Сто тысяч миль

— И, по-вашему, честно сидеть среди всего этого изобилия, пока другие голодают?

— Вам не хочется принимать это в силу максимализма, но мир не может быть честным. Он никогда и не был с самого начала времён. С тех пор, как первые молекулы соединились в простейший ДНК и научились сами себя копировать, вся жизнь — это бесконечная конкуренция за ресурсы для самовоспроизводства. Со временем ДНК обросли сложными машинами для этого вроде нас с тобой. Но ничего не поменялось.

— Я тоже знакома с теорией эгоистичного гена. Но, в отличие от вас, не пытаюсь оправдывать законами мироздания свои эгоистичные порывы.

— Возможно, именно поэтому сейчас я президент, а ты — моя пленница, — с насмешливой улыбкой ответил Уоллес. — Часто восприятие реальности реальнее самой реальности. Оно решает всё.

— Что вам от нас надо?

— Только защита от необдуманных поступков ваших Советников. Я не садист, я не наслаждаюсь, причиняя кому-то боль. Только если того требуют обстоятельства…

— Многим застлает глаза ненависть к порядкам, зависть и жажда власти. Но вы? Вы уже у власти. Порядки тоже устроены так, как вы захотите. Зависть? К кому? Разве что к самому себе. Так зачем вам всё это? Зачем идти с оружием, когда можно прийти с белым флагом?

— Я хочу получить максимум, а исторически так сложилось, что максимум можно получить только с позиции силы. Сколько история видела успешных альянсов между двумя сильными врагами, несмотря на годы противостояния? А сколько раз личным успехом для меньшей стороны закончилось слияние с большей?

Больше всего меня напугала краткая мысль, что в его словах есть смысл. Что он не звучал чокнутым диктатором, а просто ещё одним лидером своего народа, борющимся за свои интересы. Когда враг обретал человеческое лицо вместо абстрактного зла, желание его победить переставало быть таким однозначным. Как опытный политик, президент, видимо, этого и добивался. Потому что он лучше многих знал, что даже миг сомнения в критический момент мог решить всё.

— Аарон говорил, что ты очень хороша в химии. Нам нужны такие люди.

— Они всем нужны, — невесело усмехнулась я. — Если вы хотели меня завербовать, то явно не с того начали.

— Я сделал тебе одолжение, сохранив жизнь дикарям. А ещё я знаю, что твоя мать состоит в Совете «Ковчега», — очевидно, этой фразой он надеялся меня потрясти, но я уже настолько устала, что не смогла даже изобразить изумление. — Знаешь, я редко делаю такие предложения, так что слушай внимательно. Я готов предоставить тебе, твоей матери и ещё кому угодно, кого ты назовёшь, места в своём ближайшем окружении. Вы сможете спокойно жить здесь под моим покровительством в сытости и достатке. Заниматься любимым делом. Договоримся мы со станцией или нет, вы всё равно будете в плюсе. У нас нет проблем ни с жизнеобеспечением, ни с дикарями. Нужно только сотрудничать. Как тебе?

«Кто первый кинул другого — того и куш», — всплыли в голове слова Мёрфи. Может, в конце концов, он был не так уж и не прав?

— Я подумаю над вашим предложением, — пообещала я, поднимаясь со стула.

— Так что всё-таки предложил тебе мой сын?

— То же самое, что и вы: никаких гарантий.

Уоллес засмеялся, покачивая головой.

— Ты мне всё больше нравишься.

— Мы закончили?

— Ты даже не попробовала чай.

— С некоторых пор я его не пью. Долгая история. Я могу вернуться к своим сокамерникам?

— Разумеется. Тебя проводят мои люди.

Когда я вернулась, всех уже сморил сон. Я и сама рухнула на постель без сил после суток на ногах, за которые изменилось буквально всё.

Мне снился «Ковчег». Я брела по безлюдным коридорам в полной тишине, которую внезапно прорезал звон бьющегося стекла, а затем — полный боли крик. Тот самый, от которого всё тело тут же покрылось холодным потом. Я шагнула прямо, видя младшую себя со спины рядом с мамой. Возле меня стоял маленький Уэллс рядом с отцом. И все мы смотрели прямо, на извивающегося в судорогах пациента. Стоило мне сделать ещё пару шагов ближе, я разглядела его. Обомлела от ужаса. Он снова закричал, и в искажённом болью бледном лице я узнала Уэллса. Его старшую версию.

