Ведьмины камни

Хельга опять вздохнула.

– Ты такой умный… Какое, надо думать, счастье, когда ты все так хорошо понимаешь и знаешь, как надо поступить!

– Попроси совета у твоих камешков! – Хедин покосился на ее старое ожерелье. – Они худого не посоветуют.

Хельга прикоснулась к «ведьминым камням», но привычного утешения не обрела. Кажется, она уже слишком взрослая для того, чтобы они могли исцелить ее печали.

До отъезда Ингваровой дружины оставалась одна ночь. И она уже наступала – во дворе темнело, густая синева небес стремительно просачивалась через воздух вниз, к земле, растекаясь по снегам. Госпожа Сванхейд давала прощальный пир в честь отъезжающего сына-конунга, его дружина и вся здешняя знать сидели в гриднице.

Хельга в гридницу не пошла и осталась в избе Бериславы, с годовалой Альвой и ее нянькой, Тияхти. И никто не спросил, почему она предпочла сидеть почти в одиночестве – ни Берислава, ни Хедин. Все понимают, почему она прячется. То есть от кого.

Все эти два дня Хельга старалась поменьше показываться на люди и избегала тех мест, где неотвязная «тень» могла к ней подобраться. По двору проходила быстро, только вдвоем с Естанай и не глядя по сторонам. Она знала, как ей должно поступить, но не была уверена, что ей не хочется другого. Уже предвидела, каким пустым покажется Хольмгард и весь Средний Мир, когда Ингварова дружина уйдет в Кёнугард – на край света. Она больше никогда не увидит Эскиля… От этого «никогда» все ее существо заливала такая тоска, будто в мире кончились воздух и свет и теперь придется до конца своих дней жить в сумерках и вдыхать пыль.

А ведь так легко было бы от этого избавиться! Пойти в гридницу и найти глазами Эскиля. Один взгляд – он все поймет и сам все устроит, как обещал. И она уедет вместе с ним, чтобы никогда уже не расставаться. Вместо этой тоски ее жизнь будет полна света и радости. Кёнугард… Река Днепр, еще длиннее и шире, чем Волхов, высокие крутые горы, где стоит город… Воображению Хельги он рисовался как земной Асгард, где пьют золотой мед из золотых чаш и золото сверкает так ярко, что не нужно огня. Там правит молодой Один – Ингвар, а вокруг него вечно пируют эйнхерии – вот эти, что сидят сейчас в гриднице Сванхейд. Его супруга – смуглолицая Огняна-Мария, что будет любить Хельгу, как родную сестру, хотя бы потому что ей больше некого там любить. И коварная, обольстительная, хитроумная ее соперница Фрейя – княгиня Эльга, дочь Вальгарда.

«Огняна-Мария потому тебя с собой зазывает, что в Киеве весь народ Эльгу любит, – пояснила Хельге Берислава в тот вечер, когда Хельга впервые пришла с ожерельем из зеленых самоцветов и жемчужин. – А на болгарыню волками косятся. Огняна сама-то женщина добрая, никому зла не сделала, но уж в Киеве к Эльге привыкли, она – племянница Вещего, и пока она жива, им другой княгини не надо. Ингвар все с мужиками, жене одно-то скучно сидеть. А ты – девушка знатная, сама из княжьей семьи, ей тебя в подруги заполучить – и честь, и радость. Но только… я тебе с Эльгой соперничать не советую! – Берислава засмеялась, гордясь силой своей сестры. – Она знаешь какая! Медведя не побоялась! Прямо из леса убежала! Перед ней никто не устоит!»

Хельга так ярко видела эту будущую жизнь, что горевала, как будто ее силой вырвали оттуда. Но цена согласия была бы слишком велика. Чтобы броситься с головой в новую судьбу, нужно решительно отсечь все прежние связи и привязанности. Отречься от рода и родного края. Отец, мать, братья, дядя Эйрик, тетя Арнэйд, Сигурд, Виглинд и прочие сестры – все сочтут ее предательницей и будут вспоминать не иначе как со стыдом и досадой. Решиться на этот шаг означало поступить плохо, это Хельга ясно сознавала. И как бы сильно ее ни тянуло к Эскилю, так бы ни влекла эта новая, яркая жизнь, она не находила в себе решимости заплатить за нее всем, что было дорого прежде, что составляло ее саму. Заплатить, по сути, самой собой.

