Страница 7 из 9
Потом подлетел и тронул меня за рукав блузки:
— Это что? — прохрипел он.
— Белый верх, черный низ, разумеется. Что-то не так?
Сегодня пройдемся по классике.
Босс, не моргая, прошелся взглядом сверху-вниз, обратно, снова сверху-вниз.
Если бы он мне хоть капельку нравился, в моих трусах стало бы очень мокро.
Но сейчас там стало жутко горячо от мысли, как сильно босса взбесил мой вид — узкая юбка, красные туфли и блузка с очень глубоким декольте.
— Переоденься! — потребовало чудовище.
— Не стану. Не просите. Вы высмеяли дресс-код, который сами же ввели, то есть высмеяли свои собственные умственные способности, а причинно-следственные связи потеряли логику. Посему я решила одеваться так, как посчитаю нужным, и избавить вас тем самым от насмешки над собственной глупостью.
— Хитро. Однако вот это… надо прикрыть!
Босс бесцеремонно запустил пальцы в мое декольте, схватившись за пуговички.
При этом его пальцы скользнули между моих сисек, вызвав неожиданный прилив мурашек…
Глава 7
Глава 7
Виолетта
Я сделал всё и всё оставил
В моей игре почти нет правил.
И мой герой не держит строй
И лезет на рожон
Би-2 “Вечная призрачная встречная”
Громов упрямо возится с пуговицами. Его длинные сильные пальцы пытаются ухватить абсолютно круглую пуговку и продеть ее в специальную прорезь.
Вот только напротив пуговичку встречает не прорезь, а точь-в-точь такая же пуговичка, и гениальный мозг моего непосредственного начальника сталкивается с неразрешимым противоречием.
Гром — умный до чертиков, но иногда его клинит на самых простых житейских мелочах. В особенности сильно его клинит, когда он заканчивает проект.
Вот сейчас, он близок к завершению, и я с некоторой опаской жду, что станет, когда он поставит последний штрих и с радостью сбагрит все мне, чтобы я разгребла и упорядочила, как надо, все его пометки и записи.
Потом обычно Громов отправляется в большой загул. И я точно не знаю, что будет на этот раз, но чувствую, что апокалипсис близок…
Ох, как близок.
Пуговицы не застегнуть.
Громов начинает злиться, что ему не удается сделать даже такое простое действие.
Пальцы начальника задевают мою грудь все больше и больше.
От очередного острого мурашечного пика, скатившегося куда-то в район моих трусиков, я словно просыпаюсь и шлепаю по руке Громова, который в раже засунул мне в блузку всю свою пятерню, пытаясь найти прорези для пуговичек.
— Они не застегиваются, уберите клешни.
— Они… что?.. — смотрит осоловело.
— Не застегиваются. Декоративные.
— Быть такого не может!
Громов еще и наклоняется близко- близко. Я отталкиваюсь носком туфли, откатившись на кресле назад, под дуновение прекрасного и прохладного воздуха кондиционера.
Вот только его потоками сносит в сторону Громова запах моего парфюма, “Бал в Африке” от Байредо. Ох, не знаю, что Громов думает об этом парфюме точно, но зато я знаю, как он не выносит, когда люди сильно душатся, а я… от души… напрыскалась!
Сейчас начальник смотрит на меня и в его взгляде с секундным промежутком грохочут молнии-приговоры: Отмыть. Переодеть. Сжечь!
Наказать, словом!
— Может быть, вы дадите мне поработать? — уточняю.
— Дам, а ты — мне? — отрывисто спрашивает Громов.
Почему-то я покрываюсь жаром. Окатывает от лица до самых пяток.
Вопрос звучит так, будто “Ты мне дашь?” и атмосфера тягуче сгущается.
— Отправляйтесь к себе, Климентий Александрович.
Вдох. Выдох. В глотке Громова клокочет сиплый рык.
— Ты же знаешь, как я терпеть не могу…
— Климентий. Хорошее имя. Необычное. Хотели бы, давно сменили, Климентий Александрович.
— Не называй меня так.
