Природа. Дети

Совет пионерского отряда обсуждал, как бы наказать Валерия, чтобы он наконец образумился, а Людмила Сергеевна предложила торжественно отпраздновать день рождения Валерия. Ребята в совете отряда опешили, приняли это за шутку. А потом загорелись идеей.

Решения Людмилы Сергеевны нередко прямо противоположны ожиданиям и героев повести и читателей. Стремление Дубова показать, как воспитывать добром и радостью, избегая обычных наказаний,— одна из идейных основ повести. Она и нас радует справедливостью мысли, горячностью полемики с жесткими воспитателями. Есть, может быть, излишняя настойчивость, прямолинейность в изображении, а тем самым и в пропаганде решений прямо обратных ожидаемым. Это в какой-то мере лишает образ воспитателя гибкости, которой требует педагогический процесс. Но подобное сомнение только отчасти справедливо: решения Людмилы Сергеевны, в частности в отношении Белоуса, хорошо мотивированы, и писатель убедительно проследил благие последствия эксперимента.

Хлопоты по устройству торжества — с парадным обедом, именинным пирогом, подарками и вечером самодеятельности — все это было радостью для коллектива и изменило отношение детдомовцев к Валерию: оно стало товарищеским и приветливым.

Такое внимание Людмилы Сергеевны к Валерию объясняется его безрадостным детством. Отец убит на войне, мать — уборщица, заработка не хватало, чтобы быть сытыми в первые послевоенные годы. А потом мать посадили в тюрьму на пять лет, заодно с крупными спекулянтами,— она пыталась продать буханку пайкового хлеба, чтобы купить Валерию сахару и масла. Мальчик еще долго голодал, начал неумело воровать еду, но его поймали и отправили в детский дом.

Биография Валерия определила воспитательный ход. Впервые в жизни он был центром радушного внимания, героем праздника.

Решение педагогической задачи здесь снова тонкое: Людмила Сергеевна догадалась, что шутовство Валерия было неосознанным стремлением хоть как-нибудь привлечь к себе интерес — пусть недоброжелательный. Дубов не делает ошибки, частой в посредственных детских повестях: воспитательное «мероприятие» — и немедленный результат, полное преображение героя. Валерий меняется постепенно, так же как отношение к нему коллектива. Стремление привлекать к себе внимание оказалось глубоко заложенным. Но после праздника оно переключилось: Валерий, понемногу отказываясь от недоброго шутовства, пристрастился к произнесению по всякому поводу длинных и неумелых речей. Это уже вызывает только добродушное подтрунивание ребят.

Поступки героев повести — и детей и воспитателей — оказываются не только сюжетно, но и психологически безукоризненно мотивированными.

Сюжет «Сироты» развивается целеустремленно, выполняя свою основную функцию: писатель создает ситуации, в которых проявляются характеры героев в их развитии, движении, и обнаруживается позиция автора в отношении проблем, которые приходится решать героям. Но в то же время повесть написана свободно: в нее, незаметно для читателей, вкраплено несколько вставных новелл, обогащающих повесть. Задержки в развитии сюжета почти не ощущаются, потому что вставные новеллы коротки, всегда интересны читателям и внутренне связаны с генеральной линией повествования.

Дубова, наряду с главными его героями — подростками и их воспитателями,— всегда занимают малыши, раннее проявление их индивидуальности. В основных событиях повести для малышей места нет. Но в эпизоде с запуском Витиной ракеты дана очень забавная сцена, в которой участвуют его младшая сестренка со своим приятелем, а в эпизод купания и Лешкиного заплыва вкраплен рассказик в несколько абзацев о двухлетнем малыше на пляже.

Характер вставной новеллы носит и глава, посвященная трудной судьбе Устина Захаровича.

Ироничному, пожалуй даже сатирическому, рассказу о краеведческом музее и случайному, неудачному подбору экспонатов нашлось место в повести, так как посещение музея стало поводом для Толиного отказа «быть лакеем». И хотя рассказ о музее тоже законченный, самостоятельный очерк, нелепость экспозиции оказывается внутренне связанной с нелепой реакцией Толи.

Простая как будто постройка повести на деле оказывается довольно сложной конструкцией. Ее элементы, кроме сюжетных связей, образующих видимую простым глазом целостность архитектуры, скреплены и неприметными на первый взгляд глубинными связями — они обеспечивают логику движения характеров.

