Постоялец

Олигер Николай Фридрихович

Николай Олигер

Постоялец

Олигер Николай Фридрихович

Постоялец

Николай Олигер

Постоялец

Выдалось лето непогожее. За полтора месяца времени маленькую бумажку с объявлением о сдаче внаймы комнаты много раз мочило дождем, трепало ветром, а потом сушило и коробило изредка проглядывавшим, но все же горячим солнышком. Чернила размазались, вокруг заржавевших гвоздиков расплылись по бумаге рыжие кружочки. С левого нижнего гвоздика бумажка сорвалась совсем.

Квартирный хозяин, слесарь Провидов, возвращаясь вчера вечером с работы, заметил, что объявление давно уже пора переменить на новое. После ужина оторвал от издавна залежавшейся тетрадки почтовой бумаги пол листика, отомкнул баночку с чернилами, вытер об жесткие черные волосы перышко и приготовился писать.

Жена в это время что-то очень усердно хлопотала по хозяйству, гремела посудой, без надобности мазала по столу пыльной тряпкой. Долго старалась не замечать, чем занят муж, потом не выдержала.

-- Пиши, пиши... Тоже писатель выискался!

-- Так, ведь, надо же! -- примирительно сказал слесарь и еще раз вытер об голову перышко.

-- Еще бы не надо... Говорила тебе -- не бери большую квартиру. Кому надо из порядочных комнату снимать в этакой трущобе? Вот и сиди теперь, подавай каждый месяц девятнадцать...

-- Квартира не так чтобы большая! -- менее примирительно возразил Провидов. -- Только что кухня и комната. А больше ничего и нет...

-- С твоим заработком как раз впору в одной кухне жить. Кухню-то мы за семь целковых имели бы не хуже этой. А комната что? Сарай, а не комната! За нее меньше десяти и взять никак невозможно.

-- Понятное дело, невозможно. Даже с мягкой мебелью. Можно и двенадцать взять! Вот нам и обойдется кухня в ту же семерку. И все-таки не по углам живем, а как порядочные хозяева.

Жена бросила тряпку в угол, за печку, остановилась перед слесарем, уперши руки в крутые бока.

-- Взять? А кто даст-то, когда тут все рвань одна селится, уголочники? За тройку в месяц норовят с хозяйским горячим... Теперь у нас что же? Лавочнику еще с прошлого месяца задолжали девять с полтиной, Смирнов твой тоже который раз приходит, свою пятерку выпрашивает... Это как? Из каких покрывать будем?

-- Вот, комнату сдадим и покроем. Очень просто! Как новую бумажку повешу -- сейчас клюнет. Уж ты поверь!

-- Так я тебе и поверила, обормоту...

-- Не хочешь -- не верь. С меня не убудет. Но только по углам мотаться я тоже не согласен. Я не кто-нибудь, а слесарного цеха мастер! Ко мне тоже иногда порядочные люди время провести приходят. Как же я их буду в углу-то принимать?

-- А лавочнику девять пятьдесят? Скоро и верить не будет больше. Не найдешь ты тут хорошего постояльца и не найдешь! Хоть сто бумажек развесь.

Жена стояла сердитая, крепкая, вся раскрасневшаяся и горячая от досады. Слесарь посмотрел на нее искоса и, хотя ничего не мог возразить против ее справедливых доводов, вдруг почему-то весело улыбнулся. Потом сказал, протягивая руку для ласки:

-- И ядреная же ты у меня... Ну, и вообще... Не баба, а огонь.

Жена нетерпеливо отстранилась.

-- Все жили, как люди! А теперь нет постояльца и нет. Стало быть уже стих такой. И надо подешевле квартиру искать. Только и всего.

-- Для меня-то очень уж удобно! Фабрика под боком... Потерпим, Настасья.

-- Нет на это моего терпения! Этот месяц отживем и съедем. Отроду еще в долгах не живали.

-- Говорю -- обойдется. Все вы бабы -- ядовитое зелье. Муж пришел с работы, устал, его бы приласкать да помиловать хорошенько, а она на него зубы вострит... Нехорошо, Настасья... Ей Богу!

Слесарь Провидов был упрям и настойчив, и любил чувствовать себя главой в доме, но сегодня на него нашло мягкое настроение. Может быть, потому только, что Настасья стояла так близко и так красиво разрумянилась. Дописав объявление, слесарь помахал бумажкой в воздухе, чтобы поскорее просохли чернила, потом встал и пошел на улицу. По дороге ущипнул жену так, что та вскрикнула и в отместку больно ударила его по руке.

-- Ну и баба! -- усмехнулся Провидов, потирая ушибленное место. -- Крепкая баба!

Под воротами, при мерцающем свете фонаря, укрепил новое объявление на место старого. Старую бумажку сердито смял в комок и бросил на дорогу.

-- Провались, проклятая! Может, вся и незадача из-за того, что такая несчастливая попалась... Ну-ка, теперь с легкой руки!

В глубине души, однако, плохо верил, что новое объявление поможет. И, возвращаясь к жене, прикидывал, какие можно найти новые пути для сокращения расходов. Но все выходило в обрез, копейка в копейку. "Если постоялец не найдется на этой неделе -- придется опять перебираться в одну комнату с варистой печкой, -- да еще сжиматься во всем, чтобы выплатить наросшие за полтора месяца долги. А тут еще как раз приближаются именины". Провидов любил хорошо праздновать именины. Сам он происходил из духовного звания и в этот день приглашал к себе всех почетных родственников. "Можно было бы упросить хорошего постояльца на это время немножко потесниться и именинное угощение устроить в его комнате, с мягким диваном, занавесками и двумя картинами в золотых багетах".

-- Плохи наши делишки, Настасья! -- сказал слесарь, когда вернулся в кухню. -- Но ты, однако не унывай. Авось выкрутимся... И что-то я так смекаю, что нам уже и спать пора.

Пока квартиранта не было, спали на его кровати, -- широкой, полутораспальной. Лежать на ней было тепло и мягко, а клопов из деревянных спинок и, ножек Настасья только что старательно выварила.

Слесарь лег первый, а жена долго еще прибиралась, потом убрала голову на ночь, разделась и задула огонь. Шарила в темноте руками, чтобы добраться до постели. Провидов поймал ее за руки, притянул к себе и крепко обнял.

-- Любишь?

-- Чего еще там...

Для видимости отбивалась от ласк мужа с притворно недовольным видом. Но скоро сдалась, ответила жарким объятием, от которого у слесаря голова пошла кругом.

-- Ах ты, цыганенок мой... Миленький...

На другой день слесарь ушел на работу, как всегда, рано утром. И уходя, еще раз посмотрел на новое объявление.

"Как будто ничего, -- забористо вышло. Выручай!"

* * *

Около полудня того же дня неторопливо вышагивал по улице человек средних лет, невысокий, щупленький, с проседью и слегка сутуловатый. Изредка останавливался, смотрел направо и налево, помахивал тросточкой и шел дальше. Добрался так и до новенького объявления и тут задержался подольше. Внимательно прочел все от начала до конца, затем отступил на несколько шагов, окинув взглядом весь дом, вернулся к объявлению и прочел еще раз. И тогда только решительно направился во двор, отыскал номер квартиры и постучался.