Любимица гроз

Подрывается на ноги так резко, даже не чувствует боль, когда бьётся об угол стола. Бросается в прихожую, до побелевших пальцев зажимая в руке прихваченный со стола телефон. Напрочь забывает о верхней одежде, сует ноги в обувь и едва вспоминает о том, что нужно запереть квартиру, схватив с ключницы не только от машины ключ, но и от входной двери.

Сбегает по лестницы вниз, перепрыгивая по две ступени и не чувствует напряжения в ногах. Только в голове. И горле, комом стоит.

Машину дергает резко вперед, но Чернова выруливает так же быстро, с долей везения выпутавшись из тетриса несовершенной городской парковки, и выезжает со двора. Брошенный на сидение телефон оживает, когда машина вылетает на оживленные улицы города.

Отвечает почти не глядя, из динамика доносится растерянный голос Павла:

— Веста, ты где? — с тревогой в голосе интересуется мужчина.

— Паша, они… — было хочет выдать всё разом и давится, словами или воздухом, — Они там.

— Кто? — теряется собеседник, — Где? Где ты?

На фоне раздается шум и в трубке появляется другой голос, не менее знакомый:

— Куда ты едешь? — строго спрашивает Игорь, требуя четкого ответа.

— В дом.

Заболоцкий задает еще парочку конкретных вопросов и на фоне шум, Весте кажется, что захлопнулась её подъездная дверь, а после и дверь машины. Заболоцкий просит поставить на громкую и не отключаться.

Веста так и делает, опустив телефон на переднее пассажирское сидение. И так они добираются до деревушки в сорока километрах от города. Как бы ни гнала машину Чернова, Заболоцкий явно ехал на запредельной. Потому что они подъезжают к дому с интервалом в минут пять.

Целых пять минут, за которые Веста успевает пережить ещё одну остановку сердца. И на этот раз выходит в разы больнее.

Её дом. Её цитадель. Её крепость объята пламенем. В вечерних сумерках очень ярко, ослепляюще почти и, наверное, до дрожи красиво, как и страшно.

Не замечает редких деревенских жителей, бегающих с вёдрами. Только выбитые от жара окна и выглядывающие из них языки пламени. В голове будто тоже дым, просочился как — то и рассудок затуманил.

Не заметила сама, как бросилась к пылающей двери, и как обхватили сзади худощавые, но крепкие руки.

— Нельзя, Вестушка! — пытался образумить голос дяди Вани, но всё бестолку. Чернова рвалась к дому. Казалось, что не развалюха старая пытает, а сердце в груди. Очень важная её часть.

Из деревенских кто — то осуждающе обронил, что пожарных уже с минут сорок нету. Действительно. Зачем торопиться спасать то, что давно забыто и пылью, как снегом, а теперь и пеплом припорошено.

Когда из стариковых рук её перехватили крепче и сильнее, знакомые, сил у Черновой уже не было дергаться. Она выла раненным волком и из глаз впервые за долгое время градом падали слёзы.

Казалось, горит вся её жизнь. Прошлое, настоящее и будущее. Всё пропало в проклятом огне.

Спасать было нечего.

Не помнит, как успокаивали захлёбывающуюся слезами нежными словами и крепкими объятиями. Не помнит сирен пожарных машин и грубый командный голос, попросивший убраться со двора к чертовой матери. Как следом примчала скорая, вызванная «на всякий случай» и неожиданный подлый укол, после которого веки быстро отяжелели.

Для Весты этот день закончился быстро и неожиданно. Но не для Игоря, держащего безвольное тело на руках. И не для Павла.

— Сильная истерика, — бросает задумчиво врач скорой помощи, — Такая молодая, а за развалюшку в деревне так убиваться.

— Для неё этот дом значил очень много, — бросает мрачно Павел, расписываясь в какой — то бумажке, даже не читая, не до этого.

Перебрасываются еще парочкой фраз, и медик узнает, что та только после покушения на убийство и сразу новое потрясение.

Мужчина в возрасте, скоблит короткострижеными ногтями щетину на подбородке и, прежде чем захлопнуть двери машины, негромко советует:

— Покажите девушку психологу.

И скорая уезжает уже без сирен. А следом и пожарные. Кажется полчаса всего прошло на деле — то глубокая ночь.

