Убей-городок

Я приобнял товарища за плечи:

— Санёк, я порой и сам замечаю, что изменился после больницы. (Вот, не соврал, но и правды не сказал). А амнезия — это от наркоза скорей всего. Но ты мне на вопрос не ответил.

— Какой?

— Тоже амнезия? — поддел его я.

— А-а-а, про смерть? Так я думаю, у кого как. Кто-то и накатить может за такие слова. А кто-то тут же забудет.

Это плохо, если забудет, подумал я. Но действительность затмила все ожидания.

Глава двенадцатая. Трудотерапия

Санька от сигарет, что я ему купил в качестве гонорара, отказываться не стал, хотя и слегка удивился. А ведь это у меня уже из моего, из будущего времени. Раньше-то бы и в голову не пришло, что друга стоит как-то вознаградить за потраченное на меня время. Да и Саня бы без зазрения совести меня на что-нибудь припахал, причем, задарма. А что хорошо, что он не стал задавать никаких вопросов.

Разговор с Бурмагиным радости не доставил. Более того, настроение испортилось напрочь. Так бывало, если на работе происходила какая-то крупная пакость. Открою тайну, что пока я не был начальником, а до этого — пока не был женат, то лечил плохое настроение «трудотерапией». Будь я в деревне — дровец бы поколол, или грядку-другую вскопал. Ну, еще бы что-нибудь сделал, в деревне работы хватает во все сезоны. В городе с этим посложнее, но все равно, выход отыскать можно. Самый оптимальный — привести в порядок комнату, или устроить глобальную стирку. Получалась двойная польза — нервы в порядок приводишь, а заодно и пользу для хозяйства принесешь.

Вот и теперь, не мудрствуя лукаво, устроил в комнате генеральную уборку. Правда, мыть полы было еще трудновато, но швабра мне в помощь. Так что, справился за час, хотя раньше на мои «хоромы» хватало и двадцати минут.

Ну, как бы и настроение поправил, и полы помыл. Стирать не стал, да и стирать-то у меня нечего. В этом, кстати, большой плюс маленького гардероба. Чем меньше у тебя одежды, тем меньше стирки.

Вечером, часиков в десять я, немного уставший, раздумывал — не то еще раз (который уже за сегодня?) попить чайку, не то просто дослушать радиопередачу и лечь спать пораньше. По радио как раз передавали оперетту Кальмана «Сильва» и я невольно заслушался. Подумал опять, что нужно во всем искать положительные стороны. Вон, я эту оперетту как-то, давным-давно смотрел по телевизору, а с тех пор и не вспоминал. Может, коли я здесь, заняться чтением классической литературы? Давно собираюсь, но так и не собрался. Или английский язык изучать?

И тут в дверь постучали. Не дождавшись ответа, в комнату ввалился Джексон.

— Лех, привет! — радостно заявил Митрофанов.

Судя по Женькиному довольному виду, инспектор угро был доволен, как слон. Чего это он на ночь глядя? И трезвый, вроде бы.

— А ты чего не дома? — удивился я.

Джексон с женой и маленьким сыном недавно получили квартиру. И не за какие-то там заслуги, не по очереди, а просто деревяшка, где они жили, пошла под снос, а семье дали двушку в Заречье. Туда добираться не ближний свет, а трамвая еще нет, поэтому на дорогу приходится тратить часа полтора. Джексон уже всерьез задумывался — а не перейти ли ему в отделение, что в Заречье, но пока не собрался. Супруга у него работала учительницей иностранного языка в шестой школе, на Металлургов, и она тоже подумывала — не перейти ли ей в девятую школу, которая неподалеку от их дома? Но одно дело подумывать, совсем другое взять и поменять место работы, пусть и на равноценное. Это и новый коллектив, и новое начальство.

— Мне Ляля позвонила — сказала, что как вернусь, башку мне оторвет! Мол, приехала, ребенка из садика забрала, а Тобик посередине комнаты кучу наклал. Дескать – ты обещал выгулять, а не приехал.

Тобик? А разве собачонку не Быдликом звали? Помню, что у Джексона был Быдлик — мелкая собачонка неопределенной породы, в которой мой товарищ души не чаял. Просыпался утром пораньше, выгуливал песку, а по вечерам, опять-таки с ней гулял. Ага, а Быдлик у него когда был? В девяностые годы, когда Джексон был майором, начальником отделения уголовного розыска. А вот про Тобика я не помню. Да и откуда бы?

