Бумажный Тигр 3

Лэйд вспомнил скользкую банку оливок, принятую из рук Лейтона. Так отчетливо, что ему невольно захотелось вытереть ладони о сукно.

- Ваша осведомленность начинает пугать меня, мисс ван Хольц. Одно из двух, либо Лейтон по простоте душевной посвящал вас во все свои планы, либо…

Она негромко рассмеялась.

- Помните, пусть я не вхожу в оперативный совет, у меня тоже есть маленькая толика власти в этом здании.

- Ваши машинистки?

- Конечно. Люди вроде Лейтона так привыкли к их присутствию, что воспринимают их как предмет обстановки. Не подозревая о том, сколь многое находится у них на виду. Они и докладывали мне о большей части происходящего. Впрочем, даже без них я могла бы догадаться, чем занимается Лейтон. Тем, что удается у него лучше всего. Пытается заручиться всеобщей помощью, заключает тайные союзы, устраивает сговоры, наушничает, доносит, лжет… Наверняка он пытается стравить нас всех между собой.

- Зачем? – вырвалось у Лэйда, - Какой безумец будет устраивать драку на палубе тонущего корабля?

- Тот, кто хочет прибиться к сильнейшему. С вами он не сладил, потому наверняка сделал все, чтобы сделать вас врагом в глазах других. Я знаю, что Коу не стал его слушать, выставил вон. Представляете? Даже чудовище оказалось слишком чистоплотным, чтобы заключить с ним союз. Разговор с Крамби длился совсем недолго, всего несколько минут. С Синклером он и поговорить не успел… После бойни в лазарете он некоторое время мелькал на всех этажах, но мне показалось, что это сродни движениям обожженного мотылька. Мистер Лейтон начал паниковать, видя, что игра не складывается, а ставки неуклонно возрастают.

- И Розенберг решил, что найдет в нем надежного союзника?

- О чем думает мистер Розенберг никому неизвестно. Но если он что-то и сохранил с лучших времен, так это свой ум. Если ему нужен Лейтон, мы должны узнать, зачем.

- Как он вел себя, когда вы передали ему письмо?

- Приоткрыл дверь и молча выдернул его у меня из рук.

- Не очень-то по-джентльменски, - пробормотал Лэйд.

- О, не беспокойтесь. Мистер Лейтон никогда не претендовал на то, чтобы быть джентльменом, а уж сейчас-то…

- Тяжелые времена обнаруживают все самое дурное в человеке, - согласился Лэйд, - Как нож для мяса обнаруживает…

- Ох! Избавьте меня от очередной кулинарной аллюзии, пожалуйста! Если я услышу еще одно мудрое изречение мистера Хиггса, то точно выйду из себя. Вы не поняли меня, мистер Лайвстоун. Я на мгновенье увидела его руку, когда он взял конверт. И могу со всей уверенностью заявить – мистер Лейтон уже совершенно точно не джентльмен – ни внутри, ни снаружи.

***

Лэйд вспомнил помещение буфетной – он проходил через него во время своей инспекции и успел изучить, хоть и мельком. Приятное место. Во всех буфетных комнатах есть, пожалуй, что-то роднящее их, какая-то общая атмосфера умиротворения, которая царит внутри. Здесь никогда нет людской сутолоки, гомона голосов, надсадных трелей телефонных аппаратов. Здесь не решаются срочные дела, не шелестят на столах важные документы, здесь не решаются судьбы мира и не кроится политика. Здесь терпеливо, ожидая своего часа, хранится пища – в ящиках, пакетах, свертках и россыпью, оттого внутри всегда приятно, особенным образом, пахнет. Не так, как в ресторанах, где пища уже приготовлена, подогрета и благоухает, но все же весьма умиротворяюще.

Лэйд сомневался, что мистер Лейтон избрал буфетную своим убежищем, подчиняясь подобным соображениям. Скорее всего, он исходил из других предпосылок. Достаточно очевидных, чтобы Лэйд посчитал необходимым произносить их вслух.

Запас провизии.

