Убей-городок

Я уже собрался заканчивать эту свою авантюру, исход которой можно было просчитать заранее, и выбираться из этой глуши, какой она мне представлялась на данный момент, когда послышался звук стрекотания большого кузнечика. Очень большого! Я повернул голову на звук. Ба! Да я же почти у Матуринского аэродрома.

О том, что поблизости аэродром свидетельствовало и наличие огромного колпака Буратино, что мотылялся под лёгким ветерком на невысоком шесте. Это был приземный ветроуказатель, рукав с красно-белыми полосами. а по-другому просто чулок. Специалисты на своём сленге ещё называли его «колдуном».

Во время Великой Отечественной войны здесь базировался истребительный авиаполк, что сопровождал ТБ-3, а потом и Ли-2, охранял железную дорогу и Мариинскую водную систему от налетов немецкой авиации. Как-никак, мой городок был ближайшим тылом к блокадному Ленинграду. Именно в Матурине приземлялись на дозаправку транспортные самолеты, доставлявшие в осажденный город боеприпасы, медикаменты и продовольствие, вывозившие обратно раненых и больных ленинградцев.

Немцы сбросили на нас тысячи бомб, чтобы вывести из строя железнодорожный узел. Сброшенных бомб было бы больше, если бы не наши ребята, отгонявшие фашистов от города, сами гибнувшие в бою и сбивавшие вражеские самолеты. Среди летчиков есть даже Герой Советского Союза Алексей Годовиков, таранивший немецкий самолет и получивший звание посмертно.

После войны аэродром использовался гражданской авиацией. Но Череповец расстраивался и разрастался, и в начале 1990-х годов аэродром в Матурине был закрыт. А теперь здесь тоже стоят кирпичные дома. А ведь где-то неподалеку стоит и мой дом. Тьфу ты, его построят лет через сорок.

Аэродром — это совсем не то место, где даже поблизости мог находиться интересующий меня будущий аквапарк, неподалеку от которого я и встретил этих хулиганов. Но скорее всего — «торчков». Аквапарк должен быть почти прямо к югу от парома, а меня занесло сильно левее. Геолокацию бы сюда. Я машинально схватился за карман, на месте ли телефон, и похолодел — телефона не было. Несколько секунд я тупо соображал, где мог его выронить, пока не понял, что этого девайса не может быть в принципе. Его ещё не изобрели.Несмотря на это каждый день раза по три меня бросало в дрожь от мысли о том, что я потерял своё сокровище. До чего въедливая привычка.

Между тем стрёкот на аэродроме усилился, и над домами возник маленький биплан. Я присмотрелся — точно: подзабытый в будущем наш «кукурузник», наша «Аннушка», наш деревенский воздушный автобус. Он забирался вверх так надсадно и так трудно, что казалось: вот сейчас он забуксует и остановится. Но этого не случилось, самолетик вскоре вышел на ровный курс и тихонько почапал к горизонту.

А я вспомнил, что в оперской юности мне пришлось достаточно много полетать на этом аппарате. И он, по моим воспоминаниям, жил так же долго, как его собрат по автомобильному движению, а именно — УАЗик под названием «буханка». Только вот всё-таки «кукурузник» сошёл с дистанции, а «буханка» до сих пор в строю, и даже обрела второе дыхание, судя по всему.

В стране, где вместо дорог — направления, такой самолётик был просто необходим. И туда, куда было сложно доехать, можно было долететь. И никого не удивляло, что рядом с какой-то захолустной деревней располагался аэродром, куда можно было прийти и улететь километров за сто, сто пятьдесят. И по области, и в Ленинград, кстати.

Вспомнилась одна поездка, первая, наверное, потому и запомнил, в Вытегру. Туда нужно было лететь по каким-то делам, с кем-то беседовать, что-то выяснять. Детали сейчас уже стёрлись из памяти, но хорошо запомнился сам полёт. Первым делом шибануло в нос специфическим запахом, который свидетельствовал о том, что дополнительной платой пассажиров за проезд часто могла являться сдача желудочного сока. И запах от подобных процедур выветриваться не успевал.