— Да, слишком официально, если учесть, что я иногда покупаю вам даже трусы. На вас сейчас строгая классика или что-то шуточное? Вы хотя бы раз открывали пакет с шуточным подарком на 23 февраля? Впрочем, не важно. Вы — мой начальник, и если вы решили, что я продолжу на вас работать, пора внести правки. Климентий Саныч, годится? Клим Саным? Может быть, просто Саныч? Выбирайте!
Громов отворачивается к моему столу и выбирает карандаш из стаканчика, делает шаг ко мне.
Поневоле я вздрагиваю. Не заколоть ли он меня хочет своим карандашом?
— Еще раз спрашиваю… — карандаш между пальцев трескается. — Дашь ты мне поработать спокойно или будешь раздражать своим вызывающим внешним видом, запахом и всем!
— Я буду одеваться, как подобает девушке моего возраста. Это очень официально.
Глаза Громова чуть ли не вываливаются из орбит, опустившись на край юбки, держащейся высоко на бедрах.
— Как же тогда выглядит… неофициально?
— Вы можете заглянуть ко мне на бокал вина вечером, я вам покажу, — отвечаю, даже не задумываясь о подоплеке собственных слов.
— Я загляну, — обещает Громов. — Но прежде вот это…
Швырнув обломок в сторону, начальник делает длинный шаг в мою сторону и наклоняется, ведя остро заточенным грифелем по моей шее.
Мурашки входят в пик обострения, жар лавиной скатывается следом за дорожкой, прокладываемой острием, и концентрируется в точке, где грифель продавливает нежную кожу.
В аккурат между моих сисек.
Пальцы Громова движутся по спирали, выводя идеальные линии.
— Вот это… надо прикрыть! — снова надавливает.
Черт!
Я вздрагиваю.
Громов приседает на корточки возле моего кресла и цепляет пальцами край юбки, забравшись под нее.
— Вот это… натянуть.
Что за пошлые намеки.
— Натянуть по-ни-же! — дергает несчастную юбку так сильно, что я скатываюсь немного вниз вместе с ней.
— Вы мне сейчас всю одежду порвете, оставьте в покое мой внешний вид!
Ну и видок у меня. Съехала вниз по креслу, взгляд Громова успел мазнуть высоко между бедер и потемнеть еще больше.
Разглядел мои трусы?
Сегодня они пурпурные, говнюк!
Он стремительно встает и почти выбегает.
Я с трудом собираю себя. Одергиваю одежду, пытаюсь стереть ощущение на коже, как будто до сих пор скользит карандаш, контролируемый моим чокнутым боссом.
И мурашки, мурашки, мурашки…
Даже под волосами.
— Я нашел выход! Держи.
Громов протягивает мне темно-синий халат с эмблемой фирмы.
— Это халат уборщицы?!
— Это халат сотрудников технического отдела.
Ага, того самого, где в миниатюре воссоздают те механизмы, что потом будут строиться с масштабным размахом.
Вот уродство, а!
Это же роба! Роба рабочая…
— Я не надену, и точка!
— Наденешь или будешь у…
— Уволена? — спрашиваю с надеждой.
Губы Громова дернулись, обнажив зубы, будто он хотел откусить мою голову и сыграть ею в футбол.
— Уволить тебя?
Громов разжимает пальцы, роба падает на пол.
— Не дождешься. Остаешься работать на меня. И я очень сильно надеюсь, что вся эта легкомысленная чепуха не запудрила тебе мозг.
Громов твердым шагом направляется в свой кабинет.
— Главное, чтобы вам не мешало, — шагаю за ним по пятам, буквально прилипнув к нему.
Когда он резко разворачивается, я еще лечу вперед, на крыльях уверенности, что он сегодня же взвоет. Лечу и влетаю в него, чуть не убившись. Хорошо, что Громов твердо стоит на ногах.
Очень уверенно.
И впивается в мою талию пальцами-крючьями тоже очень… уверенно.
— Я справлюсь. Главное, чтобы ты… не взвыла. Хотя… — усмехается. — Выть я тебя все-таки заставлю. Ты будешь умолять меня, чтобы я остановился. Но будет слишком поздно.
— Да никогда! — упрямо возразила.
— Никогда, что, Виола? — хмыкнул, разжал руки и громко хлопнул дверью кабинета. — Никогда не будешь умолять, чтобы остановился?
Будто отрезал себя от меня.
Мог бы и не отрезать, двери прозрачные! Я его видела…