Сто тысяч миль

Несколько часов беспокойной дрёмы — и мы выдвинулись с первыми рассветными лучами, немного перекусив перед выходом. Я направляла гончую на север по стрелке маленького компаса, встроенного в рукав костюма. Магнитные линии Земли остались единственным способом глобальной навигации до того, как мы соберём достаточно мощную вышку. Спутники систем позиционирования прошлого сошли с орбит после катастрофы — мы не получили от них ни одного сигнала за последние двести лет. На нашей станции легко можно было собрать новые, но на «Ковчеге» для этого было слишком мало ресурсов. Пока что.

Я зажмурилась в ужасе и вцепилась в холку гончей, пока пёс без малейшего напряжения заходил в воду. Линкольн был прав. Воды в месте перехода было мне примерно по пояс, максимум — по грудь. Но стоило прохладному, теперь спокойному потоку дотронуться до лодыжек, а затем коленей, я стала панически подбирать их под себя. Из-за того, что я сидела верхом, вода не доходила даже до талии. Но сердце билось испуганной птицей, а руки дрожали от напряжения. Главное — дышать.

Вдох. Выдох. Наверное, я никогда не смогу этого забыть.

На другом берегу меня ждало место схватки с дикими кошками, и расслабиться не получилось. Я всё ещё слишком хорошо помнила страшные картины гигантских зверей, вгрызающихся в плоть и сваливающих сильных земных воинов одним ударом лапы. Помнила свинцовое небо, заставившее отряд спешить. Если бы не всё это, Уэллс мог бы быть сейчас со мной. Живой. А сейчас со мной даже не было командира, чтобы помочь в борьбе против голодных тварей. Пёс ускорился, будто чувствуя беспомощную панику и хаос в моих мыслях, я прижалась к холке, стараясь угомонить биение сердца. Я совсем одна. Но я справлюсь.

Было уже за полдень, когда я без сил свалилась на зелёный луг в тени огромного древовидного можжевельника и жадно отпила воды из фляги. Потрепала своего четвероногого напарника по холке — он прилёг рядом, свесив язык и часто дыша. Мы смогли. Карабкаться вверх по узкой тропинке на гончей было слишком опасно, и весь подъём я шла сама, подчас задыхаясь и падая на камни. Псу дорога далась явно легче, но даже он устал. Мы немного отдохнули и двинулись дальше.

Густая стена деревьев чередовалась с солнечными полянами, на которых колосилась высокая трава. У тонких ручейков семействами цвели кусты аконита, стрелы с гроздьями фиолетовых цветов подчас по высоте были с мой рост. Они чередовались с кустами лилового вереска и брусники. Земля была опасной и невыносимо прекрасной одновременно. И я очень надеялась, что все, кто остался на «Ковчеге», однажды смогут увидеть эту красоту воочию. Она того стоила.

Подходя к лагерю, я распознала запах гари не сразу. До последнего старалась не замечать зависшую в воздухе тонкую сизую дымку. Но ароматы становились всё насыщеннее, и тревога впитывалась в кожу вместе с запахом кострища. Я спрыгнула со спины зверя и побежала, спотыкаясь о редкие кочки. Меня не остановили валуны и коряги, я легко перепрыгнула ствол упавшего дерева и понеслась дальше. Хотелось закричать, что я вернулась, вернулась спустя долгие недели плена. Где же отряды Мёрфи? Где охранные контуры? Где все? Ведь я же здесь. Здесь! Дома!

Когда сквозь прорези между стволами сосен я увидела территорию лагеря, я не поверила своим глазам. Остановилась резко, чуть не рухнула на землю, но устояла на ногах, схватившись рукой за шершавый сосновый ствол.

Пепелище. Куски частокола, наполовину сгоревшие, наполовину почерневшие от гари, лежали, вырванные из земли. Я шагнула вперёд, в дыру между крепкими обтёсанными брёвнами и закрыла глаза, не в силах смотреть дольше пары секунд.

Сгоревшая сторожевая вышка упала на бок, рассыпавшись на обугленные куски. От палаток для ночёвки не осталось и следа. Уцелевшие постройки стояли с дверьми нараспашку, внутри было темно и безжизненно. Мертво. Корабль всё ещё лежал на земле бесполезной грудой металла. На обшивке будто трупными пятнами чернели следы пожарища. Такими же длинными чёрными клиньями трава и земля выгорели вокруг выпускных клапанов и сопел двигателей. Неужто именно реактивная тяга снесла и сожгла всё то немногое, что получилось отстроить?..