— И оторвет, — хмыкнул я.

— Она запросто, — согласился Джексон, гордый за такую жену.

Леля — то есть, Ольга разрешила мужу завести собаку с тем условием, если он не перекинет на ее плечи заботу о собаке. Супруга у Джексона — девушка строгая, но с ее непутевого мужа все, как с гуся вода. Впрочем, жена его быстро прощала. Говорила только — мол, приду домой, думаю отдохнуть от школы, от детей, а там у меня опять дети, да еще и двое.

С Ольгой мы немного знакомы. Помню, на каком-то вечере сказала, что из меня получится хороший муж, так что она как-нибудь познакомит меня с кем-нибудь из коллег. Или она пока этого не говорила, а скажет позже? Но не упомню, чтобы она меня с кем-нибудь знакомила. Или знакомила? Точно, знакомила с какой-то девушкой — учительницей начальных классов. Но мы друг другу сразу не понравились, поэтому продолжения знакомства не было. Она нас уже знакомила, или знакомство еще предстоит? М-да... Если предстоит, то лучше сразу и отказаться. К чему время-то тратить?

Вообще, еще раз надо дать самому себе совет — относись к собственным воспоминаниям осторожно. Вспомнишь что-то такое, чего еще не было — вот и нос и за бархат. Самое лучшее — помалкивать и улыбаться.

Так, а Митрофанову-то что нужно? Из-за него пришлось радио выключать.

— Ты чего пришел-то? — поинтересовался я.

Джексон, усевшись на мой единственный стул, вытянул ноги в кедах сорок шестого размера и сказал:

— А ведь я твоего обидчика сегодня закрыл.

— Да ну?! — сказал я, сделав вид, что очень этому рад, и чрезвычайно удивлен.

Нет, удивлен, разумеется, но не настолько, чтобы прийти в изумление. Билась о черепную коробку мысль, что Бурмагин все-таки явится-таки сам и сдастся, так сказать, правоохранительным органам. Но не думал, что это произойдет так быстро. По моим прикидкам он бы должен еще день-другой водки попить, а уж потом и бежать.

— Сам ведь пришел, и явку с повинной написал. Я ведь потому на работе и задержался, что твой преступник раскаиваться пришел. Уже на остановку пойти собирался, а из дежурки звонок — мол, Митрофанов, по твою душу человек явился. Я выматерился, а куда деваться? Глухарь-то мой! Но как узнал, что и как, так и решил, что судьба! Ради такого дела и на работе задержаться можно. А как вернусь — так Тобика еще разок выгуляю. Преступление раскрыто, завтра тебя прокурор на допрос будет тягать. Этак, может начальство и на премию расщедрится. Все-таки, не рядовое дело раскрыли, а покушение на сотрудника милиции.

Прокурор, а вернее — следователь прокуратуры меня уже «тягал». Пару дней назад допрашивал в качестве потерпевшего. Но в сущности — даже и не допрашивал, а только спросил — есть ли что-то новенькое? А все остальное просто переписал из объяснения, которое Джексон брал у меня в больнице.

— Ты хоть ему продиктовал, как правильно явку с повинной написать? — вяло поинтересовался я.

— А то, — радостно хмыкнул Джексон. Потом, убрав усмешку, спросил: — Тока вот ты мне скажи — чего ты в больнице передо мной дурачка валял? Мол — ничего не слышал, ничего не помню?

— Жень, никого я не валял, — устало сказал я, досадуя, что Бурмагин все-таки рассказал о моем визите. — Я же, пока в палате лежал, на самом деле ничего не помнил. Уже потом, когда вышел, стал думать, сопоставлять. Про ружье вспомнил, сходил в разрешиловку, уточнил. А как адрес установил, так и пошел со злодеем побеседовать.

— А почему ты меня не взял? Тебе что, мало попало? Еще бы разок по башке прилетело, вот и сидел бы сейчас в морге, а я бы из-за тебя еще один глухарь получил. У тебя совесть есть?

— Типа — на тебя глухари вешать? — невинно поинтересовался я.

— Дурак ты Воронцов, — обиделся Джексон. — А я ведь тебя за друга считал.

— Женьк, не обижайся. Я не один ходил, а с Саней Барыкиным, он меня на площадке страховал. Ну не уверен я был, что это именно тот мужик меня ткнул, понимаешь? Не хотел я напраслину на человека наводить.