Троя. История первая

– Что я им скажу? Что я не знаю, как защитить их? А кто должен знать? Кто, если не я? Как стану оправдываться? И кто примет мои оправданья? Там, где надо действовать решительно, нет места долгим объясненьям. Ну почему у меня не было достаточно времени, чтобы организовать хоть сколько-нибудь серьезное войско и кому это теперь докажешь? Еще отцу стоило позаботиться обо всем этом, вместо того, чтобы надеяться на богов. Хорошо еще, теперь Трою защищают стены, а то не известно, может чудище уже разгуливало по улицам города, если бы не эти укрепления.

Пухлое лицо Лаомедонта мрачнело все больше. Он вспотел от беспрестанного хождения, диадема съехала на бок, руки бесцельно теребили края одежды. Царь вздрагивал от каждого стука в дверь – этот стук означал лишь одно – новый гонец принес плохие вести. Опять чудовище проглотило живьем подвернувшихся людей или потопило торговые суда.

– Отец.

Лаомедонт резко повернулся в сторону приоткрытой двери. Двое его сыновей, не ожидая приглашения, вошли в комнату и теперь молчали, явно договорившись заранее, кто из них обратиться с речью к отцу. Старший Тифон, двадцатилетний юноша с выразительными серыми глазами взволнованно выступил вперед.

– Отец, – он сделал паузу, стараясь справиться с волнением – все заготовленные слова вдруг выскочили из головы. Юноша оглянулся на брата и, получив молчаливую поддержку, продолжал – Выслушай нас, отец. Мы решили сами сразиться с чудовищем. Ты можешь рассчитывать на нас.

– Неужели мне суждено потерять и вас, мои дорогие. Да вы совсем дети.

– Мы уже не дети, отец. Каждый из нас одинаково хорошо владеет копьем и мечом, мы столько времени посвятили военным упражнениям, что теперь, когда пришла беда, нам вполне по силам противостоять ей.

– Вы так считаете?

Лаомедонт с нескрываемым удовольствием смотрел на этих отважных мальчиков, совсем юных, смелых, готовых защитить родной город и понимал – благословить сейчас их на подвиг, все равно, что послать на верную смерть. Он сам, своими руками убьет собственных детей.

– И думать забудьте. Это вам не игрушки. Одно дело устраивать спортивные турниры и совсем другое – настоящее сражение. Чудовище проглотит вас по очереди одного за другим и не поперхнется даже.

– Но мы должны отомстить за смерть братьев.

– Вы слишком юны. Такое под силу лишь опытному воину, а еще лучше – целому войску. – (которого у меня нет, у меня нет, у меня нет – отчаянно застучало в мозгу. Лаомедонт сразу сник, мрачное настроение вернулось, отразившись на лице) – Ступайте ребятки. И не пугайте мать. А ты что здесь делаешь?

Гесиона стояла на пороге отцовского кабинета, тревожно всматриваясь в лица братьев. Стройная фигурка в коротком сиреневом хитоне прислонилась к косяку, светлая волна волос закрывала узкое плечо, девушка наклонила голову набок, внимательно вслушиваясь в разговор. Она отступила назад, пропуская молодых людей, молча проводила их взглядом, и, как облачко, вплыла в кабинет. В присутствии дочери Лаомедонт был не способен хранить мрачный вид.

– Ну что, девочка моя? Что ты хочешь? Ты видишь, я занят. – ворчал царь, счастливый тем, что ему докучают.

– Ты правильно поступил. – сказала дочь, отвечая скорее на собственные мысли, чем на вопросы отца. – Если и они погибнут – это будет несправедливо. Ведь мы даже не знаем, почему это чудовище обосновалось здесь и что оно хочет.

Гесиона подошла к креслу, куда наконец-то после долгих хождений опустился троянский царь, и уселась на подлокотник. Она нежно обняла отца, прижалась мягкой щечкой к его лицу.

– Я знаю, ты спасешь всех нас. Ты самый добрый, самый сильный. Я так люблю тебя, папочка – щебетала девушка.

Лаомедонт ощутил настоящее блаженство. Ах, если бы можно было так сидеть бесконечно долго – нет больше никаких чудовищ и бед, вообще ничего нет, только он и эта чудесная девушка, его дочь, совершенство, посланное ему богами. И все же тень последних событий витала здесь, в этой уютной комнате, не позволяя расслабиться.

– Обещай мне больше не покидать пределы города.

– Ну что ты, папочка, я и так до смерти напугана.