Лейтон выбрал буфетную только потому, что это позволяло ему контролировать оставшиеся запасы съестного. А тот, кто распоряжается съестным во время голода, вправе ощущать себя королем – и неважно, что подданных делается меньше с каждым часом, а замок шатается со всех сторон…

Чем ближе они были к буфетной, тем больше людей встречалось им по пути. Эти уже не норовили броситься прочь, едва ли завидев Лэйда, лишь испуганно вжимались в стены. Им было, что терять. Испуганные, налитые крысиной желтизной глаза молча провожали его. Молодые мужчины, которые когда-то, наверно, были хороши собой, чисто выбриты и самоуверенны – сейчас они походили на грязных бродяг, съежившихся от непосильного труда и серых от голода. Юные женщины, которые когда-то, пожалуй, были красавицами, но теперь выглядели всхлипывающими старухами, кутающимися в обрывки некогда прекрасных вечерних туалетов. Многие из них имели перевязанные импровизированными бинтами раны, но некоторые прятали под грязным тряпьем куда более тревожные знаки, знаки, которые Лэйд разбирал машинально, всякий раз внутренне ежась от отвращения.

Сросшиеся в подобие клешней пальцы, неумело спрятанные в рукавах. Шевелящиеся в необычайно разросшихся ноздрях жесткие волосы, походящие на китовий ус. Хлюпающие язвы на шее, кратеры внутри которых уже проросли крохотными жемчужными зубами. Неестественные утолщения в районе суставов, заставляющие хорошую ткань набухать и рваться по шву. Лужицы мутной слизи, вытекающие из трещин в лопающихся лаковых ботинках. Раздувшиеся, маслянисто блестящие губы, покрытые зеленоватым налетом…

Не смотреть, приказал себе Лэйд. Как тогда, в лазарете. Не смотреть на них.

Эти люди уже под властью демона, хотя многие, наверно, об этом еще не знают. Однако это не делает их менее людьми. И я собираюсь спасти столько душ, сколько окажется в моих силах.

Они все не случайно столпились перед буфетной. Некоторые из них поскуливали, терзаемые внутренними муками, другие переминались с ноги на ногу, поглядывая с вожделением на запертую дверь буфетной. Не требовалось иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, отчего.

- Как давно вы ели? – резко спросил Лэйд у женщины, сидящей на корточках у стены и покачивающейся, точно китайских болванчик. Только китайские болванчики, уютно устраивающиеся на каминных полках, обычно упитаны и сохраняют на лице благодушное выражение олигофрена, женщина же казалась столь тощей, будто состояла из пучка связанных птичьих костей, прикрытых лохмотьями.

Женщина всхлипнула.

- Три… Четыре дня назад, должно быть. Мне дали банку консервированных персиков, но внутри… Внутри были плавающие в бульоне опухоли. Бульон я выпила, но… Бога ради, дайте нам еды. Еды!

Они все были голодны, умирали от голода. Стоило женщине произнести это вслух, как все толпа, страшная толпа, состоящая из оборванцев и калек, глухо взвыла на тысячу голосов, и все эти голоса были страшными, точно голоса чудовищ, пробивающиеся из-под земли.

- Еды!

- Во имя Господа, хотя бы одну галету!

- Пить! Нам нечего пить!

- Мистер Лейтон! Пинту воды! Хотя бы одну пинту!

- Двадцать гиней за унцию хлеба!

Лэйд выставил перед собой руку, широко расставив пальцы. Это был рефлекторный жест, но отчаявшиеся люди, мучимые голодом и страхом, должно быть, приняли его за какой-то ритуальный знак, содержащий в себе опасность, потому что мгновенно отпрянули.

- Вы голодны? – спросил Лэйд, - Но ведь вам выдается еда! Утверждены нормы, у мистера Лейтона есть списки и…

Кто-то клацнул зубами, и так по-животному, что Лэйд едва не вздрогнул.

- Черта с два нам что-то выдается! Он спускает нам дрянь, гнилую и негодную. Вздувшиеся консервы, полные гноя. Сгнившие фрукты. Бутылки с хлорным раствором вместо вина. А сам жрет. Мы слышим, как он открывает ящики и бутылки. Якобы ведет переучет. О да, мы слышим! Мы все слышим, мистер Лейтон! Он жрет там, запершись. Набивает брюхо. Трескает. Давится… Мы даже не можем войти. Он запретил. Каждый, кто войдет, будет лишен провианта пожизненно.

Пожизненно.

Дрянь, подумал Лэйд, ощущая ползущее по языку тягучее зловоние еще не произнесенных слов. И с этой дрянью мне придется договариваться, искать в ней союзника? Во имя всех сил, что управляют раем и адом, это будет паршивая работа. Возможно, самая паршивая из всех…