Чалдоны

Хотела царевна бросить перо в реку, а гагара не дала:

—

Береги его, еще пригодится.

Воткнула Журчинка соколиное перо в шапку. Сделалась прозрачной и стала бояться огня.

Жили они себе, жили. Царевич на красном быке по диким степям катался, царевна на голубой корове — по дикой тундре. Совсем отбились от родительских рук.

Пришло время царевичу жениться, а царевне замуж выходить. Сосватали ему невесту с гремучего востока, а ей жениха — с туманного запада. Не по душе они пришлись Журчинке и Сполоху. Отказались идти под венец. Разгневанные родители прогнали ослушников с глаз долой.

Царевич ускакал на красном быке в дикие степи, а царевна на голубой корове — в дикую тундру. Стали там жить, друг о друге мечтать. Он ест всухомятку жареную дичь, боится воды, она — ягоды, боится огня.

Сидел раз царевич на берегу и, забывшись, погляделся в реку. Подхватила она отражение и понесла вниз по течению. Несла, несла и принесла к месту, где царевна поила голубую корову.

Увидела Журчинка отражение царевича, хотела поймать, а голубая корова — хоп! — и выпила. Запечалилась царевна — свет не мил.

Плыла мимо гагара и спросила:

—

Отчего, подружка, невесела? Расскажи, может, я чем помогу?

Жаль ей Журчинку: пугливой бедняжка стала, прозрачной.

Рассказала царевна обо всем гагаре, та облегченно вздохнула:

—

Это же царевич Сполох! Живет на знойном юге, куда каждую осень зимовать улетаю.

—

Помоги встретиться с ним, — взмолилась царевна.

Подумала-подумала гагара и говорит:

—

Вот что, красава, поглядись в реку, а я твое отражение царевичу Сполоху доставлю. Если понравишься — сам тебя найдет.

Погляделась Журчинка в реку, подхватила гагара отражение и побежала по воде на исток. Добежала до царевича Сполоха, тот увидел отражение царевны, хотел его поймать, чтобы получше разглядеть, а красный бык — хоп! — и выпил.

—

Скажи, добрая птица, — упал на колени царевич, — кто это был?

—

Царевна Журчинка, — ответила гагара. — На севере живет.

Сел царевич Сполох на красного быка, поехал на холодный север.

А царевна Журчинка в это время, не дождавшись весеннего прилета гагары, поехала на голубой корове на знойный юг. Долго ехали, окликая друг друга. Встретились на излучине реки и обнялись. Окутало шелковое облако прозрачную царевну и горящего неугасимым огнем царевича и тут же рассеялось. Стали они такими, как прежде.

Собрались ехать, родителям в ножки поклониться, а красный бык и голубая корова от долгого пути копыта стерли. Призадумались царевна и царевич.

Летела над плесом гагара и завернула к ним.

—

Отчего такие пасмурные?

—

Бык и корова копыта стерли…

—

Стоит ли из-за этого кручиниться, — успокоила гагара и надоумила: — Плывите на плоту, как раз в хрустальное царство и уткнетесь.

Послушались они мудрую гагару, связали крепкий плот. В дорогу травы красному быку и голубой корове нарвали и понеслись по реке. Ели бык и корова траву, одна пьяная травинка возьми да и попади быку, съел — опьянел и стал буянить. Плот накренило и давай бить о крутые берега…

Где упал бык — вырос красный утес, а чуть ниже по течению, где упала корова, — встали с обеих сторон голубые скалы.

Царевну и царевича спасли соколиные перья: во время крушения приподняли влюбленных над водой и плавно вынесли на сушу. Стоят Журчинка и Сполох на берегу, радуются, что миновала их смерть, вдруг сверкнул над ними белой молнией кречет, выхватил свои перья и растаял в небе.

Помахали ему благодарно вслед царевна и царевич и назвали красный утес Пьяным Быком, а извивающийся чешуйчатой змеей между голубых скал перекат — Чертовой Дорожкой. Взялись за руки и пошли навстречу жизни…

Плыл я в лодке по Лене, задрал голову полюбоваться на белого кречета, реющего над Пьяным Быком, упала шапка на воду, вспорхнула гагарой и засвистела крылышками вниз по Чертовой Дорожке царевну Журчинку и царевича Сполоха искать. Найдет ли? Тысячи лет прошло…

СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ

Жил на крутом берегу Лены добрый дедушка Север. Никого у него, кроме солнечных зайчиков, не было. И когда они убегали ночевать в дремучие леса, в избушке становилось темно, а дедушке Северу тоскливо.

