Ведьмины камни

Встав перед Видимиром, Эскиль резко ударил секирой в свой умбон, показывая, что готов. И тут все войско позади него грохнуло оружием в щиты и испустило оглушительный крик. С тына тоже кричали, подбадривая молодого боярина, но эти крики потонули в реве варягов.

Видимир, сосредоточенный на своей ярости, почти ничего не слышал. Эскиль вызвал его и тем уступил право первого удара; Видимир бросился вперед. Настал тот миг, которого он жаждал.

Красный глаз вражьего щита маячил впереди. Видимир помнил, как учил его Халльдор: бить сразу чуть ниже кромки, в голень, тут же добавить краем своего щита в лицо, а после – добить. Этот прием ему не всегда удавался, но в этот раз все вышло как надо – быстро, сильно, с нужного расстояния… но варяг после удара не опрокинулся навзничь, его вообще не оказалось на месте, лезвие топора лишь впустую рассекло воздух.

Поддернув опорную ногу, Эскиль ловко слил в сторону опасный удар, направленный ему в лицо, и сам шагнул вперед, резко отпихивая Видимира плоскостью щита. А затем ударил по-простому, сверху вниз. Видимир успел прикрыться, но в последний миг; от силы удара отлетела верхняя доска щита.

Вражья рать снова ударила оружием в щиты, гулко и страшно. Видимир невольно попятился. Но Эскиль не пошел за ним – вскинул руку с секирой, будто приветствуя смотрящих на него со стены, а потом ловко крутанул ее – донесся свист.

Играть он, что ли, сюда пришел! Перед народом выделываться, понеси его косой!

Скрипнув зубами, Видимир вновь устремился вперед. Первый натиск не удался, но он еще не утратил веры в себя. Нужно действовать осторожнее. Ударил верхним слева направо, шагнул в сторону, вновь попытался достать ноги. Эскиль отбивал удары легко, даже небрежно. Видимир еще раз попытался сойтись с ним вплотную, норовя щитом перекрыть поле зрения и ударить низом, но варяг скользнул влево и друг длинным замахом сам ударил по ногам, заставив отскочить, и сразу, без заминки, добавил в лицо. Его стремительные, точные и опасные движения, будто у нападающей змеи, отрезвили Видимира, напомнили, с кем он имеет дело.

Впервые в сердце кольнул страх, будто холодное жало. Стараясь не дать ему воли, злясь на этот страх, Видимир вынудил себя идти вперед, любой ценой остановить этот натиск.

Более высокий рост давал Эскилю преимущество; Видимир скакнул влево, стараясь увеличить расстояние, а затем, пригнувшись, прикрывшись уже изрядно измочаленным щитом, кинулся вперед – достать врага длинным выпадом над землей. Но топор ударил, как коса, и опять в пустоту… а потом на Видимира словно дерево рухнуло. От сильного удара по голове шлем лязгнул, из глаз полетели искры. Эскиль угадал удар и просто перескочил его, а потом врезал сверху во всю мочь и, кажется, щит пробил насквозь.

Видимир шарахнулся назад, но не тут-то было: оказалось, Эскилев топор не просто пробил его щит, но и засел в нем. Один удар сердца Видимир таращился на торчащее из досок черное лезвие с хищной белой кромкой – на ней живет смерть, – а затем рванул щит на себя и жахнул топором вслепую, куда придется.

Пришлось, конечно, в Эскилев щит, а потом Эскиль, не долго думая, просто пнул противника в живот.

Щит вырвало из руки, Видимир отлетел назад и распластался по земле. Будь он сильнее, то мог бы лишить противника застрявшего оружия, но перевес в силе был не на его стороне. С трудом он сел, пытаясь восстановить дыхание. Видел как во сне: Эскиль неторопливо кладет его щит на землю, наступает на него и высвобождает засевший топор, а затем, подцепив щит носком башмака за край, ловко перекидывает обратно ему.

Рев варяжского войска долетал до Видимира издалека, будто шум леса. Великодушие Эскиль проявлял не ради него, а ради варягов, на них смотревших. Нет чести побеждать слабых, и Эскиль всячески старался сгладить разницу в их силах – прекрасно зная, что его запаса преимущества хватит для победы.

Щит, когда Видимир его подобрал, уже ходуном ходил и держался только на коже обшивки да на рукояти.

