Мамонт

Тут Гаузе и себя увидал в зеркале, схожем с дверью и висящем между дверей. И не сразу сообразил, что это он – старший научный сотрудник, кандидат наук П.П. Гаузе, коренной русак.

Бродяга в зеркале оброс рыжей щетиной, был грязен и страшен. Изношенная до крайности ушанка сбилась набекрень – одно ухо кверху, как у битого щенка, из-под нее – диким светом глаза, звериный взгляд, но трусливый. Мокрый окровавленный ватник расстегнут, под ним разодранная на животе куртка, не поймешь какого цвета, джинсы в грязи, а вместо ботинок на ногах – плюхи глины. Уголовный рецидивист, попался, когда в окно сельского магазина лез. Такому доверия нет. Понял это Петр Гаузе и сказал:

– Ну и дела!

Тут бы провести по лицу, убедиться, что ты – это ты, а руки за спиной онемели. И ног у входа не вытер.

Капитан обернулся от двери, прицелился носом в Гаузе, но тут изнутри послышалось: «Давай!».

Гаузе замешкался, старался вытереть ботинки один о другой, шмат грязи отлепился и шлепнул о пол. Солдат ему в спину автоматом ткнул.

Гаузе поспешил в кабинет.

4

За столом, лицом к двери, сидел полковник.

Видно, специально к встрече не готовился: мундир нараспашку, там серая фуфайка. А выбрит так, включая голову, что свет от хрустальной люстры отражается зайчиками и стоит головой пошевелить, как зайчики бьют в глаза, заставляют жмуриться.

Полковник – как солнышко, светл, округл, составлен из шариков. Все шарики разграничены и правильны. Шарики-щечки вылезают под шариками глазками, а над ними лоб – шаром более других.

Полковник посмотрел на Гаузе и огорчился его диким видом. Отвернулся, взял со стола пластиковый мешок – в таких крупу хранят, – приставил к пышным губам, надул шарики-щечки и стал пыжиться.

– Здравствуйте, – сказал Гаузе. – Не выйдет, в пакете дырка.

– Вот именно, – согласился полковник. – Погляди, Левкой.

Капитан сделал строевой шаг к столу, пригляделся носом и сказал:

– Так точно, прогрызено.

Уморительно сказал, Гаузе улыбнулся. Ну вот, кончились его скитания, люди ему попались милые, сейчас разберутся.

—Надо меры принимать, – сказал полковник. – Не хотел я на это идти, но придется. А ты, П-234, не улыбься, нет у тебя к этому оснований.

—Что с ним делать будем? – спросил капитан Левкой, имея в виду Гаузе.

—А номер он зря оторвал, – сказал полковник. – Недостойно это советского человека, номер с себя рвать. Значит, как за ворота, так и номер не нужен?

—Отвечай, – подсказал Левкой Петру Гаузе.

—Не понял, – сказал Гаузе, сохраняя на щеках ухмылку.

—Не понял он, – вздохнул полковник. – Непонятливый.

—Разумеется, – сказал Гаузе, – я виноват в том, что подошел близко к объекту, вверенному вам, но войдите в мое положение. Три дня в лесу, без пищи, а я ведь чуть не утонул, перевернулся в лодке, и все документы пропали. Вы можете позвонить в область, там вам все разъяснят.

Гаузе показал на телефонный аппарат, стоявший на столе. Теперь уж подошла очередь полковнику улыбаться. Что он и сделал. Пробежал толстыми пальчиками по телефонному шнуру, черная змейка тянулась-тянулась, вытянулась до конца. На конце белый бантик привязан, покачивается, а за бантиком черная крыса выскочила, подпрыгивает, играет с бантиком как котенок.

—По этому телефону позвонить? – мягко полковник спросил, без нажима, с некоторой только обидой.

—Простите, я не знал, – сказал Гаузе. – Значит, с другого аппарата придется звонить. А крыса такая смешная, ну ведет себя совершенно как котенок.

—А номер снимать не положено, – сказал полковник и, отпустив телефонный шнур, принялся снова надувать дырявый пакет.

—Зовут меня Гаузе, Петр Петрович, русский, 1940 года рождения, беспартийный, под судом и следствием не состоял, в плену и оккупации не был, родственников за границей не имею…

Полковник прервал его, подняв палец.

