Моя любимая заучка

Ромашова ворвалась в его жизнь так неожиданно и бессовестно стремительно, что пришлось учиться жить заново. И строить совсем другие планы на дальнейшую жизнь.

Но сегодня он всё прояснит. Это нужно было им обоим. Необходимо.

Столовая возбуждённо гудела о предстоящей вечеринке, студенты обсуждали наряды, гадали, разрешат ли выпивку, а если нет, то как незаметно её можно будет пронести.

— Я приду туда уже хорошим, — Тёма как всегда на своей волне, — У меня ещё осталось немного бутылок виски, приберегу их, пожалуй.

— Я бы сильно удивился, если бы основное, что тебя волновало, это выбор костюма, — Боря сидел между Тёмой и Громовым в столовой в приподнятом настроении, — Я вот вообще заморачиваться не буду, натяну рубашку и брюки. Я ж не первокурсник, чтобы наряжаться.

Поскольку так называемый осенний бал выпадал на тридцатое октября, то есть всемирно известный Хэллоуин, многие студенты решили нарядиться в костюмы страшилок, несмотря на указания ректора.

Тёма поперхнулся:

— В смысле первокурсник? Вообще-то даже взрослые люди наряжаются, ничего в этом постыдного нет. Весело же.

Молчавший до этого Громов усмехнулся:

— Походу Тёма придёт в костюме бутылки.

— Ага, и будет у нас на мероприятии шататься по залу бухущая бутылка в человеческий рост.

— И как обычно под конец праздника будет валяться по всем углам, — подхватил Максим.

И загоготали.

— Ой, да идите вы, — отмахнулся Тёма, — Я ещё не придумал, в кого наряжусь. Но обязательно придумаю.

— Я тем более оденусь официально, — сказал Громов, вставая из-за стола, — Я ж не долбоёб.

— Э-э-эй! — возмущённо воскликнул Тёма.

Но Максим уже шагал вдоль столов к выходу. Ромашова не явилась на ужин, хрен её знает почему. Но он очень надеялся, что она не продинамит назначенную встречу. Хотелось так много сказать, только он абсолютно не представлял как. Он вообще никогда долго и содержательно не разговаривал с девчонками. Считал, что их рты созданы в основном не для этого. Если послушать Паулину, так это вообще жуть. Одни разговоры о шмотках, сплетнях и всякой подобной, не имеющей никакого смысла, хуйне.

До встречи ещё час, и он шёл медленно, раздумывая о том, что скажет Ромашовой. Возможно, он слишком много думал. Потому что в голове все мысли просто перемешались между собой и превратились в кашу. В её присутствии в принципе сложно говорить, запах опалял лёгкие, а прекрасный образ перед глазами разгонял кровь в венах, от чего сразу же вставал член. Вот как с ней спокойно разговаривать?

Громов шатался по коридорам без какой-либо конкретной цели. Просто потянуть время. Снова ждать.

Оставалось ещё пол часа, и он уже подходил к их совместному кабинету. Внутри было пусто. С прошлого его прихода так ничего и не поменялось. Пока он патрулировал с рыжей, приходилось самому разбираться с бумажками для ректора. Он конечно офигел, когда подружка Ромашовой сообщила ему, что вместо Лизы теперь будет с ним патрулировать она, но быстро сообразил, что к чему. И если уж говорить напрямую, то даже немного с ней подружился. Не сказать бы, что они стали друзьями, но, во всяком случае, похождения по коридорам скучными назвать было нельзя. Он понимал, что Даша являлась лучшей подругой Ромашовой, и если речь заходила о ней, то он в основном отмалчивался.

Единственный момент, когда они поговорили о ней, это когда рыжая ему сообщила, что они отправляются за платьем и вероятнее всего Лиза не потянет финансово покупку. Упомянула этот факт, как бы между прочим, но Громова почему-то это взбесило. Он просто спросил в какой магазин они отправятся и сказал, что дальше всё решит сам. Сам факт того, что Лиза не может позволить что-то себе приобрести вызывала жгучее желание просто отправить ей мешок денег, чтобы хватило до конца жизни.

Вот только это же Ромашова. С ней так нельзя.

