ином ведомстве. Но что, если вот эти люди, отвечающие за направления, не вполне справляются со своей работой? Что, если они ещё и сами начали этими нитями управлять? Их сверху дергают – а они обратно дают сигнал, что всё работает, как надо. Иногда случайно выясняется, что нить оборвана... меры, конечно, принимаются, виновные наказываются. Но нитей, повторюсь, много, а структура у нас иерархическая. И те, кто сидит наверху, не в состоянии отследить, проверить, убедиться, что всё функционирует как следует, как было заложено при создании этой структуры, и выдает нужный результат. Поэтому такие оборванные нити имеют свойство накапливаться, и когда их окажется слишком много, обрушится вся система. Это очень утрированно...