Страница 62 из 117
Благосклонно кивнув, барон Гольштейн невозмутимо продолжил:
— В девяносто первом году нами был заключен тройственный австро-германо-итальянский союз. Франция и Россия, опасаясь, что союз направлен против них, что так и было, пошли на сближение. В июле того года состоялся визит французской эскадры в Кронштадт, а в Париже начальники генеральных штабов Франции и России Буадёффр и Обручев вели переговоры о военной конвенции, которую и подписали в следующем году в Петербурге. Да, четыре года назад. Кроме того, как нам стало известно, министры иностранных дел России Гире и Франции Рибо тогда же подписали секретный договор о совместных действиях на случай, если одна из стран окажется перед угрозой нападения.
«Любители устриц» отлично знали, что винить в таком поражении внешней политики Германии отца и сына Бисмарков было нельзя, ведь великий железный канцлер и статс-секретарь министерства иностранных дел их совместными усилиями годом ранее были удалены в отставку, так что ответственность за состоявшийся союз извечных противников Германии ложилась на их плечи.
— Да, по заключенной в девяносто втором году военной конвенции, если Франция подвергнется нападению со стороны Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все свои войска, какими располагает, для нападения на Германию; если же нападению со стороны Германии подвергнется Россия, то Франция должна прийти ей на помощь всеми своими военными силами, — напомнил фон Шлиффен. — При получении сообщения о мобилизации сил Тройственного союза, Франция и Россия обязались немедленно приступить к мобилизации, чтобы, в случае войны, заставить нас воевать на два фронта. В начале января девяносто четвертого года русский министр иностранных дел Гире и французский посол в Санкт-Петербурге Монтебелло обменялись письмами, и военная конвенция приобрела обязательный характер.
Видя, что стол накрыт, хозяин пригласил гостей садиться и сам занял свое высокое обитое кожей кресло с резным фамильным гербом на спинке. Эйленбург отметил, как обнюхивающе шевельнулись крылья его крупного крючковатого носа над поданной слугой тарелкой с салатом из омаров и ломтиками холодной телятины, и тут же перевел взгляд на высокие темного стекла бутылки прекрасного мозельского и рейнского вина с претензионными названиями «Гран вэн Шато Марго», «Гран вэн Шатон Мутон Ротшильд», зная о мнительности и подозрительности своего старого, даже если и не друга, то единомышленника, и не желая дать тому повод для сомнений в своей верности и искренности. Впрочем, граф Филипп был уверен, что пока он близок к императору, жестокой мстительности барона Гольштейна ему можно не опасаться.
Ожидая, когда слуга сдернет серебряные проволочки и оборвет залитую красным сургучом золоченую фольгу с горлышка бутылки, хозяин дома обратился прямо к нему.
— Как поживает наш Райзе-кайзер?
Вильгельм II был весьма подвижен, за что и приобрел такое прозвище — Кайзер-путешественник. Большую часть года он проводил в поездках по стране, всюду вмешиваясь и регламентируя все, чего бы ни касался его взгляд — от солдатского обмундирования до дамских декольте, к коим он питал особое пристрастие. Но ведь ему приходилось постоянно доказывать свою мужественность, силу, ловкость и разум не только Германии, но и всему свету. Родился он хилым, с парализованной левой рукой, а отец его Фридрих-Вильгельм умер, не просидев на всегерманском троне и ста дней. И если избавиться от физического недостатка молодому кайзеру помогли упражнения Фридриха-Людвига Яна, турнфатера — отца гимнастики, то излишняя подвижность и даже суетливость и разбросанность неоднократно вызвали сомнения и насмешки по поводу его умственных способностей.
