Сто тысяч миль

— Если это горцы… Прошу, скажи. Не можешь сказать — просто дай знак. Пожалуйста, Кларк. Ты же знаешь, я найду способ помочь. Просто скажи. Намекни.

— Даже если бы я лгала, у тебя ещё целая куча других дел, забыл? — горько усмехнулась я. — У тебя там война в самом разгаре. И твой Клан явно должен быть первым в списке приоритетов. Не я. Ты сам это понимаешь. Но я не лгу. Я в самом деле хочу вернуться домой. Ты же сам знаешь, что так будет лучше для всех.

— Для кого — всех? Кого? — в его тоне я услышала какое-то бессильное отчаяние.

— Для тебя, ведь никто больше не захочет использовать нас против тебя. Для вашего Клана, потому что исчезнет повод для грызни. И для нас, конечно, потому что здесь нам нет и не будет места. По крайней мере пока.

— И что? Вы собираетесь улететь навсегда? На ближайшие… двадцать лет? — казалось, ему сложно было даже представить, насколько это долго.

— Я не знаю. Не знаю насколько. Но после рассказа про «Второй Рассвет» и про то, что они сотворили с нашими ребятами, Советники были весьма категоричны. Они сказали, что больше не позволят подобному случиться. И в этом я их поддерживаю. Я бы не хотела оказаться в их лапах снова, а если мы останемся здесь, это рано или поздно случится снова. Ситуация с Аньей только лишний раз это подтвердила. Всё было на грани.

Беллами не дрогнул, но я знала, как задела его своими словами. Я буквально сказала, что не доверяю ему. Он опустил руки, в неверии всматриваясь в моё лицо. Я хотела схватить их и вернуть туда, где они касались моих волос, щёк, шеи. Чтобы меня перестало накрывать безумной паникой от мысли, что он меня никогда за это не простит.

— Ладно, — его тон стал сухим. Отрывистым. — Допустим. Но что насчёт нас? Нас с тобой?

Лучше бы он сейчас наорал на меня. Обозвал предательницей. Высказал всё, что думает о том, что я хладнокровно использовала его, чтобы добраться сюда, что просто запудрила ему мозги, сделав вид, что готова бросить всё остальное ради него, а на самом деле хотела абсолютно обратного. Но Беллами был настолько выше этого, что я даже с трудом могла это представить. И от этого становилось только ещё больнее.

Мой голос совсем охрип, а ком в горле стал невыносимым, когда я спросила:

— О каких «нас» ты говоришь? Разве «мы» вообще есть? У меня свой мир, у тебя — свой. Я думала, что смогу адаптироваться, как-то привыкнуть, научиться жить по новым правилам, и я честно пыталась стать частью твоей жизни, но… не могу. Не получается. Да и как может получиться, если ты даже не считаешь нужным рассказывать мне про моих же собственных людей? Делаешь всё за моей спиной? Считаешь меня просто досадной помехой? Делишься чем угодно только когда обстоятельства уже совсем прижали тебя к стенке? Как тогда с Эхо. Да вообще всегда. И я так не хочу. Не могу. Я… Тогда, на корабле… помнишь, ты просил меня остаться с тобой?

— Помню, — Беллами усмехнулся, но усмешка получилась вымученной. Не то болезненной, не то усталой. — Очевидно, ты приняла решение?

— Я обещала, что подумаю. Я правда пыталась, боги, и… — я с трудом сглотнула, чувствуя, как дрожат губы. Как их сводит от эмоций и от желания поскорее заткнуть себе рот. Но каким-то чудом я смогла договорить, несмотря на потёкшие по щекам слёзы: — Я так не могу. Не могу остаться здесь. Не могу быть с тобой. Я просто хочу домой. Очень. Прости.

В его взгляде что-то вспыхнуло и тут же погасло. Он дважды вдохнул, словно порывался что-то сказать, но в итоге не стал. Нахмурившись, склонил голову и молча кивнул каким-то своим мыслям.

— Что ж. Я понял. Хорошо. Ладно… — наконец, произнёс он едва слышно. Поднял взгляд. Я почти боялась с ним встретиться, но в нём не было ненависти. Не было злости. Была какая-то бессильная обречённость, и всё внутри меня сжалось мучительной болью ей в ответ. Слёзы снова потекли по щекам от той чудовищной несправедливости, что я устроила, от слов, которые он не заслуживал. Тяжело вздохнув, Беллами провёл пальцем по моей щеке, стёр капли и тихо произнёс: — Жаль, конечно, что ты так решила. Но плакать-то зачем?

