Гаугразский пленник

— Вернется.

Мильям оглянулась.

Усталые женщины рассыпались по плоскогорью, словно овечья отара по пастбищу. Сидели, вытянув ноги или поджав колени, лежали, раскинув руки, на спине или, облокотившись, на боку, прикрыв глаза или глядя вдаль, на уходящую за горизонт невидимую и непроницаемую стену. Отдыхали. Солнце, привычно склонившееся к западу, высвечивало одинаковое умиротворение на юных и морщинистых лицах. Они сделали то, что считали правильным и необходимым. Они с самого начала прекрасно знали, что делают.

Где-то там, в немыслимой небесной дали, высоко над верхней точкой купола, навеки заслонившего от врагов великий Гау-Граз, трещат под щедрой тяжестью уставленные яствами циновки, и Могучий улыбается широкой улыбкой хозяина навстречу дорогим гостям. И они — веселые и красивые, в алых башлыках и косматых папахах, в парадных бешметах, скалящихся серебряными газырями, с инкрустированными ножнами кинжалов и сабель на поясах причудливой чеканки — рассаживаются, балагуря, по местам. Наполняют чаши искристым небесным вином, готовясь приступить к шумному и вечному пиру. Заслуженному сполна их доблестью и смертью.

Наивысшее счастье для воина.

Просто она слишком долго жила с человеком, который отказывался в это верить. За его жизнь борются сейчас не древние силы вольной земли, а «реанимационные технологии» Глобального социума. Его родного мира. Может быть, этим «технологиям» и удастся вырвать его у смерти, чего не сумела сделать самая сильная юная волшебница Гау-Граза. Продлить его жизнь еще на какое-то время… А потом?

Мильям тронули за плечо. Юста.

— Иначе было нельзя, — проговорила она. — Ты должна понять. Через несколько поколений на Гаугразе установится демографический баланс, который будет регулироваться не войной, а… не знаю. Чем-нибудь другим. В принципе плотность населения здесь достаточно низкая, и если в семьях будет рождаться по одному ребенку, как у нас… ну, максимум двое…

Она осеклась под смехом Мильям, коротким и режущим, как острие кинжала.

— Как у вас. — Судорожно вдохнула, подавившись колючим смехом. — Вот мы и спрятались под купол — как вы. Теперь, как вы, перестанем рожать сыновей… это же бессмысленно, если нет войны. А что будет потом?

Юста пожала плечами. Она уже думала о другом. О чем-то своем, куда более важном.

— Купол, — тревожно спросила она, — в нем ведь можно открыть… проход?

Мильям не сразу поняла. А затем почувствовала, как на лицо помимо воли снова, медленно, словно туча на горную вершину, наползает темная, мстительная улыбка.

Вот оно, ваше слабое место. Вы, глобалы, запросто, смело беретесь за такие отвлеченные для вас дела, как спасение чужого мира. Вам кажется, что вы просчитали все: чужие ценности, стремления и силы, чужую веру, чужие, а потому вполне допустимые потери. И в азарте так досадно, по-глупому забываете о себе. В том числе об этой вашей недоступной пониманию женщины Гау-Граза «категории свободы»… И сами неизбежно оказываетесь пленниками.

Это справедливо.

Все еще улыбаясь, Мильям отрицательно покачала головой.

ЭПИЛОГ

По утрам меня теперь никто не будит. Я уже взрослая, вот! Я сама решаю, когда ему начаться, утру.

Сегодня оно началось в двенадцать сорок пять, потому что я с вечера забыла запрограммировать отвечалку. Нормально — связить человеку в такую рань? Я думала, это Гунка, и уже собиралась спросонья послать ее подальше, но потом все-таки разлепила глаза и глянула на монитор. Оказалось— дядька Роб. Дядька Роб классный. Ни у кого нет дядьки, а у меня есть. Жалко, что Медик не выпускает его из блока и даже не каждый день разрешает мне прилетать, зануда. Я бы, конечно, все равно прилетала, но они в общей сети с Постовым, блокируют шлюз, и все. Я обещала дядьке когда-нибудь намертво их подвесить; сам он в современных версиях ну совершенно не шарит.

Но сегодня Медик соизволил. И я, узнав об этом, подпрыгнула чуть ли не до потолка с пиратской заставкой «секс и мегаполис» в эконом-режиме, а потом ухнула назад, протаранив все восемь слоев постели. Супер!!!