— Да, он по-прежнему стремится объять необъятное, — с улыбкой ответил Эйленбург. — Теннис, верховая езда, фехтование, музицирование, штабные учения, смотры гарнизонов, балы и карты, государственные дела, заботы о процветании нации…
Разумеется, они, четверо, считали себя мозговым центром Германской империи. Граф Эйленбург-Гертефельд — дипломат, поэт, драматург и композитор, вот уже десять лет близок к императору и умел так подавать тому выработанные на еженедельных, по четвергам, их решения, что кайзер воспринимал за плод собственной мысли. Эрнст фон Хассе представлял интересы растущей германской промышленности в её стремлении к разного рода сырьевым запасам и рынкам сбыта готовых изделий. Граф Шлиффен — начальник Большого Генерального штаба объединенной Германской империи — обеспечивал непосредственное воплощение их замыслов в планы молниеносных ударов полками, дивизиями и армиями. Но истинным творцом политики всеподавляющей мощи и явного превосходства еще молодой, двадцатипятилетней и стремительно набирающей силы империи был барон Фридрих-Август фон Гольштейн. Занимая сравнительно незаметную должность политического советника в министерстве иностранных дел и всегда оставаясь в тени, он умело направлял внешнюю политику в интересах стальных баронов германской промышленности, в нужных случаях не останавливаясь и перед коварными интригами с целью отстранения от ключевых постов в государственном аппарате тех, кого считал неспособным соответствовать духу времени. Он был учеником и протеже великого железного канцлера, но именно его усилиями удалось устранить Отто Бисмарка, как только обнаружились расхождения их взглядов о роли Германии в Европе и способах её возвышения. Война! Покорение железом и кровью главного неминуемого противника Германии — России, вот цель его политики. Но чтобы успешно вести войну на востоке, следовало уничтожить врага на западе — Францию. А для разрешения этой задачи следовало на время подготовки и ведения боевых действий с Францией нейтрализовать Россию. Попытки вовлечь ее в конфликт с Англией на Ближнем Востоке, а потом и в Средней Азии в свое время не удались, но сейчас возникает интересная ситуация на Дальнем Востоке, а там могучим противником восточной соседки Германии будет не только Великобритания, но и длиннорукая Америка и стремительно набирающая силы Япония.
Темнело. Слуга зажег электрические светильники в хрустальной люстре над столом, подал на блюде мейсенского фарфора багровокрасный окорок с тушеной цветной капустой и обошел стол, наполняя бокалы вином.
Доктор фон Хассе отпил глоток, зажмурился, изображая восхищение и, зная меру, продолжил:
— Таким образом, мы оказались в тисках. Если австрийцам свое жизненное пространство можно увеличивать за счет Балканского полуострова, Италии — за счет Истрии, Далмации, Албании и Греции, то нам, сжатым Францией и Россией, необходимо каким-то образом разжать тиски. Сейчас у нас идет накопление сил, становление промышленности, мы нуждаемся в дешевом сырье, за бесценок поставляемом нам Россией; нам нужен и широкий рынок для сбыта продукция нашей промышленности. Но придет время, когда нам придется вооруженной рукой разжимать стискивающие нас оковы и обеспечить германской нации достойное её жизненное пространство.
Фон Шлиффен прожевал кусок окорока, запил вином, уголком салфетки промокнул усы и заговорил, постукивая по краю тарелки кончиком ножа:
— В прошлом году, для переориентирования внимания России на Дальний Восток, мы через широкую сеть нашей агентуры сумели внушить российским правительственным, в том числе и военным кругам, и лично императору Николаю мысль о недопустимости перехода Ляодунского полуострова в руки японцев как итога японокитайской войны, мотивируя эти соображения резким изменением военно-политической обстановки на Дальнем Востоке и вообще в мире. Более того, мы сумели подтолкнуть Россию на предъявление ультиматума Японии, а для придания царю уверенности и преодоления некоторой его инертности предложили располагать нашей эскадрой в китайских водах.
Эйленбург вспомнил, как в начале апреля прошлого года, не прошло еще и суток после направления русским министерством иностранных дел инструкций послу России в Токио о дипломатическом демарше, как он положил на стол Вильгельму копии этих инструкций, и император отдал приказ германской тихоокеанской эскадре вступить в связь с русской эскадрой для возможной блокады японских портов. И тогда же, в апреле, Вильгельм письмом поздравил царя Николая за прекраснее начало, положенное против Японии, рекомендовал особенно не церемониться и приступить к аннексиям для России. Вильгельм даже пообещал охранять тылы России, чтобы никто не мог помешать её действиям на Дальнем Востоке. Хотя, к чему лицемерить, кроме как от Германии, и охранять-то было не от кого. Впрочем, усмехнулся Эйленбург, подталкивать Россию не приходилось. Настолько жадно они сами рвутся на Дальний Восток, что стоит им только тихонечко подыграть, а уж они продолжат…