Сто тысяч миль

Повисла угрожающая тишина. Я смотрела на напряжённое лицо Кейна, его нахмуренные брови и всё ещё пыталась осознать, кому именно угрожала. И чем. Что нарушила с десяток пунктов Протокола. И, хуже того, мне было полностью на это плевать. Что-то значила только жизнь Беллами. Значило то хрупкое перемирие между нашими мирами, мостами между которыми оказались именно мы.

— Я уважаю твою смелость и вклад в нашу общую миссию. Так что забуду про твоё самоуправство, твои угрозы и вообще этот разговор, — наконец, сурово проговорил канцлер. — Но всего один раз. Не смей больше никогда так со мной разговаривать, ясно тебе? Не забывай, что наверху всё ещё действует Протокол. Не советую пытаться там мне угрожать или что-то требовать. Поняла меня?

— Что? — обескураженно пробормотала я, готовая уже к чему угодно: аресту, суду, ответным угрозам и гневу. Только не к внезапной смене тона.

— У вас есть моё разрешение. Но не думай, что это случилось из-за твоих угроз, Кларк. Ситуацию с Телониусом стоило бы взять под личный контроль. Много дел там ещё осталось. Когда мы вернёмся, удостоверься, что ты начнёшь выполнять, что обещала, как можно скорее.

— Да. Хорошо, я… Спасибо. Спасибо!

Сбивчиво бормоча благодарности, я рванула обратно к маме. Отдышаться от бесконечной беготни и сборов я смогла уже внутри корабля, когда двигатели прогревали перед пуском. Их мощность немного уменьшили, чтобы перегрузка оказалась не такой мучительной. А лёжа перенести её намного легче. Тело человека прекрасно адаптировано к поперечным нагрузкам. Оптимальная поза уже давно рассчитана учёными прошлого. Я повторяла это себе раз за разом. Только робкая линия пульса на мониторе совсем не внушала уверенности. Моё сердце всё равно обеспокоенно сжималось. Умела бы — поделилась бы своей жизненной силой. Отдала бы всю без остатка.

— Мы готовы, — тихо произнесла мама, заходя в отсек. — А ты?

— Да. Наверное.

— Я буду здесь, если что-то случится.

Двигатели переключили с холостого хода на тягу. Подбавили мощности. Корабль очень плавно оторвался от земли.

Такого ещё никто не делал. Мы — первые. Первые чёртовы сумасшедшие. В прошлый раз я боялась этой тряски, потому что она могла меня убить. В этот — боялась ещё сильнее, потому что она могла убить того, кто мне дорог. Силы остались лишь на то, чтобы напряжённо вытянуться в струну и наблюдать за мониторами с жизненными показателями. Пока порядок. Но будет хуже. Неизбежно будет. Я гнала от себя эти мысли, но учила естественные науки слишком усердно, чтобы забыть одним усилием воли.

Я слушала сообщения автоматической системы. Гул двигателей. Своё тяжёлое дыхание. Двадцать тысяч миль в час. Пять миль в секунду. Первая космическая скорость, чтобы преодолеть гравитацию и оказаться на околоземной орбите. Эту скорость нужно было набрать за весьма короткий промежуток времени. Значит, постоянно равномерно ускоряться. Ощущение напоминало то, когда Рейес нажимала педаль газа в пол, и автомобиль нёсся вперёд. Вжимало. Вдавливало. Только там она вскоре тормозила, а здесь это не прекращалось. Совсем. Кораблём управлял автопилот, потому что трудно было даже поднять руку вверх. Каждая клеточка потяжелела. Буквально. На тело давило перегрузкой в пару «джи».

— Пройдена линия Кармана, — уведомил механический голос.

Граница между атмосферой и космосом. Четыреста тысяч футов над уровнем моря — и мы покинули Землю. Теперь официально. Я снова взглянула на Беллами, оплетённого трубками и датчиками. Пульс и давление пока оставались стабильными. Аппарат искусственной вентиляции лёгких помогал дышать и контролировал насыщение крови кислородом. По капельницам в сосуды поступали кровезаменители. С ними и препараты, стабилизирующие состояние. Без них он был бы уже мёртв. Я знала это, но старалась не думать. Вдох. Выдох.

— Выход за пределы экзосферы.

Всё. Последний слой геокороны. Ближнекосмический вакуум, заполненный межпланетными газами. Мы уже хорошо разогнались. Осталось всего ничего. Верхняя граница экзосферы была примерно в половине пути до станции, но с текущей скоростью мы долетим быстрее. Намного. Но я не торопилась расслабляться. Проблема могла появиться не в полёте. А в стыковке со станцией, которая двигалась вслед за планетой по орбите на скорости в те же пять миль в секунду.