Я едва не взвыла. Хотела сказать, что я люблю его. И не представляю себе, что смогла бы полюбить кого-то ещё. Что рядом с ним все меркнут, что мне больше никто не нужен, что мне плевать на всё, что мой ответ — только «да». И что мне жаль, что мне хватило смелости признаться себе в этом только сейчас. Но я могла лишь беззвучно кусать губы, чтобы не разреветься окончательно.

— Значит, это конец, — не дожидаясь моего ответа, бросил он.

— Наверное, — я сцепила пальцы, чтобы дрожь в них была не так заметна. — Я рада, что встретила тебя. И очень благодарна за всё.

— Не надо этих пустых слов, — сухо бросил он. Теперь смотрел, будто не видел, будто глядел сквозь меня. — Надеюсь, ты хорошо подумала перед тем, как дать окончательный ответ. Уверена, что это всё?

— Да.

— Хорошо, — Беллами сказал это ровно, и только в конце слова голос его подвёл. Стал хриплым и скрипучим. — Надеюсь, ты будешь счастлива.

— И ты, — только смогла прошептать в ответ я.

Мы снова встретились взглядами. Я не знала, от чего именно дрожала — от подступающей истерики, от пронизывающего ледяного ветра или от того, что разглядела в его глазах. Другого выхода не было. Я должна была всё это сказать, иначе он бы просто мне не поверил. Нужно было ранить его достаточно глубоко, чтобы он бросил меня здесь дожидаться рейса домой.

И пусть ему было больно, Беллами всё смотрел на меня. Будто пытался запомнить.

— Можно, я… на прощание? — быстро спросил он и даже не стал дождаться ответа. Прижал меня к себе, целуя.

Вкус его губ смешался с солёным вкусом слёз. Смешался с горечью всех сказанных мной слов. Я обвила его руками за шею, сразу же отвечая, и растворилась в последнем мгновении счастья, которое заслужила. Нежном и терпком в своей тоске поцелуе, будто последнем глотке воздуха перед погружением в холодную тёмную глубину. Будто кричащем, что я его, я принадлежу ему целиком, пусть это день, месяц, миг или целая вечность. Время перестало иметь значение. Мир померк. Даже когда мы оторвались от губ друг друга, всё равно стояли рядом, соприкоснувшись лбами и закрыв глаза.

Когда он отстранился, то аккуратно коснулся моей руки. Вложил в неё крошечный кинжал, спрятанный в кожаные ножны. Я подняла на него недоумённый взгляд.

— Спрячь в рукаве или в обуви. На всякий случай. Если что-то пойдёт не так — втыкай острой стороной, — его полуулыбка выглядела натянутой. Вымученной. — Прощай, Небесная.

— Постой. У меня тоже кое-что есть для тебя, — быстро проговорила я, когда он уже собирался сделать шаг назад. Стала искать под зимним плащом молнию костюма, в другой руке сжимая подаренный кинжал. От ледяной ладони по коже пробежали неприятные мурашки, но я всё равно добралась до маленького внутреннего кармашка. Достала оттуда то, что искала, и вложила в ладонь Беллами. — Вот. Мой отец дал мне это перед отлётом на Землю. Кольцо моего пра-пра-дедушки, первого Гриффина на «Ковчеге». Это был мой талисман на удачу. И теперь я хочу, чтобы он был у тебя. Можешь выкинуть, если хочешь, всё равно это просто бестолковая безделушка. Но помни, что в этой битве я болею за тебя, командир. И желаю удачи. У тебя всё получится.

Он удивлённо взглянул на кольцо, а потом на меня. Замешательство с тоской смешались в его глазах, пока я пыталась запомнить каждую черту его лица, будто могла забрать частичку с собой, если бы изучила достаточно тщательно.

— Эй, у вас там всё в порядке? — вдруг ворвался в наше уединение голос Райдера. Беллами сжал кольцо в кулаке и повернулся к подчинённому. Снова собранный. Почти спокойный.

— В полном. Прикажи всем собираться. Выходим сейчас же.

— Ждём только Небесных? — уточнил тот.

— Нет. Не ждём. Я же сказал, выходим сейчас же.

— Не ждём? — Райдер в недоумении взглянул на меня. Видимо, увидел мои заплаканные глаза и озадачился ещё больше.

— Да. Мы спешим. Чего стоишь? Ноги к земле примёрзли? — почти зло бросил Беллами и сам двинулся обратно в перевалочный пункт, не удостоив меня даже прощальным взглядом. Только сжимал в кулаке мой талисман так, что побелели костяшки.