Чалдоны

Кроме «хищников», среди промыслового люда встречаются «бурундуки». Эти заранее, чтобы другие не собрали, заготавливают неспелую бруснику в целлофановые мешки и зарывают в мох: дозреет! Когда открывается сезон сбора, выносят ее «бурундуки» из своих кладовых на базар. Есть ловкачи, которые красят неспелую бруснику пищевым красителем. От такой ягоды здоровья не прибавится.

Кто с чем из тайги домой возвращается. Вон, шишкари молочными кедровыми шишками горбовики загрузили. Поглядывают настороженными глазами на пассажиров, переговариваются:

—

Бил его, бил, лешего мохнатого, колотом по «морде», аж кожа со ствола сползла, — не идет шишка.

—

Топор-то на что?

—

Ну, конечно…

«Мордой» называют выбоину на кедре — след от ударов колотом. Колот — тяжелый деревянный молот. Посмотришь на иной кедр, живого места на бедняге нет, весь в «мордах». Бить орехи горожане начинают в начале августа. Сперва обстукивают тонкие деревья, затем потолще. Если шишки не падают, в ход пускают монтерские когти.

За последние годы участились нападения медведя на человека. Особенно поразило меня происшествие в Поливанихинской тайге. Черники было — ступить некуда, и орехов — как никогда. Несмотря на сытое лето, медведь убил женщину. Остальных ягодников загнал в зимовье и два дня ходил вокруг, пока не натолкнулась на место трагедии разыскная группа. Медведь этот был явно пришлый.

Причиной агрессивного поведения зверя в большинстве случаев являются пожары. Сгорают корма, которые особенно важны ему в период интенсивного нагула жира. Оставим «сухие» грозы в стороне. Главный виновник пожаров — человек. Брошенный окурок, оставленные без присмотра костер, бумажный пыж, бутылочное стекло, искра, вылетевшая из глушителя автомобиля, который и без того наносит огромный вред природе. Проедет автолюбитель по лесной поляне, на первый взгляд кажется — что тут страшного! Тысячи их по лесам раскатываются. А сколько цветов при этом будет погублено, сколько раздавлено и отравлено выхлопными газами птичьих гнезд, букашек? Пользуясь безнадзорностью и возможностью широко маневрировать, автолюбители стали сегодня бичом природы.

Собирали мы с дочкой Иринкой черемуху на речке Куде. Недалеко от нас стояли два «жигуленка». Дети резвились на берегу, костерок дымился. Изредка из кустов доносился стук топора. Думаю: отдыхающий народ дровишки для костерка заготавливает. Кончились у меня спички, пошел к соседям прикурить. Те увидели, что человек идет к ним, — по газам и на большак. Подошел и ахнул: лежат на земле свежесрубленные черемуховые кусты. Отдыхающие даже канистру с питьевой водой второпях забыли — чистую воду из дома прихватывают, из речки не пьют. Там свою машину моют.

— Варвары, — сказал подъехавший на коне совхозный пастух. — Что хотят, то и вытворяют. Смородину зеленой повытаскали. Хоть бы обращались по-людски, а то, вишь, наломают охапку (в кустах-то комары) — и на ветерок. Сидят, обирают. На вид — честные люди, а картошку на чужом поле роют. На рынке, значит, ее покупать дорого, легковушку приобрести — пустяк. Уже до коров добрались — режут по ночам.

Пастух в сердцах огрел плеткой коня и ускакал к стаду.

Уехали мы с дочкой в город на попутном лесовозе, груженном ядреными сосновыми бревнами.

—

Не жаль тайгу? — спросил по дороге шофера.

—

Конечно, жаль, — ответил он. — А что поделаешь? Работать где-то надо. Не я, так другой сядет за руль. Днем и ночью возим лес, и все накормить древесиной заграницу не можем. — Шофер покосился на корзину, стоящую у меня на коленях. — Дивно черемухи набрали! А я сегодня, пока грузили, сырых груздей нарезал. С детства люблю третью охоту. Грибы собирать — наука! Жадный мечется по ельничкам-березничкам туда-сюда, а грибы не даются. Услышит — грибники перекликаются — и к ним. Вроде грибов там — косой коси. Прибежит — ни грибников, ни грибов… И те, и другие затаились. Начнет от досады поганки и мухоморы пинать, не зная, сколь полезны они. Скромный, наоборот, ходит тихо и аккуратно. Грибы такому человеку, считай, сами в руки прыгают. Настоящий грибник сначала полюбуется на груздик вдоволь, порадуется удивительной находке, а затем уже осторожненько срежет и грибницу листвой или хвоей прикроет, чтобы от солнечных лучей не погибла. Придет в следующий раз — новые выросли!

