Страница 11 из 20
Елена узнала, что привлекшее ее внимание старинное здание, возле Трехсвятской церкви, местные жители называют «Пугачевской палаткой». Когда-то это здание было украшено решетчатыми окнами и железным крыльцом.
Во время, когда в городе хозяйничал Пугачев, в этой палатке содержались, подвергались истязаниям и пыткам, свозимые дворовыми людьми из окрестных сел и деревень и ожидающие казни местные помещики – их недавние хозяева. Возле железного крыльца творились казни и с него же оглашались распоряжения и зачитывались манифесты предводителя бунтовщиков, называвшего себя истинным Российским императором и самодержцем Петром III.
Елена была уверена, что Пугачевская палатка не случайно оказалась у нее на пути и приковала ее внимание. Все события последнего года ее жизни были наполнены жестокостью и несправедливостью, когда она, совершенно не заслуживающая такого обращения, подвергалась унижениям и допросам в казематах ОГПУ.
Вероятно, более жестоким допросам и даже пыткам подвергались помещики, содержащиеся когда-то в Пугачевской палатке. Несомненно, жестокость того народного бунта испытали на себе жены и дети тех помещиков. Елена думала о женщинах, которые были виноваты уже тем, что были женами помещиков, прошедших через Пугачевскую палатку. Сами собой выстраивались исторические параллели между событиями, происходившими сто шестьдесят лет назад и современными, участницей которых невольно стала сама Елена. Ей представилось, что судьбы помещиков, подвергавшихся пыткам и даже казням в Пугачевской палатке очень похожи на судьбы Андрея и других бывших царских офицеров, канувших в неизвестность в казематах Лубянки. Уже почти не было сомнения, что сами здания в Москве, где разместилось ОГПУ и эта старинная Пугачевская палатка здесь в Саранске, также как и люди, нашедшие в них в разное время свое предназначение и роль, имеют потомственную родовую связь через многие годы и поколения.
Стены этих зданий пропитаны сломленной волей, стонами и скорбью людей, которые подвергались и подвергаются злодеяниям и пыткам, в их стенах рождались и рождаются предательство и несправедливость и они эти здания, как в прошлом, так и теперь дают прибежище темным силам. Так думала Елена и у нее на это были основания.
В последние недели Елене часто приходилось посещать здание, в котором разместилось местное отделение ОГПУ. Каждый раз, находясь в нем, к ней возвращались оцепенение, ее охватывали холод и ужас, подобные тем, которые она испытывала в Москве в стенах здания на Лубянке, подвергаясь допросам и ожидая приговора по делу, смысл и содержание которого она так и не смогла уразуметь.
Эти ее нынешние ощущения оцепенения, холода и ужаса возникали от осознания того, что в любой момент времени и в зависимости от неизвестных ей причин, настроений или просто по прихоти человека ведущего ее теперешнее дело в ее судьбе может случиться поворот, от которого ничего хорошего ждать не приходится. И последствия такого поворота она не может ни предвидеть, ни предотвратить.
Как ни хотелось ей держаться подальше от мрачного дома, в котором размещено местное ОГПУ, но вот опять участковый Василий Черняйкин передал ей повестку, которой следователь Соколов вызывал ее на беседу. В последние недели Елену вызывали туда часто, даже по очень незначительным поводам, ей это было крайне неприятно, но приходилось являться и вести себя ровно и сдержанно. Однако, несмотря на все неприятные чувства и ощущения, связанные с этими посещениями, нельзя было не заметить, что в обращении к ней у следователя Соколова появилась даже некоторая любезность.
Наступило утро, когда Елене снова предстояло пойти к следователю. Она поднялась, щурясь от утреннего солнца, взглянула на лежащую, на столе повестку, поправила сбившееся с плеча Гриши одеяло, подошла к окну, чтобы поправить занавеску.
Как ни старались Елена и Анастасия Георгиевна защитить сон Гриши от яркого утреннего света, это у них плохо получалось. Они меняли занавески, подбирали поплотнее и потяжелее, но солнечный луч все равно находил небольшой просвет между занавесками и не спеша разгуливал по комнате, касаясь сначала лица Елены, а через короткое время добирался и до Гриши.