Во второй и третьей частях повести жизнь детского дома тесно переплетается с жизнью школы (а отчасти и ремесленного училища, куда пойдут детдомовцы после седьмого класса). В эпизодах школьной жизни мы видим результаты детдомовского воспитания, кое в чем неожиданные. Как будто меньше всего была озабочена Людмила Сергеевна дисциплиной — она предоставила ребятам очень много свободы (железную дисциплину собиралась ввести Елизавета Ивановна). О том, чтобы эта свобода не вредила коллективу и каждому его члену, заботится осторожно направляемый директором дома совет пионерского отряда.

Изображение роли совета в повести — художественная пропаганда широкого самоуправления коллектива подростков, пропаганда, которую и своей практикой, и средствами искусства, и публицистическими выступлениями вели талантливейшие педагоги нашего времени: Макаренко — в советских условиях, Корчак — в условиях буржуазной Польши. Для них самоуправление — школа общественной жизни, школа демократии, школа самодисциплины и самовоспитания, также как и для Пантелеева, Шарова, изображавших в своих повестях и рассказах школьное или интернатское самоуправление.

Детдомовцы в школе чувствуют себя заединщиками — и не только в стычках. Они защищают честь детдома, не прощая пи-кому из своих распущенности или небрежности в ученье. Большие неприятности были у Лешки, когда, пристрастившись к чтению, он нахватал двоек.

В школе возобновилась дружба Лешки с Витей (они одноклассники), и тут резко обнаруживается различие их характеров. Оба вступили в трудный возраст частых перепадов настроения, резких поступков. У сдержанного Лешки эмоции спрятаны глубоко, у порывистого Вити — все на виду. Его переживания бурны, но поверхностны, так же как увлечения. Сейчас он мечтает стать моряком, и это сближает его с Лешкой, у которого много связано с морем: его отец был моряком, неизгладимый след оставили в Алешиной душе облик Алексея Ерофеевича и счастливые дни на теплоходе. Но Витьке каждое свое желание надо осуществить немедленно, все бросив, обо всем забыв. Когда

Лешка получает письмо от Алексея Ерофеевича, теперь капитана на Севере, он отвечает на его вопросы и ни словом не заикается о том, как ему хочется снова быть с ним и с морем. Письмо он показал Витьке. «И без того всегда взбудораженное, Витькино воображение получило [...] сокрушительный толчок». Он присоединяет к Лешкиному ответу свое письмо — не возьмет ли его Алексей Ерофеевич юнгой, сейчас же, сразу,— Арктики он не боится, так как ходил зимой с расстегнутым воротником.

То же происходит в неспокойных, свойственных возрасту, переживаниях.

«Ты был когда влюбленный?» — спрашивает Витя. «Лешка удивленно открыл глаза и покраснел. Кто же говорит об этом вслух?

— Нет,— ответил он».

Лешка в самом деле не знает, как называется его сложное чувство к Алле. Он иногда ненавидел ее — задавака. Но она была красивей всех, умнее всех. Леше все время хотелось смотреть на нее. Но Алла ни о чем не догадывалась и догадаться не могла: своих чувств Лешка не выдал ни словом, ни движением. Это его характер.

А Витька весь нараспашку. Лешке рассказал о своей влюбленности, и весь класс о ней догадался, и Наташе он отправил классическое послание, с нарисованным кровью сердцем. А когда Наташа его высмеяла, предался бурному отчаянию на целый вечер.

Дубов подробно, с легким юмором и великолепным пониманием всех оттенков отроческих переживаний рассказывает историю Витиной любви к Наташе. И это очень кстати прочесть Витиным сверстникам, потому что многие из них узнают свои чувства и мысли, а если их еще не было, припомнят Витьку, когда они появятся, или, может быть, предпочтут Лешину сдержанность. Воспитательная идея проводится без тени дидактики — только художественным изображением ситуации и переживаний героев. Автор не высказывает слишком явно своих симпатий: лишь сравнивая веселую, чуть ироничную непринужденность рассказа о Витькином увлечении с серьезностью топа, каким говорит Дубов о переживаниях Лешки, мы догадываемся, чей характер эмоций ближе писателю.