– Ну что, – бросил Эскиль, – это тебе не за углом у отхожего места ждать?

От этих слов у Видимира окончательно помутилось в голове. Еще не отдышавшись, он ухватил топор обеими руками и ринулся на врага. Достать, только бы достать его, а там не важно, если этот удар и для него будет последним. Замах и удар – туда, где за красным туманом виднеется ненавистное лицо.

Туда он и ударил что было мочи… и вдруг стало темно.

Видимир даже не успел понять, что произошло. Эскиль хотел было еще поиграть с храбрым и настырным, но явно неопытным врагом, но вдруг ему это наскучило. Пора заканчивать. Сместившись и слив щитом яростный удар, направленный ему в голову, он пропустил Видимира мимо себя и ударил сильно и точно, чуть ниже кромки шлема на затылке. Увидел мысленно возможность нанести точно такой же удар, каким Видимир думал уложить его две зимы назад, в проходе между клетями Хольмгарда – и сделал это. Видимир с разбегу сделал еще шаг и свалился лицом вниз. Он был мертв как камень.

Давший свое имя городку, Видимир, Несветов сын, лежал перед воротами, бездыханным телом преграждая врагу путь. Отныне имя Видимира будет жить только в имени погоста и озера; душа его через кровь растворится в земле и воде, чтобы в них продолжить бесконечное свое существование, и ветер над озерной гладью будет вечно носить память о нем.

Повернувшись к людям на стене, Эскиль вскинул руки, потом ударил топором о щит. Войско позади него тоже заколотило в щиты, торжествующе заревело. Эскиль, опустив руки, обошел распростертое тело и уверенным неспешным шагом двинулся к воротам. По пути сделал знак – отворяйте. Теперь здесь все мое. Казалось, сам он и был ключом от ворот Видимиря, и они просто не могли не открыться, едва он их коснется.

Спала Хельга плохо: непривычное чужое место, неудобная жесткая лежанка, прохлада, храп деда Заморы, не позволявший забыть о его присутствии, а главное, пережитый страх не давали ей покоя. Светильник, конечно, погасили, сквозь щель у заслонки просачивался лунный свет, но даже он был для Хельги посланцем той беспредельной тьмы. «С-с-м-ме-е-ерть…» – шептало, ревело, свистело в ушах, и Хельга отгоняла это режущее душу чувство.

Как же холодно! Печь давно остыла, под кафтан, которым она укрывалась, змеей заползал холод и обвивал ее ледяными кольцами. Вспомнилась белая пушистая шкура, которой внезапно возникший альв укутал ее на ледяном Волхове в ту чудную ночь…

Потом она разом заснула. Во сне ощущала мягкое тепло, обнявшее ее со всех сторон; ей даже было немного жарко, все страхи забылись, она расслабилась и погрузилась в блаженный покой.

Когда проснулась, ощутила, что лица ее касается нечто мягкое, пушистое, теплое. Открыла глаза – было уже почти светло. С головы до ног ее укрывала огромная белая шкура, хватило даже на Естанай.

Хельга полежала, не шевелясь, наслаждаясь теплом и мыслью, что ее покровитель в Асгарде пожалел ее, хотя она даже не обращалась к нему. Только что она скажет, когда шкуру увидят Тихоня и дед Замора?

Говорить ничего не пришлось. Встал дед Замора, кашляя, выбрался наружу, потом вернулся с горшком воды, поставил возле печи, стал разводить огонь. Хельге и Естанай тоже хотелось уже выйти. Утренний лес в белесой росе был пронзительно-холодным, но ничуть не страшным; озеро в легком тумане тоже не отличалось от любого другого. Умывшись, они вернулись в избу; Хельга глянула на полати, но белой шкуры не обнаружила. Та растаяла, как туман…

Дед Замора поставил в печь горшок – варить кашу, велел Хельге с Естанай за ним приглядывать, а сам ушел вместе с Тихоней вынимать сети. Плотва и окуньки, что они принесли, предназначались на обед и на ужин.

– Нынче баранины сварим, – добавил дед, отдав женщинам рыбу. – Ты, Видимиря, не передумавше гадать?

Ах да – он же обещал погадать по бараньей лопатке! Хельга заколебалась: услышанного вчера было достаточно, чтобы отбить охоту вопрошать тот свет, но… Но что же она на самом деле узнала?