—Снятие номера, – сказал он, – приравнивается к экономическому саботажу. В то время как у нас каждый лоскут на учете, ты, П-234, нагло, посреди белого дня, выкидываешь его в кусты. А люди старались…

—Какой номер?

—А вот такой.

Полковник извлек из кармана грязную белую тряпку, в две ладони, на ней черным: «П-234».

—Не веришь, что нашли? Не веришь? А волки на что?

Гаузе пожал плечами. Ничего ему эта тряпка не говорила.

—Я искал мамонта, – сказал он. – Не нашел, потерпев крушение.

Вздохнул полковник.

—На суде, – сказал он, – это может послужить водоразделом между жизнью и смертью. А уж лишнюю пятерку я тебе гарантирую.

—Ты слушай, – посоветовал капитан Левкой.

Нос его приблизился к лицу Гаузе, откуда-то, невесть откуда кулак выскочил. И в подбородок Петру Гаузе врезал.

Петр Гаузе поднялся на ноги, раздумывая, откуда кулак взялся, если и полковник, и капитан смотрят на него с интересом, без озлобления, сами не понимают, зачем он на пол садился. Гаузе головой помотал, хотел возразить, но тут увидел на столе пачку папирос «Казбек». И так ему захотелось покурить, что непроизвольно сказал:

—Разрешите папироску, товарищ полковник.

Полковник удивился, пакет на стол опустил, руками развел: вот, мол, какой странный человек мне попался, – и вежливо, пальчиком, пачку через стол повез, к Гаузе.

Но только Гаузе дотянулся до пачки, как кулак его снова настиг. И на пол свалил с помутнением сознания. А в глаза зайчики били, потому что полковник привстал, даже через стол перегнулся, смотрел на Гаузе с сочувствием, но пачку папирос тем временем спрятал в ящик стола.

—Пускай отдохнет до суда, – сказал полковник. – Намаялся.

Он из воздуха бумажку взял, протянул Петру Гаузе.

Гаузе бумажку получил, а Левкой к нему наклонился, авторучку подал, показал, где расписаться в получении.

Это повестка была.

«Товарищеская тройка приглашает Вас явиться на разбор Вашего дела в любое удобное для Вас время от 15 часов до 15 часов 3-х минут завтрашнего дня».

Левкой ручку забрал обратно и стал подталкивать Гаузе к двери, сапогами, и Гаузе даже одобрял его брезгливость, потому что Гаузе был очень грязен.

На четвереньках выполз Гаузе в холл, сержант за столиком головой покачал – ах как нехорошо здесь ползать! – обошел спереди, но не помог, а наступил на руку, очень больно. Гаузе руку подобрал под себя и упал головой вперед. Дальше он не помнил.

5

Петру Гаузе казалось, что он спал, только не выспался. И спина закоченела.

Лежал он на нарах, как на вагонной полке.

Было в том вагоне полутемно, Гаузе развернулся из эмбрионального положения, начал елозить спиной по нарам, чтобы спина отошла, и тут понял, что над ним вторые нары и там кто-то есть.

Тот «кто-то» услышал шевеление Гаузе, заскрипел досками – сверху свесились сапоги. Блестящие, со шпорами, съехали вниз, встали у головы Гаузе, и оказалось, что выше сапог – серые кальсоны.

Спустился седоусый старик, крепкий еще. Поверх кальсон поношенный китель.

– Где глаз-то потерял? – спросил он у Петра Гаузе.

– Доброе утро, – сказал Петр Гаузе, человек воспитанный. – Какой глаз вы имеете в виду?

Однако ему только казалось, что он воспитанно разговаривает. На самом деле болтал неразборчиво: рот разбит, язык великоват. Пощупал ладонью лицо – в самом деле, один глаз заплыл, щекой подперт. Догадался:

—Это меня потом били, а я не заметил.

—Бывает. Ты кто будешь?

«Глазок» в двери отодвинулся, оттуда голос:

—П-234 ожидает суда. За побег и экономическую диверсию.

—Ах ты, заботники, – сказал старик, поднялся, к двери подошел, достал из кальсон гвоздь, заклинил им глазок.

Вернулся, спросил:

—Далеко уйти успел?

—Я не ушел, а пришел, – сказал Гаузе. – Все документы утопил и заблудился.

—А номер спорол? Они за это очень серчают.

—Я нашел мертвого человека, на шпалах. С него ватник снял.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.