Она элементарно не надела серьги, которые обошлись ему в сущие копейки, какие-то четыреста тысяч. Триста за само изделие и сто за срочность изготовления и индивидуальный заказ. Он даже, если честно, не знал сколько вообще тратят денег другие, потому что никогда не интересовался. Привык жить так, как живёт, абсолютно не задумываясь над тем, сколько и на что он потратил.

Громов просто связался с хозяином магазина, и оповестил, что, когда придёт Елизавета Ромашова, взяли с неё за платье пять тысяч, не больше. И сказал, чтобы после выслали ему чек, на какую сумму она приобрела покупку.

Пятьдесят пять тысяч. Должно быть, выбрала самое скромное.

Но какая разница, если Ромашова в любом одеянии прекрасна так, что дух захватывает? Отчего-то хотелось нарядить её в самое дорогое и красивое. Потому что она достойна самого лучшего. Вообще во всём.

И он готов был подарить ей весь мир, лишь бы она была с ним. А он мнётся, как девственница, и не решается даже на разговор.

Дверь открылась, и Громов вздрогнул. Он стоял у окна и смотрел вдаль, где раскинулось чёрное небо, солнце скрылось за горизонт.

Когда он медленно повернулся, то сразу встретился с глазами цвета шоколада. В тусклом свете они казались чёрными. Длинные каштановые кудри свисали до талии, обрамляя бледное лицо. Чёрный мешковатый свитер словно был ей велик, а обтягивающие джинсы подчёркивали стройную фигуру. Такой милый пушистый чертёнок.

Как же он соскучился.

Она робко прикрыла за собой дверь и встала в нерешительности, вопрошающе поглядывая на него. Словно не знала куда себя деть.

А он стоял и любовался. Разве есть на свете кто-то прекраснее? Скорее всего нет.

Сердце в груди сделало сальто и радостно хлопнуло в ладоши. Она здесь. Она пришла.

— М-Максим, — заикающимся голосом проговорила она, прислоняясь к двери, — О чём ты хотел со мной поговорить?

Её взгляд задержался на диване, видимо вспомнила, что там произошло. И как-то резко отвернулась, чуть опустив голову.

Скромная, правильная, такая неотразимая, что сразу же захотелось подойти вплотную и прижать её к себе. Но этого делать было сейчас не нужно. Член и так в штанах приготовился к пробуждению. И он бы с удовольствием пошёл ему на встречу, но нужно повременить. Хотя бы сейчас.

Она молчала, смотря куда-то в пол. И он молчал, не зная, что сказать. А сказать хотелось многое. Вот только с чего начать?

Соберись! Действительно, пора бы уже.

— Ромашова.

Как многословно! Может, ещё что-то добавишь?

— Лиза, я хотел перед тобой извиниться.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. На лице не было никаких эмоций. Просто смотрела, выжидающе.

— За то, что сделал с тобой. Мне правда, стыдно.

Не отводит взгляд, смотрит.

— Я не хотел того, что сделал с тобой. Ну, хотел, конечно, но не так… Не имел права.

Блядь. Да это же пиздец! Что ты несёшь?

— Я имею ввиду, что так не должно было произойти. Ну, против твоей воли.

Уже лучше.

А она смотрела, не мигая. Отблеск света играл с её ресницами, отбрасывая длинные тонкие тени.

— И я правда не знал, что ты девственница.

Смотрит. Молчит. Да хоть бы что-то уже сказала, в самом деле! Как понять, что дальше говорить?

— Ну… и я сорвался. Просто не смог себя сдержать.

Она уснула что ли с открытыми глазами?

— Ромашка. Мне жаль.

И замолчал. Просто хуй знает, что там творится у неё в башке. Он себя чувствовал первокурсником, который объяснялся перед преподавателем, только что совершившим какую-то шалость.

А она молчала. И просто смотрела на него.

— Ромашова, заебала, может уже что-нибудь скажешь?

А она словно ожила. Оторвалась от двери и встала между ним и диваном. Сцепила руки между собой и будто набрала воздух в лёгкие, так возвысилась её грудь.

— Громов. Я простила тебя уже давно, — голос ровный, тихий, — Да, это было неправильно. Но меня больше интересует другое.

И взглянула на него, смотря в упор.

— Что вообще всё это значит? И чего ты от меня хочешь?

Самый сложный, но в это же время самый простой вопрос.