Удержать престол

Все присутствующие вначале с удивлением посмотрели на Скопина, после, видимо, нашли оправдание моему решению, принимая новость более спокойно. Да, он был пленником, но знатнее всех собравшихся вместе взятых, себя я выношу за скобки.

На первом Военном Совете долго не размазывали масло на тарелке. Я нарезал задач, а исполнители уже в частном порядке должны принести свои предложения.

Самым проблемным мне виделся вопрос со Лжедмитрием Могилевским. Нет, я его нисколько не боялся в деле пропаганды, конкуренции. В этом отношении более опасный Шуйский. Я опасался иного, что уже в следующем году Брянщину и часть Черниговщины просто обезлюдят. В районе Гомеля, Стародуба, Брянска происходит то, что в будущем назвали бы геноцидом. Людей вырезают всех. Эта навала преспокойно может сместиться, к примеру, южнее к Путивлю. И тогда получится, что вполне обжитые и развитые регионы обезлюдят и перестанут приносить доход, напротив, потребуют больших денежных и людских вложений.

Пусть Шаховский и заверяет, что в Путивле у меня большая поддержка, да и вообще Новгород-Северская земля устала от потрясений, я знаю, что может найтись кто-то говорливый, что убедит людей на противление императорской власти, или придут казаки, да погулять захотят. Сейчас, как мне передают, лидерство в категории «зверства», среди убийц в лагере Лжедмитрия, занимает Лисовский, но не сильно ему уступают запорожцы и некоторые донцы. Сагайдачный прижал вольности в Сечи, запретил безобразие. Вот казачки, как только вырываются из Сечи, начинают наверстывать. Разоряют деревни уже не для того, чтобы получить наживу, а так, походя.

Плохо, очень плохо, что на дворе уже август. Для того, чтобы провести реорганизацию войска, нужно месяца два, не меньше, а там холода рядом. Конечно, можно было продолжить воевать с теми войсками, с которыми я пришел в Москву и это частью будет именно так. Однако, если уйдут те воины, что привели меня к власти, то их место должны занимать иные: из тех, кто воевал против меня, или те, кто еще придет с других городов и регионов. И на кого я могу рассчитывать?

Гвардия — вот на кого мог бы опереться в своих начинаниях. Петр Великий никогда бы не провел свои реформы, если бы не надежная опора в лице гвардейцев и жестокая чистка в рядах стрельцов.

Потому уже был готов указ, по которому призывались пока добровольцы в ряды нового воинского образования, названия которому «охранители империи». Браться будут парни от четырнадцати лет, либо с опытом военных действий, такие были, особенно в дворянской среде, либо с выдающимися физическими кондициями. Ну, и важным было собеседование, в ходе которого нужно выяснить и психологическое состояние потенциальных новобранцев, а так же их отношение к власти. Вопросы я подготовил, получалось что-то в виде теста с однозначными ответами.

Да, гвардию нужно учить, она сможет стать силой не ранее, чем через два года, но и набирать в два полка уже служивых людей, это только множить уже имеющиеся стрелецкие формирования с чуть иной подготовкой. И так стрельцов переобучать придется, но гвардия — иное, это охранители, преторианцы, янычары. В данном контексте нужны люди, которые будут благодарны за свое возвышение именно мне.

— Государь, к тебе Владыко Игнатий и… — Ермолай замялся.

— Ерема! Заменю тебя. Говори своему императору прямо и не мямли! — потребовал я.

— Инокиня… царевна… — Ермолай не мог подобрать слова, определяющие статус Ксении.

Повторно указывать Ермолаю на необходимость четких докладов, я не стал. Это было бы несправедливо, ибо я и сам не знал, кто же такая Ксения. Потенциально царица, но этот вопрос еще не решен. Может случиться и так, что она станет опасной. Еще не видел Ксению, мне только рассказывали о ее необычайной красоте, может и не вызовет отвращения, как некогда Марина. Но я пойду на то, чтобы убрать и Годунову, если она станет напрямую мне угрожать. Сейчас крики, по типу, что царь не настоящий, не столь актуальны, вместе с тем, можно кричать и громко, и разные слова использовать. Так что немного, но я волновался. Лишних смертей никак не хотелось.