Я резко распахнула глаза, вздрагивая. Сердце билось так сильно, будто я только пробежала марафон. Пальцы похолодели и дрожали. Мне не снилось это уже несколько лет. Видимо, сегодня мозг решил, что пора напомнить мне счастливое детство. Как будто в моей жизни и без того было недостаточно кошмаров. Я снова закрыла глаза, пытаясь выровнять дыхание.

— Всё в порядке? — спросила Рэйвен, отвлекаясь от компьютера.

— Если можно так сказать, — отозвалась я. — Который час? Уже что, вечер?

По словам Рейес, я проспала не меньше десяти часов, но всё тело болело так, будто не больше четырёх. Монти и Джон сползли со своих коек, чтобы в деталях расспросить меня о том, где я вчера побывала. Настроения на светские беседы не было ни у кого, поэтому кратко обсудив всё, мы замолчали. Я уставилась в стену, пытаясь размышлять, но перед глазами всё ещё стояли образы из недавнего кошмара. Бьющиеся колбы. Пациент. Его боль. И моя. Я едва не зарычала от отчаяния, что мне больше не подконтролен даже собственный разум, но тут в голове словно что-то щёлкнуло. От внезапной идеи по спине даже пробежали мурашки. Мозг не пытался напугать меня. Он пытался дать мне решение!

— Я хочу поговорить с президентом Уоллесом, — уверено заявила я охране, которая разносила нам ужин.

— Ты… чего хочешь?! — ожидаемо удивился Мёрфи. Рэйвен и Монти обменялись озадаченными взглядами.

— Доверьтесь мне, — попросила я, пока мою просьбу передавали высшему руководству по рации.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — покачала головой Рейес.

Я тоже надеялась, что знаю. Бесчисленное множество вещей могло пойти не так. Но и других вариантов не было и быть не могло.

— Не ожидал так быстро тебя увидеть, Кларк, — президент расплылся в довольной улыбке. — Мы тут как раз собирались ужинать. Замечательно, что ты решила составить нам компанию.

Стол снова ломился от еды. Я встретилась взглядами с Аароном, но он быстро отвёл глаза, стараясь не выдать своё замешательство. С куда большим любопытством меня разглядывал его старший брат, пока я усаживалась на одно из свободных мест. Напряжение и неловкость давили на плечи, не давая даже нормально вздохнуть. Блюдо, стоявшее передо мной, пахло просто восхитительно, но в горле настолько пересохло, что стало даже трудно глотать.

— Благодарю вас за гостеприимство, — бросила я, поддерживая эту игру в приличия.

— Разумеется, дорогая! Угощайся. Всё в твоём распоряжении.

— А почему ты позволил ей ужинать с нами, отец? Может, тогда ещё и Джульетту позовём, раз у нас тут и так за столом пленница? — со злой иронией проговорил Кейдж, явно пытаясь уколоть брата. Аарон как-то умудрился промолчать — только сжал челюсти так сильно, что я через стол услышала скрежет зубов.

— Отчего же нет, — улыбнулся президент. — Даже приговорённым к смерти положен последний ужин. Приведите к нам девчонку!

— Что? Приговорённым? Я… да я же ничего не сделал!

— Вот именно. Ты ничего плохого не сделал, Аарон, поэтому заслужил личную встречу вместо кадров с камеры. А говорил ещё, что я излишне жесток. Сама доброта!

— Да. Конечно, — опустил голову тот. — Спасибо. Отец.

Повисла тяжёлая тишина. Лезвие ножа мерзко скрипело по блюду, пока Кейдж разрезал румяную курицу, фаршированную овощами. Я, сбитая с толку этим фарсом, пытающимся быть похожим на семейный ужин, даже не знала, когда стоит начать говорить. Аарон уставился в свою пустую тарелку. Если бы взгляды умели разрушать, от этой комнаты уже бы не осталось и следа. Зависшая в воздухе напряжённость только усиливалась. Я даже вздохнула с облегчением, когда двери разъехались в сторону. В сопровождении охранника президента внутрь шагнула хрупкая девушка. Спутанные рыжые волосы слегка закрывали лицо, но невозможно было не заметить из-под них пронзительный взгляд зелёных глаз. Аарон узнал вошедшую сразу. Подскочил так резко, что ножки стула проскользили по полу с неприятным скрипом. Застыл, глядя на неё. Она тоже замерла, не понимая, что происходит. Наверняка, не веря своим глазам.