Эта ночь – последняя. Если она сейчас не встанет, не выйдет в гридницу, чтобы хотя бы увидеть Эскиля еще раз – она не увидит его больше никогда. Эта ночь, пока он еще в Хольмгарде, казалась огромной, как море. Упустить ее – ужасно. Но что же делать? Не в силах ни на что решиться, Хельга сидела неподвижно, сложив руки на коленях, чувствовала, как утекает одно мгновение за другим… Хотела, чтобы они все утекли поскорее, и страшилась этого. Это как медленно умирать – уж поскорее бы.

Воображение невольно рисовало ей последнее краткое свидание… Может быть, поцелуй… И этого ей казалось много – так много, что потом она будет вспоминать об этом всю жизнь.

В дверь осторожно постучали. Хельга вздрогнула. Неужели…

Тияхти, испуганная, что стук разбудит ребенка, вскочила и метнулась к двери. Приоткрыла, пошепталась с кем-то в щели. Голос был вроде бы женский, и Хельга перевела дух со смесью облегчения и разочарования. Сердце от этой внезапной тревоги колотилось сильно до боли. Пусть бы все это скорее кончалось, или ее это убьет!

Хельга ждала, что Тияхти закроет дверь, но та отошла, и вслед за ней вошла еще какая-то женщина. Это оказалась Бирна – служанка-русинка из дома Сванхейд. Узнав ее, Хельга испугалась, что Сванхейд прислала за ней – тогда придется одеться и пойти в гридницу. Но она сможет. Она сумеет сделать вид, что ее сердце спокойно…

– Привет тебе, госпожа! – Бирна поклонилась. Ее глаза весело блестели, на большом сером платке, который она набросила на голову, искрились мелкие снежинки. – Я к тебе… с поручением.

– С поручением? От кого?

– Прислал меня один человек… – Бирна вид имела самый загадочный и притом довольный. – Сказал, ты его знаешь… Тот, что желал быть твоей тенью, сказал. Конунг его с одним делом вперед посылает, он уезжает нынче же. Велел мне передать: ты оставила у него свою вещь – он тебе кланяется на прощание и возвращает. Просит легкой дороги ему пожелать, а сам он, говорит, никогда до самой смерти тебя не забудет.

И не успела Хельга осознать, что все это значит, как Бирна вложила ей в руку нечто маленькое и твердое.

Изумленная Хельга раскрыла ладонь… Золотой перстень с зеленовато-голубым камнем в обрамлении из маленьких, как белые маковые зернышки, жемчужин…

– Он сказал, что это мое? – Она подняла глаза на Бирну. – Ты что-то путаешь.

– Он так сказал, а мне почем знать? Нам золотых перстней не дарят.

Бирна старалась хранить почтительный вид, но ее глаза блестели задором. Ей, похоже, очень нравилось быть замешанной в эту сагу, о которой не первый день увлеченно судачили все служанки, а к тому же ее усердие было подкреплено четвертинкой серебряного шеляга.

– Ты сказала, он уезжает сегодня…

– У ворот я с ним говорила, там уж сани и лошади, все готово. Они уж за воротами теперь – он и еще двое.

Эскиль уезжает… Сейчас, а не завтра… Этой ночи уже нет. Почти уехал… и этот перстень… он все же нашел способ вручить ей свой дар, который она не может принять…

Будто удар грома, неслышный никому другому, отметил последний решающий миг. Хельга схватила платок и кожух; сжимая в кулаке перстень, не смогла толком все это надеть, набросила на плечи платок, сверху кожух и стремглав вылетела из избы.

Снаружи было темно, однако светила полная луна, бросая искры в снег и выстилая под ногами Хельги дорожку из серебра. Она неслась через двор, одной рукой стискивая перстень, а другой придерживая кожух на груди, и зимний ветер врывался под небрежно наброшенный платок, холодя голову. Она бежала, бросая взгляды по сторонам и выискивая троих мужчин с лошадьми и санями. Они не помчатся вскачь, поедут не спеша, пока не выберутся на лед Волхова, она успеет догнать и вернуть перстень… Она не может оставить его у себя, это будет означать, что она приняла дар, ничего не дав взамен, и ее удача окажется в его руках…

Ворота были открыты – их запирали, когда в Хольмгарде уже засыпали, а сейчас гости с посада еще сидели на пиру. Хельга выбежала за вал, пробежала несколько дворов к спуску на Волхов. Вот впереди что-то, похожее на сани с лошадью. Они еще близко, можно догнать. Хельга хотела закричать – долго так бежать она не сможет – и поняла, что сани стоят. Они ее уже увидели.