— Внимание! По курсу обнаружено облако космического мусора. Примерная скорость сближения — двадцать миль в секунду. Столкновение неизбежно. Внимание!..

Я глянула на маму с ужасом. Не успела даже ничего сказать. Корабль тряхнуло, громыхнул металлический скрежет. Будто в корпус врезались зубья огромной пилы. Он заскрипел, сопротивляясь, и резко отклонился в сторону. Следом об обшивку застучала шрапнель из мелких обломков. И всё затихло.

— Внимание! Критическое смещение курса. Невозможно вернуться на прежний маршрут. Начат выход на орбитальный виток вокруг Земли. Ориентировочное время до стыковки — девяносто две минуты. Уровень повреждений обшивки — приемлемый, температурная дельта стабильна…

— Слишком долго. Это слишком долго! — вскрикнула я. — Не для нас. Для него…

— Да. Слишком долго, — констатировала мама. С большим трудом смогла дотянуться до кнопки на панели рядом: — Господин Канцлер, прошу вас, отмените виток. Пациент не выдержит столько. Пожалуйста, сэр.

В ответом молчании я слышала только оглушительный стук собственного сердца. Чтобы изменить курс, нужно было включить резервные двигатели на сгораемом топливе. Тяги одних ядерных для изменения курса уже было не достаточно. И тогда… Тогда корабль должен начать терять массу. Ускорение увеличится. Значит, увеличится сила инерции. Увеличится перегрузка. Дерьмо. Выбор без выбора.

— Я тебя понял, Эбигейл, — наконец, отозвался Кейн. Видимо, принял решение.

— Запуск системы дополнительной реактивной тяги, — вслед за ним пробормотал механический голос. Тут же корабль снова встряхнуло. Потянуло вверх и вправо. — Запуск успешен. Коррекция курса. Начат манёвр стыковки. Стыковка со шлюзом 11-Е-3 через шестьсот секунд. Курс на сближение.

Пульс тяжело забился где-то в горле, когда на тело словно навалилась бетонная плита. Казалось, его окутали невидимые путы. Не сдвинуться. Не пошевелиться. Кровь как будто превратилась в желе, сердце надрывалось, пропихивая её по сосудам. Закружилась голова.

Чёртов второй закон Ньютона. Проклятая физика.

Пип. Пип. Пип. Давление на мониторе поползло вниз. Пульс тоже. Цифры сменяли друг друга и, будто счётчик судного дня, медленно вели обратный отсчёт. Я попыталась пошевелиться. Ноги не слушались. Не слушалось ничего. Дышать стало так тяжело, что перед глазами поплыли цветные круги.

— Стыковка со шлюзом 11-Е-3 через триста секунд. Курс на сближение, — монотонно повторила система.

Пип. Пауза. Пип. Пауза. Сорок два. Сорок один. Нет. Нет… Кости будто налились свинцом. Я пошевелила пальцами и приподняла запястье, чтобы его снова прижало ускорением. Задыхаясь от страха, посмотрела на маму. Она глядела на меня с молчаливым сожалением. Молчаливым «я предупреждала, дорогая». Мы ничего не могли сделать. Не могли даже встать на ноги.

Она пришла сюда не помогать. Она пришла, чтобы быть рядом, когда случится неизбежное.

— Стыковка со шлюзом 11-Е-3 через сто восемьдесят секунд. Курс на сближение.

Я закусила губу. Сжала пальцы, впиваясь в ладони. В голове зазвенело и стрельнуло адской болью, когда я зажмурилась. Слеза сползла вниз по щеке так быстро, что я её почти не почувствовала. Мы же так близко. Так близко…

— Быстрее, тупая ты железяка. Лети быстрее, — прошептала одними губами.

Пип. Тишина. Пип. Тишина. Пип. Он умирал, а я даже не могла быть рядом. Коснуться. Помочь. Спасти. Только смотреть. Жестокая насмешка судьбы в ответ на мои попытки её переиграть. Горький урок, что от смерти не убежать даже на скорости двадцать тысяч миль в час.

— Стыковка со шлюзом 11-Е-3 через шестьдесят секунд. Курс на сближение.

Тишина. Пустая. Страшная. Пип. Оборвавшееся. Резкое. Последнее. Обернувшееся долгим, стонущим, протяжным. Сплошной линией, разрезавшей экран пополам. Перечеркнувшей всё. Его грудь приподнялась, когда очередную порцию воздуха в лёгкие механически вдул аппарат ИВЛ.