Денег за дорогу с нас шофер не взял. Угостился горсточкой черемухи и покатил разгружаться. В городских сумерках его лесовоз был похож на огромного рыжего муравья, с одной лишь разницей: настоящий муравей тащит добро в дом, а этот — из дома.

ЧЕРЕМШАТНИКИ

Рассказ

Вспыхнет в хвойных сумерках голубыми огоньками скромная медуница — на солнечных склонах таежных грив распустится во всей своей красе сочная черемша. Называют ее в народе «медвежьим салом»: в весеннюю бескормицу черемша — большое подспорье для копытных и медведей. Издавна любят и заготавливают впрок черемшу сибиряки. Да и как не любить это целебное чудо!

На дворе чуть забрезжило, а в мое окошко уже барабанит закадычный друг Трошка. За плечами у него крапивный куль на широченных брезентовых лямках, на поясе столовый нож в берестяных ножнах, веснушчатое лицо лучится радостью.

—

Эй, таежник, вставай! В тайге черемшу по колено выгнало, а ты дрыхнешь. — В избу заходит веселый, упругий. — Давай собирайся живее. Вечор на базаре купил пучок — вкуснятина!

—

Куда такую диковину взял, — показываю на крапивный куль, — за неделю не натолкать.

—

Ты поможешь. — И загибает пальцы. — Теща заказывала — раз, баушка Фекла — два, самому на зиму — три…

Черемшу на засолку мы не покупаем: продавцы, чтобы она не загорелась и не пожелтела, хранят ее в воде. Вода, ясно, угнетает витамины, омывает пыльцу на листьях, которая придает черемше особый аромат. Черемшу впрок заготавливаем сами. Стараемся брать молодую. Дома режем ее мелко, толчем, пересыпаем солью, пока не даст сока, после раскладываем в туески, перемежая каждый ряд черемши чистыми камешками — регулируют температурный режим при хранении. Некоторые любители «медвежьего сала» считают: для засолки оно тогда гоже, когда пойдет в волокно. Что ж, дело вкуса.

Ходим за «медвежьим салом» почти в самую вершину речки Крестовки. Раньше на нашем пути стояли два добротных и довольно просторных зимовья. В период черемшиной горячки в них постоянно обитал промысловый люд. Сначала первое зимовье сгорело, затем второе. Лишь кучи ржавых банок да россыпи стекла от бутылок напоминают о том, что здесь стояли жилища. А названия остались: Ближнее зимовье, Дальнее зимовье.

Хорошо в тайге! Вырвешься вот так на день-другой из душного города, окунешься в таежный мир запахов и звуков и почувствуешь себя обновленным. Вроде как заново родился. И ничего нет на сердце, кроме радости! Идешь по лесной дороге, идешь, внезапно остановишься и прислушаешься — изумительны, несказанны мелодии весны: вот на голубой пихте серебристо мурлычет снегирь, вот простонала над головой любопытная кукша, а у самых ног твоих клокочет и неистовствует, разбиваясь вдребезги о мшистые камни, солоноватый ключ, за спиной чудится топот таинственного зверя — ух, жутко! — но оглянешься и рассмеешься: это озорной ветерок перебежал через поляну и спрятался в остроухом ельничке.

—

Благодать-то какая! — жмурится от солнца Трошка. — Рай, да и только! Сюда бы хворую баушку Феклу на недельку. Пожила бы тут — и вприсядку бы пошла, хоть сызнова замуж выдавай. Лечат врачи, да толку нет — колесом бедняжке ноги согнуло от ревматизма.

Трошка ростом невелик, а ходит хлестко. Шаг пружинистый, бесшумный. Вымотал он меня еще перед Ближним зимовьем.

Видя, что я отстаю, нарочно прибавлял шагу, оглядывался и покрикивал:

—

Не буксовать, дружба! Тоже мне, таежник…

Я изо всех сил старался не отставать и отдышался лишь тогда, когда нам повстречались знакомые егерь и лесник.