Последнее время, если честно, я категорически не знаю, куда себя девать. У Гунки сессия. Арвис, между нами говоря, напрягает с каждым днем все больше и больше; хорошо, что он тоже где-то учится и не может торчать постоянно перед глазами. А в нормальные места (с хорошей психовиртуалкой, кофе, выпивкой и блок-свидалками) меня уже не пускают, типа как несовершеннолетнюю. В смысле, раньше прекрасно пускали, это папик постарался. С его связями можно кому угодно испортить жизнь. Впрочем, мне ее портят все кому не лень.

Кроме дядьки Роба. Он единственный никогда не говорит со мной о первичной специализации, стратегических планах на жизнь и кромешном ужасе выпадения из социума. Кстати, если кто не знает, моя мама до двадцати пяти лет была в асоциалке. И ничего, потом возглавляла ведомство. В отличие от большинства из тех, кто пытается вправлять мне мозги.

Мама бы, конечно, послала их всех подальше, начиная с папика… Ладно, проскользили.

Я подорвалась с постели, на радостях запустила аннигилятор, хотя вообще-то восемь слоев для меня не предел, сбегала в душ (в водном режиме, все равно счета оплачивает папик, пускай разорится!), натянула вчерашний комбик и помчалась на седьмой скорости в шлюзовую. Завтракать не стала: ну его. Что, у дядьки Роба лишнего комплекта не найдется?

Уже в капсуле, на полдороге, вспомнила про артефакт; пришлось возвращаться на три уровня. Этот самый артефакт (топорная серебряная подвеска на крючке) я терпеть ненавижу, но дядьке зачем-то нужно, чтоб я каждый раз брала его с собой. Я предлагала вообще его ему подарить: в смысле, артефакт — дядьке Робу. Но он говорит, на Гаугразе не принято возвращать подарки, если, конечно, не желаешь нанести смертельную обиду. Мне по фиг, что там было принято когда-то на Гаугразе. Но дядька Роб классный, и обижать его мне не хочется, тем более смертельно.

Постовой на дядькином шлюзе — это что-то. Нет, во времена дестрактов, я помню, такие везде стояли, я даже думала, что он и сохранился тут по приколу с войны. Ни фига. Новейшая версия, не виснет ни при каких обстоятельствах. И если нет команды от Медика, о проникнуть внутрь можно забыть. Я уже молчу про выбраться наружу.

Дядька Роб вышел встречать меня прямо к шлюзовой. Ногами. Он вообще не держит скользилок. У него даже покрытия на полу нет.

— Аська!!!

Он всегда радуется мне. Может быть, потому что, кроме меня и бабушки Андрэ, Медик больше никого к нему не пускает. А может — просто.

И, как всегда, он подхватил меня под мышки и закружил над головой. Я легкая, а дядька Роб ужас какой сильный. У него такие плечи, что, раскинув руки, я еле-еле могу уцепиться за обе стороны. Если б не седые волосы, он бы выглядел помоложе папика, а стрижется дядька очень коротко, и правильно делает. Как вспомню ту бороду, с которой я привезла его тогда, перед взрывом… Лучше не вспоминать — сразу начинает дико болеть голова, у меня же психоблокада.

У дядьки Роба тоже, причем гораздо, глубже. Он иногда такое может сказануть… потому ему и полагается постоянный Медик. То есть вообще-то Психиатр.

И еще эта Медсестра. Она шастает за нами по всем комнатам, точь-в-точь Воспиталька. Раньше мы с дядькой и поговорить нормально не могли. Но потом я придумала: скачала у папика себе на персонал списанную Секретаршу, беру ее с собой и элементарно замыкаю их друг на друга. Еще не было случая, чтоб не сработало!

— Ты тренировалась? — спросил дядька Роб, как только мы с ним обосновались на кухне.

— Чуть-чуть, — честно призналась я. — Скучно. Ни фига не выходит.

— Не выдумывай. У тебя все должно выходить! Ты же первая дочь в семье.

Это один из дядькиных пунктиков. Безобидный, вполне можно стерпеть. Хотя поначалу с трудом получалось не обхохотаться. Первая дочь в семье! В какой, спрашивается, семье?! Папик заметил мое существование только после гибели мамы и с тех пор усердно мне его усложняет, восторгаясь собственным благородством. А я прекрасно знаю, как я у них получилась. Об этом четко сказано в рекламном довеске к моей интерьерной заставке.