Деревенские тоже как — то незаметно разбрелись. Дядь Ваню, у которого то ли сердце зашалило, то ли давление, увела жена, хотя тот не хотел оставлять молодёжь в таком растерянном состоянии. Если их можно таковыми назвать.

Садиться за руль было не самой мудрой идеей, и они остались в доме Заболоцкого, отогнав машины ближе к ограде.

Уложив Чернову в спальне на кровать, Игорь укрыл её одеялом и, задержав ненадолго взгляд на влажном от слёз лице, коснулся невесомо ладонью бледно — розовой щеки. Болезненная краснота на коже делала её почти ребенком.

Когда мужчина вернулся в единственную комнату с включенным светом — кухню, Павел говорил по телефону и воодушевленным он не выглядел. Сигарета почти догорела до фильтра, когда, скинув вызов, он обернулся к вошедшему Игорю, негромко и отчего — то хрипло спросив:

— Спит?

Заболоцкий лишь кивнул, подхватив с подоконника сигареты, к слову, не свои, и зажигалку. Какое — то время они просидели в тишине, собираясь с духом для ещё одного серьёзного разговора. Он мог случиться раньше и, возможно, случись он, этого страшного события вовсе бы не произошло.

— «Они» — это кто? — задал наконец вопрос мужчина, выдохнув дым в сторону открытого окна.

— Чуть меньше месяца назад я привёз Весту домой и нашёл у неё целую стопку записок с угрозами, — начал было Павел и опустился за стол напротив собеседника, — Начал трясти и выяснил, что она: во-первых, с мужем по-тихому развелась в судебном порядке, а во-вторых, угрозы эти не ей, а ему адресованные. Были, поначалу. Он же бесконечно командировачный, его найти трудно оказалось. Вот они и переключились на нее. То, что он уже бывший муж, никого не волнует.

Игорь слушал внимательно, не перебивал и, когда тот за телефоном в карман полез тоже не встревал:

— Вот смотри, — он расширил изображение из чата, — Мы пробили номера, с которых Весте названивают с угрозами.

— Помогло? — скептически уточнил Заболоцкий, прокручивая в голове полученную информацию.

— Аж десять раз, — мужчина закатил глаза.

— Скинь мне это всё, — попросил он и откинулся на спинку стула.

— Они пугали как-то повлиять на её жизнь. Скорее даже запятнать репутацию, но…

Но «это» совершенно точно не входило не в какие рамки.

Заболоцкий вовремя вспомнил, что ночь — не лучшее время для важных звонков и день наконец — то закончился совместным решением пойти спать. Они это не обговаривали, но оба боялись того момента, когда накаченная препаратами Чернова проснётся. Горькие слёзы на лице любимого человека — это, оказывается, очень больно.

Укладываясь рядом с Вестой, Игорь боялся шуметь, но видимо зря, Чернова даже не шелохнулась. Осмелев немного, Заболоцкий обнял девушку поверх одеяла и почти сразу уснул.

А проснувшись уже при свете дня, настороженно сел в кровати, не ощутив под рукой тёплого тела. Вторая часть кровати была пуста.

Беспокойство не дало ему снова опустить голову на подушку, он встал и прошел к двери, за которой Павел на диване тихо храпел. На кухне Весты не оказалась и в туалете тоже, оставалась только улица. На дворе Черновой не нашлось, и Игорь направился к соседскому, даже не озаботившись тем, что надо было бы вернуться и натянуть на обнаженный торс хоть что — то. Утренняя прохлада уже не была столь лютой, как ещё неделю назад и он не рисковал отморозить себе что — то, наоборот, бодрила свежесть.

Калитка, что одна, что вторая оказались незакрыты, а это означало, что он на верном пути.

Веста нашлась в обгоревшей гостиной. Запах гари забивал нос, от обилия черного резало глаза. Не было ничего, чего бы не коснулось пламя.

Чернова не подала голоса даже когда заметила, что больше не одна в доме. Она только позволила уткнуть себя носом в теплую грудь и обняла мужчину за плечи. Так они и стояли бессчётное количество минут, пока сердечный ритм Черновой не успокоился.

Он мог бы сейчас предложить ей восстановить дом, но это не принесло бы девушке покой. Игорь хорошо понимал, что сгорели не жилые квадратные метры, сгорела память. Память, которую не восстановить никакими деньгами, потому что человека, с которым они всё это построили, больше не было.