— Зови! — повелел я и отложил бумагу, на которую умудрился поставить кляксу.

«Нужно что-то с этим делать, определенно, невозможно писать» — подумал я, поправляя кафтан.

— Государь-император! — приветствовал меня Игнатий, старающийся максимально угождать, видимо, понимал, что и с ним толком еще не понятно.

Тот же Гермоген, который укрылся в Троице-Сергиевой лавре, может оказаться вполне сговорчивым. Тогда зачем мне грек Игнатий? Тем более, что, как только патриарх появился пред мои светлые очи, сразу начал отчитывать и вести себя, словно злой отчим. Я его одернул, потом полдня велел к себе не пускать. И это мое поведение имело воздействие. Не тот я, хоть передо мной Владыко, хоть кто иной, но именно я — Государь-император!

В комнату, которую я уже облюбовал под рабочий кабинет, вошла… Вот тут можно было говорить о любви с первого взгляда, как чернявая пава в мгновение ока стала хозяйкой в моем сердце, сколь глубоки ее глаза, что я в них утонул и далее в том же духе. Можно так говорить, если лукавить и врать. Но я и в прошлой жизни никогда не влюблялся в обложку, но был способен полюбить женщину в процессе вычитки текста, что под красочной картинкой в начале книги.

Сейчас же я наблюдал весьма искусного художника, что создал обложку для книги, которую захотелось открыть и прочитать. Чернявая. Мне всегда нравились брюнетки. Невысокая, даже с учетом современных низкорослых людей. Мне нравятся маленькие женщины, их подсознательно хочется защищать, а я по натуре защитник, будь то Родина, дом, женщина, но, главное, дети. Милое лицо с правильными чертами и наливными полными губами. Мне нравились у женщин губы иного вида, не люблю рты, накаченные косметологами. Худовата для современных образчиков красоты. Полные женщины мне также не нравились, но Ксения была явно склонна к полноте, так как ее худоба выглядела нездоровой.

Так что женщина привлекательная, не без изъянов во внешности, но приятна на вид. И все… никаких романтических амуров вокруг не летали.

— Оставь нас, Владыко! — повелел я Игнатию. — Далеко не отходи, прочти мой указ о создании правительства. Это еще токмо мысли, может, дельного чего подскажешь.

Выпроводив патриарха под благовидным предлогом, я улыбнулся. Потом еще раз улыбнулся, продолжая выдерживать паузу и вынуждать Ксению начинать разговор. Порой, первые слова, со своими интонациями, могут сказать почти все и о том, как собеседник к вам относится, насколько он расположен и способен ли договариваться.

— Владыко Игнатий надоумил молчать? — спросил я, понимая, что пауза слишком затянулась.

— Просил не перечить тебе, — ответил звонкий голосок, в котором звенел… вот, обычно говорят «металл», но есть же сталь, медь, а есть серебро.

Голос Ксении я бы назвал «серебряным», прочным, холодным, дорогостоящим, вместе с тем приятным на слух. Наверное, таким голосом ее мать, Мария Скуратова-Бельская, управляла батюшкой, Годуновым.

— Я обидел тебя? — неожиданно для Ксении спросил я.

В разговоре иногда нужно выводить собеседника из равновесия, заставлять продумывать ответы, чтобы не получать неудобные вопросы.

— Ты силой взял меня! — удивленно отвечала Ксения, пытаясь поймать мой взгляд, как будто сможет рассмотреть в глазах моих нечто…

А, может, и смогла бы рассмотреть глаза — зеркало души, а душа у этого тела, что предстало перед бывшей царевной, явно иная.

— А ты посмотри на то иначе, Ксения Борисовна, — называя инокиню Ольгу по имени, даже по отчеству, я намекал или даже прямо говорил, что уже склонен видеть ее не монашкой. — Не будь ты подле меня, пусть и с насилием, так и убили бы.

— Может лучше и смерть, но грех было накладывать на себя руки, — с нотками обиженности, говорила Годунова.

— Чадо в твоем чреве мое? Али Мосальского? — задал я следующий шокирующий женщину вопрос [некоторое время, до того, как стать наложницей Лжедмитрия Ксения прожила в доме убийцы своего отца, Мосальского].