Каждое утро он ходил в огород поливать капусту. Солнечные зайчики тоже сложа лапки не сидели. Гонялись вокруг Огородного Пугала за белой бабочкой. Злая-презлая была, так и норовила бедного дедушку Севера укусить. Откуда она появилась в этих мирных местах, никто не знал.

Пришли как-то раз в огород и ахнули: у Огородного Пугала изо рта капустный лист торчит, на грядке кочана не хватает.

Солнечные зайчики давай Огородное Пугало стыдить:

—

Тебе доверили овощи караулить, а ты что творишь?

Оно от обиды глазки выпучило, мычит: дескать, не виновато. Солнечные зайчики свое гнут — в драку лезут, прогнать грозятся.

Отозвал их в сторонку дедушка Север и говорит шепотом:

—

Вот что, ребята: устроим-ка засаду! Не бегайте сегодня ночевать в дремучие леса, а спрячьтесь вон в той ямке и накройтесь лопушком. Если поймаем Огородное Пугало с поличным, тогда и прогоним.

Наступила ночь. Притаились солнечные зайчики в ямке под лопушком. В щелку за Огородным Пугалом подглядывают.

Вдруг видят, появилась в огороде старуха. Сломила кочан, сунула Огородному Пугалу в рот капустный лист и хихикнула:

—

Ешь, да не подавись…

Солнечные зайчики как выскочат из засады:

—

Попалась, воровка!

Старуха от испуга кочан выронила, превратилась в белую бабочку и улетела.

Рассказали они обо всем дедушке Северу, тот сел под окном на завалинку и пригорюнился.

Летел мимо пестрый дятел, опустился ему на плечо.

—

О чем, добрый человек, закручинился?

Дедушка Север поведал о своем горе…

—

Бабушка Капустница пакостит! — догадался пестрый дятел. — В дырявом шалаше за рекой живет. Днем белой бабочкой над огородом порхает, потуже да послаще кочаны высматривает, а ночью по радуге-дуге воровать бегает.

—

Что же делать? — растерялись дедушка Север и солнечные зайчики.

—

Радугу-дугу подпилите, — посоветовал пестрый дятел и подарил им на прощание зубчатое перышко.

Подпилили они радугу-дугу зубчатым перышком, бежала ночью бабушка Капустница в огород и упала в реку.

—

Спасите! — кричит. — Тону!

Пожалел дедушка Север проказницу — живая душа всё-таки, — прыгнул в лодку и поплыл на выручку.

—

Будешь еще воровать? — спрашивает.

—

Не… буду… — захлебываясь водой, пообещала бабушка Капустница.

—

Поклянись самым дорогим, — не поверил он.

—

Клянусь… кап… капустой… — пробулькала та и, пуская пузыри, пошла ко дну.

Выхватил ее из быстрой Лены дедушка Север, мокрую-премокрую привел домой. Обсушилась она у печки, хотела белой бабочкой обернуться и улететь, да река всю колдовскую силу отняла и в море Лаптевых унесла. Залилась бабушка Капустница горючими слезами.

Солнечные зайчики обступили дедушку Севера, умоляют:

—

Возьми сироту к себе жить. Куда она теперь пойдет? Ни двора, ни кола…

—

Пусть сначала у Огородного Пугала прощения попросит, — сердито буркнул тот. — Сходили бы лучше, защитнички, радугу-дугу под навес прибрали, пригодится еще…

Не успело красное лето по медовым лугам вдоволь нагуляться — осень на дворе. Загребая хрустальными весёлками синее небушко, поплыли на юг в серебряных лодочках тундряные лебеди.

Бабушка Капустница оказалась старательной и умелой хозяйкой. Овощи помогла в огороде убрать, между рамами на подоконники зеленого мха для тепла настлала и сверху, для красоты, гроздья алой рябины положила. На Огородном Пугале рваную шубейку починила, дедушке Северу праздничную рубаху сшила. Тот тоже в долгу не остался — выходные валенки ей скатал и посерёдке горницы поставил.