Страница 35 из 182
Даже мистер Лейтон, который поначалу совершенно ему не приглянулся, с течением времени открылся с наилучшей своей стороны. Поджарый, словно в противовес тучному Кольриджу и коренастому Розенбергу, он вызывал у Лэйда естественное для всякого обитателя Миддлдэка отторжение своей старомодной манерностью, которую можно было бы счесть и мужским жеманством, а кроме того – вечно саркастичным выражением лица и привычкой пудрить лицо. Но тысячу раз прав был мистер Хиггс, утверждая, что оценивая блюдо по первому куску, мы совершаем большую ошибку. Мистер Лейтон тоже был не так прост, мало того, оказался весьма приятен как собеседник. Элегантный, мягкий в манерах, Лейтон двигался необычайно изящно и почти бесшумно, отчего у Лэйда невольно возникало ощущение, что даже сидя за столом, начальник кадровой службы исполняет сложную балетную партию – одними только пальцами, запястьями и мимикой.
Человеку новому Лейтон, несомненно, показался бы насмешливым, резким и, пожалуй, желчным. Даже блуждающая по его красивому лицу саркастичная усмешка походила на ленивую акулу, барражирующую у самой поверхности, но готовую в любой миг продемонстрировать свой смертоносный оскал, и тогда пощады не жди. Одним небрежно брошенным замечанием он мог заставить собеседника захлебнуться посреди фразы, тщетно глотая ртом воздух, или пустить ко дну, точно продырявленную рыбацкую лодчонку.
Однако за этим фасадом, как с изумлением обнаружил Лэйд, скрывался совсем другой человек. Начитанный, остроумный, невероятно эрудированный, с обостренными чувствами и необычайно тонким, даже болезненным, восприятием мира. Отведав миндальных пирожных, мистер Лейтон впал в элегическое настроение и продекламировал собравшимся отрывок из стихотворения Августы Вебер:
Never again. Oh dearest do you know
All the long mournfulness of such a word?
And even you who smile now on my pain
May seek some day for love lost long ago
And sigh to the long echo faintly heard
Never again, Never again[15].
Успех был необычайный. У мисс ван Хольц от волнения задрожал голос и даже у Крамби предательски заблестели глаза – и явно не от острого французского сыра, которым он лакомился в этот момент.
- Ну вы это конечно да, старина… - пробасил Кольридж, тоже расчувствовавшись, - Вот это вы, значит, выдали…
В сторону мисс ван Хольц Лэйд старался на всякий случай и не смотреть лишний раз. Но исключительно из соображений приличия – не хватало еще, чего доброго, чтоб он покраснел посреди ужина точно вареный рак, случайно перехватив один из ее быстрых взглядов, которые, разя из-под ресниц, покрывали добрую половину стола сплошной зоной действенного огня.
Безусловно, миссис Кавендиш, которую на родине журналисты не без ехидства окрестили «Последней надеждой Уилки[16]», была необычайно хороша собой, но если бы ей вздумалось навестить Новый Бангор, мисс ван Хольц оставила бы ее далеко за кормой, как сверкающая «Умбрия[17]», звезда Атлантики, оставляет позади себя неуклюжие рыбацкие шаланды и коптящие катера. Сочетая природную неукротимость южных широт и холодную красоту северных, мисс ван Хольц в то же время определенно не относилась к той категории миловидных девиц, которыми преуспевающие нувориши комплектуют свои конторы для того, чтобы усладить взгляд посетителей. Она охотно острила, причем шутки, которые она отпускала, иной раз оказывались столь солеными, что приходил в неловкость даже юный Синклер. Она смеялась в тех местах, которые находила смешными – и не тихим лошадиным фырканьем в носовой платок, как некоторые дамы из хорошего общества, а громко и не таясь. Она подшучивала над собеседниками, но так беззлобно и аккуратно, что ни одного не смогла бы обидеть. Она…
Держись с ней востро, Лэйд Лайвстоун, приказал себе Лэйд. Янтарная брошь на платье мисс ван Хольц иногда была неразличима за блеском стекла и взмахами салфеток, но он не забывал про нее, напротив, постоянно ощущал, точно маленький холодный камешек, угодивший в ботинок.