– Вот-вот. А еще лучше, посиди-ка дома. Теперь даже я не знаю, что ждет Трою завтра.

– Зато я знаю – завтра мы с тобою отправимся в храм просить Зевса о защите. Так когда-то обращался к нему дед – ты сам мне рассказывал, помнишь? Боги должны помочь тебе, папочка. – она поднялась, прошлась по кабинету, выглянула в окно. – Смотри, люди до сих пор стоят. Разве может Зевс отвернуться от тебя, когда так много людей ожидают помощи?

– Ты права, принцесса. Ступай, уже поздно – мягко завершил беседу Лаомедонт. Проводив дочь, он вновь принялся в раздумье ходить по кабинету.

Люди, люди ожидают помощи, но, что я могу? Вот и дети вызвались спасти город, они только ждут моего приказа, чтобы пойти на смерть, а дочь, как и большинство троянцев, отправится завтра в храм. Как дед… Обратиться к Зевсу, как дед… Почему я сам не сообразил? Ведь отец мой Ил дерзал задавать вопросы богам, так что я медлю? Нужно немедленно отправиться в храм. Нельзя ждать до завтра. Нельзя ждать больше ни минуты. Лаомедонт поспешно спустился по мраморной лестнице вниз, в ту самую залу, что несколько месяцев назад так неприятно поразила своей роскошью наказанных богов, и приказал подать носилки.

***

– Как спасти Трою от невиданной беды? Скажи, как избавиться от чудовища, всемогущий Зевс?

Слова прозвучали гулко в огромной пустоте центральной залы главного храма. Лаомедонт преклонил калено пред изваянием Зевса и, смиренно склонив голову, ожидал ответа. Мрак спустившейся ночи проник в помещение храма, окутав колоннаду и многочисленные статуи богов, жрецы закрепили факелы на стенах – их пляшущее пламя неверным светом освещало зал, скрывая в темноте за колоннами любопытных служителей. Скупо освещенное безмолвное пространство создавало иллюзию полного одиночества. Лаомедонт едва бросил взгляд на утративший свою силу (как ему казалось сейчас) Палладий – скромная статуя находилась слева от величественной фигуры Зевса – главный небожитель восседал на золоченом троне в строгой торжественной позе.

– Неужели проклятие холма Ата не утратило свою силу?

Царь едва выдерживал гнетущую тишину – она казалась зловещей, предвестие недоброго исхода ясно ощущалось в сгустившемся полумраке. Факел вспыхнул на миг, затрещал, рассыпая искры, и, в последний раз осветив золотое изваяние, погас. Лаомедонт вздрогнул, причудливые тени бесшумно скользившие по стенам напугали его.

– Чем Троя навлекла на себя гнев богов?

Голос его дрожал, мысли лихорадочно путались – Лаомедонт ждал ответа и в то же время боялся услышать его. Напряжение достигло того предела, когда отчетливо слышны удары сердца, а дыхание прерывается от недостатка воздуха и страх совершенно сковывает тело. Следующий факел погас, за ним другой – тьма постепенно заполняла зал, пока полностью не завладела всем пространством. И тогда, в кромешной темноте прогремел ответ – он звучал сразу со всех сторон, словно не имел определенного источника. Звуки громоподобного голоса отражали стены, наполняли воздух, внушая непреодолимый ужас. Лаомедонт рухнул на мраморный пол.

– Правитель Трои виновен сам. Ты оскорбил богов, помогавших тебе – боги мстят за это. Теперь ты должен принести в жертву чудовищу старшую дочь свою – только так можно спасти город.

Эхо многократно повторяло звуки. Жуткая какофония пропитала страхом сердце – Лаомедонт все лежал на полу в неудобной позе, совершенно без сил.

Жрец осторожно приблизился к царю, склонился над ним, и, решив, что тот без сознания, подозвал других. Служители вынесли царя на воздух, прямо на ступени широкой лестницы храма. Кто-то сбегал за водой, но даже после всех хлопот Лаомедонт хоть и открыл глаза, однако выражение его лица было бессмысленным и жалким.

Старшую дочь свою… старшую дочь. Подумать только – отдать красавицу Гесиону, его любимицу – на растерзание чудовищу. Это невозможно. Совершенно невозможно. Перед ним возникал тонкий силуэт нежной девушки, ее милое личико улыбалось – я так люблю тебя, отец. Я тоже, тоже люблю тебя, дорогая. Больше жизни, больше всего на свете. Ты для меня – все.