Брезентовые сидения, типа раскладных дачных стульчиков, минимум комфорта, а если сказать честно — то полное его отсутствие. Но зато полное ощущение полёта, которое не получишь ни на одном другом самолёте, тем более на каких-нибудь реактивных, которые летают выше облаков. Летал в свое время. Тоже отсюда, но уже с другого аэродрома, более современного. И в пределах России (это по работе на благо капиталистов!), и так, в отпуск с женой.

Так вот, на современных самолетах ты увидишь разве что облака. Или — если при полете в Крым, воду красного цвета.

Здесь всё тебе видно.

Всё интересно, всё необычно. Всё заставляет смотреть со вниманием. Правда, мотыляло его, как помнилось, до такой степени, что я тоже начал подумывать о сдаче желудочного сока. Но, слава Богу, обошлось.

Почему-то дверь в кабину всегда оказывалась открытой. Может быть в случае аварии пилот рассчитывал первым смыться из самолёта? Не знаю. А если серьёзно, то где-то я читал, что этот биплан — один из самых безопасных, и способен планировать и приземлиться при полном отказе мотора.

Хотя, к чему мне лишние воспоминания? Если все в этой жизни у меня повторится, так я опять полечу в Вытегру и опять сумею «насладиться» впечатлениями. А может — отыщется другой желающий, еще не летавший на самолете? Если что — с удовольствием уступлю ему право на командировку.

А сейчас — не пора ли искать дорогу обратно, к парому?

В общем, квест у меня случился из разряда «пойди туда, не зная куда», «найди то, не зная что». Соответственно, условиям задачи и результат, в общем-то, был понятный и ожидаемый. Напрашивается одно нехорошее слово, но не стану его использовать. Все правильно поняли.

В определённый момент я почувствовал даже какое-то облегчение. Все-таки, в каком-то смысле моя совесть чиста. Я предпринял необходимые попытки, сделал необходимые шаги. И то, что не получил нужного результата, значит, его и не должно быть.

Я решил думать так: ежели результата нет, так значит, его просто не существовало в природе. Не существовало в природе ни трещины, ни портала временного, ни обозначений этого места. Стало быть, придется принимать мне новую-старую жизнь как данность. А может, попробовать что-то в ней поменять? Чревато, конечно, «давить бабочек», но кто знает, может мне это и нужно сделать?

Глава восьмая. Жаль нет ружья…

На «больничном» хорошо сидеть здоровым людям. Сиди себе, книжки читай, телевизор смотри. Но в моей жизни такого ни разу не бывало. Напротив — иной раз приходилось выходить на службу с температурой. Сейчас бы сказали — так делать нельзя! Заразите других! А в мое время это вроде бы и нормально. На ногах стоять можешь? Значит, работать тоже можешь.

Сегодня вечером я пожалел, что не послушался доктора, который мне не рекомендовал физических нагрузок в течении полугода. Не спится, печень болит, хорошо еще, что крови нет. Но сам виноват. Нечего было козла матуринского изображать, и отыскивать «портал» в поле чудес, то есть — в будущее.

Значит, «портала» нет, и не будет, и мне предстоит снова прожить свою собственную жизнь. Идти потихонечку по служебной лестнице, получать звания, и уйти на пенсию в звании полковника. Карьера, в общем-то у меня неплохая, из младших лейтенантов полковниками становятся один на тысячу. А может, в здешней реальности я и генерал-майором смогу стать? Не стану повторять тех ошибок, что совершил в прошлой жизни, прогнусь, если потребуется. А может и прогибаться не придется, я и так получу большие звезды?

А может случиться совсем другое. Застряну в должности участкового инспектора, лет через пять получу приставку «старший», до майора к «дембелю» дослужусь. Это дяде Пете выше капитана не светит, а лет через пять, или десять, «потолки» для должностей поднимут. Майор, это конечно, поплоше, чем полковник, но тоже не самый плохой вариант. А может и так случится, что уволюсь я на хрен, пойду работать на стройку, или на мартен, или отправлюсь получать педагогическое образование, а потом остаток дней стану сеять разумное и светлое. И уволить меня могут за что-нибудь, и кирпич на голову упадет. Нет, на самом-то деле вариантов море.