Как с удивлением выяснил Лэйд в процессе застолья, мисс ван Хольц не входила в оперативный совет «Биржевой компании Олдриджа и Крамби», хоть и пользовалась рядом преференций, среди которых значилось право занимать почетное место неподалеку от директора. Она была начальницей штата из машинисток и значилась по технической части, однако, судя по тому, с каким почтением обращались к ней юристы, финансисты и биржевые клерки всех мастей, ее истинное положение в компании было куда выше того, что диктовала номенклатура.
Осторожно, Чабб, приятель, сказал сам себе Лэйд, трижды выпив с мисс ван Хольц полусладкого рейнвейна – за Ефимию Боуз[18], за шляпные булавки и за «Большие надежды» Диккенса. Может, эта женщина не так опасна, как Зеленозубая Дженни, способная превратить встреченного ночью на улице кавалера в груду окровавленного фарша, размазанного по брусчатке, но она определенно знает цену своей красоте, кроме того, вертится в этом кругу не первый день, а значит, хорошо владеет приемами хищников. Бога ради, не позволяй ей вскружить тебе голову, старый ты сом!..
Следовать этому совету оказалось непросто. Стоило мисс ван Хольц отпустить в его адрес очередной смешок или шутливо упрекнуть неуклюжего дядюшку в невежестве, как Лэйд ощущал легкое онемение в районе щек, а во рту вдруг делалось сладко – точно он высадил одним глотком полную пинту шампанского, да не простую, а китайскую[19]. По сравнению с ней Сэнди Прайс была похожа на ухоженный комнатный цветок, какую-нибудь тихую маргаритку, робко улыбавшуюся с подоконника.
Легче всего Лэйду удалось столковаться с Синклером. Похожий на белого мышонка с нервно подрагивающими усами, тот охотно поддерживал любой разговор, в радиусе которого оказывался, однако суждения при этом всегда выносил столь осторожные, гладкие и комплиментарные, точно опасался задеть кого-то из участников. Он не был так юн, как это можно было предположить по его виду и почти достиг двадцатипятилетнего возраста, но из-за своих белесых ресниц, которыми быстро хлопал в нередкие моменты смущения, выглядел школьником, пробравшимся на ужин уважаемых джентльменов.
С Лэйдом они сразу сошлись на почве любви к канасте[20], имбирному пиву и академической гребле, при этом у Лэйда возникло ощущение, что даже если бы он расписался в симпатиях к висту, какао и соколиной охоте, то все равно обрел бы в лице Синклера преданного союзника и симпатизанта.
Наиболее темной лошадкой из всех присутствующих был мистер Коу, что неудивительно при его ремесле. Лэйду никогда не приходилось сталкиваться с частными детективами, пусть и отставными, но Сэнди, неравнодушная к шпионским романам, частенько оставляла заложенную шпилькой книгу в тайном месте под кассовым аппаратом, оттого Лэйд и сам был немного знаком с этим жанром. Частных детективов он представлял чем-то средним между Якопо Фронтини[21] и Ником Картером[22] - мрачный молчаливый тип, который одной рукой вечно сжимает револьвер в кармане плаща, пока другой курит сигару.
Окажись Сэнди Прайс здесь, она, надо думать, была бы разочарована. Мистер Коу не производил впечатления ни вселенского гения, способного силой разума щелкать самые хитроумные тайны Вселенной, точно каленые орешки, ни машины для убийств. Пожалуй, от знакомых ей персонажей он был еще более далек, чем новозеландский Веллингтон от славного своими пирогами городка Мелтон-Моубрей, что в графстве Лестершир, Ист-Мидлендс.
Не знай Лэйд, что этот невзрачный джентльмен в скромном сером костюме, злоупотребляющий бриолином, имеет за своими худощавыми, подбитыми ватой, плечами несколько лет безупречной службы в уважаемом детективном агентстве «Болдуин и Фелтс», принял бы его за бухгалтера, который по ошибке уселся между членов оперативного совета. Лэйд скорее вообразил бы, как заячье рагу в тарелке перед ним собирается обратно в зайца, чем мистера Коу, преследующего злоумышленника с револьвером наперевес.
Если мистер Коу за время ужина и обнаружил какой-то талант из числа тех, которыми вооружили его Болдуин и Фелтс, то только лишь свой талант вовремя улыбаться. Все остальное время он глубокомысленно молчал, покачивая головой, а если открывал рот, то только лишь для того, чтоб попросить передать ему соль или поделиться кусочком аппетитного мушиного кладбища[23] с абрикосовым вареньем.