Полубессознательно я брела по опустошённому лагерю. Нечаянно оступилась, забыв глянуть под ноги. Покрытые чёрной коркой кости хрустнули и треснули пополам. Тошнота подкатила к горлу, когда я рухнула рядом, споткнувшись от шока. Обугленные останки сливались с почерневшей почвой. Трупы лежали друг за другом, и у них не было лиц.

Желудок внутри свернулся в тугой узел, раз за разом сжимаясь в болезненных спазмах. Сердце билось где-то в горле, и, наверное, именно поэтому я задыхалась.

Всхлипнув, я поднялась на ноги и огляделась. Побрела дальше вдоль полуразрушенного частокола. Мне не кажется. Всё в самом деле уничтожено. Но я не понимала: как? Не понимала: почему? А когда вдруг осознала… Голова взорвалась образами, картинками, обрывками разговоров и фраз. А потом эта яркая какофония схлопнулась в клубок ослепляющей ненависти. Ненависти к землянам. Ненависти к себе.

Они обманули меня. А я была рада обмануться.

Дура. Я помогала от чистого сердца. Как последняя идиотка, верила, что мы на одной стороне и боремся за правое дело. Пока они уничтожали всё, ради чего я сражалась, а, закончив, выкинули меня в приступе лицемерного милосердия.

Аарон был прав. У землян нет ничего святого.

Ноги подкосились, я рухнула на землю, вспахивая её ногтями и кусая вторую руку, чтобы не заорать.

Будь ты проклят, Беллами Блейк. Гори в аду за то, что я в тебя поверила.

Анья и Густус хотя бы никогда не притворялись моими друзьями. Октавия и Линкольн лишь исполняли волю Беллами. И только он оказался настолько равнодушно жестоким, чтобы сотворить со мной нечто подобное. Я хотела плеснуть командиру в лицо той же кислотой, что за миг выжгла мою душу до чёрных обугленных останков.

Лицо распухло от слёз. Я так устала. Так безумно устала… Небо ещё никогда не казалось таким далёким. Бессмысленным. Пустым.

Стыд накатил резкой волной. Слабачка. Я не имею права на эти слёзы. У меня всё ещё есть миссия. Есть цель — сообщить «Ковчегу», что Земля пригодна для жизни. Доказать это своим примером. И, возможно, попросить их о помощи. Пусть я больше никогда не увижу никого из Сотни. Пусть никогда не вернусь домой. Но если я не справлюсь даже с этим, то все свои восемнадцать лет я была лишь пустой тратой сил своих родителей и наставников. Мне просто нужно немножко сил. Совсем капельку.

«Исход» даже в теории не проектировался как оборонительное сооружение, так что я легко влезла внутрь. Во всех отсеках было ожидаемо пусто. При взгляде на безжизненные панели и мониторы снова захотелось плакать. Главная система управления бортового компьютера зажглась лишь на несколько мгновений, не успев загрузиться даже наполовину. Аккумулятору резервной цепи питания на моих глазах пришёл конец, а основная цепь повредилась ещё при приземлении. Я облокотилась на бесполезные панели и уронила голову на руки. Чёрт.

Контрольные терминалы управляющей системы в других частях корабля были выкручены — почти вырваны — из стен. В грузовом отсеке, где были совмещены лаборатория и мастерская, и вовсе стало до боли пусто. Всё оборудование для связи и навигации исчезло, будто его никогда и не было, вместе с программаторами радиомодулей и катушками проводов. При этом другие детали вроде топливных форсунок и кислородных насосов остались на месте.

А вдруг часть Сотни спаслась и прихватила с собой самое ценное и важное? Земляне при всём уровне их технологий никогда бы не отличили клапан газогенератора от платы усилителя антенны. Разве что… Разве что инженеров каким-то образом заставили подчиниться. И потребовали вполне конкретный результат. От этой мысли волосы встали дыбом.

Солнце уже закатилось за горизонт, когда я покинула корабль. Пёс рыскал по территории лагеря, что-то вынюхивая, и обрадованно подбежал ко мне. Ночевать здесь было жутко и опасно, но было ли в этих лесах хоть когда-то безопасно? И злые голодные хищники никогда не были самой главной угрозой. Захватчики бросили лагерь, забрали всё ценное и даже не оставили дозорных. Так что я решила рискнуть. Всё лучше, чем на голой земле.