Елена еще раз взглянула на Гришу, вздохнула и отправилась на кухню, оттуда уже распространялся запах кофе. Анастасия Георгиевна поднималась всегда очень рано и если позволяла погода еще до завтрака выходила прогуляться, она всегда обходила ближайшие к ее дому четыре квартала городской застройки и возвращалась в маленький дворик возле своего дома, где любила посидеть на скамеечке, послушать щебетание птиц. Прежде она при этом грустила о собственном одиночестве, теперь в ее жизни многое изменилось, появились заботы, об одиночестве она перестала думать, а ее мысли теперь обращались к планам на текущий день и ближайшее будущее.
Прогулка обычно занимала не более получаса вне зависимости от выбранного маршрута. Ни какой разницы не было, в каком направлении пойти налево или направо от своего дома, все равно, обойдя выбранные раз и навсегда четыре квартала, через полчаса она возвращалась в свой дворик. Все это потому, что город уже очень давно был расчерчен прямыми улицами так, что образовывал прямоугольники кварталов одинакового размера. Немного портила картину речка Саранка, которая пересекала город своим слегка извивающимся руслом, нарушая прямолинейную стройность плана города, утвержденного, как говорили, еще Екатериной Великой.
Анастасия Георгиевна уже провела свой утренний моцион и ожидала Елену к завтраку. Для этих двух женщин завтрак состоял из чашки кофе и еще какой-нибудь малости. Обыкновенно, эту малость готовили из полученного пайка по продовольственным карточкам Анастасии Георгиевны. Эту малость они именовали «казенным завтраком». Иногда, вместо казенного, позволяли себе к завтраку небольшой салатик из овощей или фруктов в зависимости от сезона и своих материальных возможностей. Деньги из сумочки, те, что передали Елене в больнице, закончились. На работу устроиться она не могла, поскольку следствие продолжалось, поэтому приходилось экономить на всем. Какое-то время, по крайней мере, до окончания следствия предстояло жить на карточки Анастасии Георгиевны и небольшую подработку, которую ей удавалось получать за счет давнего почти забытого увлечения, о котором Анастасия Георгиевна вспомнила, когда Елена с Гришей появились в ее доме. Подработка появилась не сразу, началось с того, что Анастасия Георгиевна посмотрев с сожалением на то, что ее постояльцы все время ходят в том, в чем пришли и им больше совершенно нечего одеть, достала из кладовки свою старую, давно отправленную на покой, но аккуратно и бережно хранимую швейную машинку «Зингер». Из шкафов были изъяты старые давно не ношенные, но вполне приличные вещи и очень скоро эти вещи превратились во вполне аккуратно сшитые и очень симпатичные костюмчики для Гриши и платьица для Елены. Елена, как могла, помогала Анастасии Георгиевне, это занятие увлекло и еще больше сблизило их, Елена с удовольствием примеряла только что сшитые платья, вертелась перед зеркалом, у нее даже заблестели глаза, и на лице на много чаще стала появляться улыбка.
Елена преобразилась, это стали замечать соседи по дому и прохожие на улице, особенно мужчины, которые все больше обращали на нее внимание. Только участившиеся вызовы к следователю из ОГПУ сдерживали ее преображение и возвращали Елене ее прежний скромный и строгий облик.
Одной из первых, выход применению неожиданного таланта Анастасии Георгиевны к созданию женских нарядов, обнаружила Варвара, она часто навещала Елену и благодаря своему общительному характеру очень быстро сблизилась и с Анастасией Георгиевной, однажды, увидев Елену в новом платье, она попросила сшить платье и для нее. Платье очень хорошо подошло. Невозможно было удержаться, и Варвара показала свой новый наряд подругам. Известие о возможности получить недорогие и симпатичные платья быстро разнеслось среди ее знакомых, так у Анастасии Георгиевны стали появляться первые заказчицы. Елена тоже не скромничала и охотно делилась со своими новыми знакомыми тем, откуда у нее появились такие симпатичные наряды.