Страница 8 из 12
Сапогов встал, с наслаждением расправил могучие члены и с интересом потянулся к аппарату.
– А ну – вынимай!
– Что… вынимать?..
– Что там у тебя вышло? Покажь!..
– Видите ли… Сейчас же нельзя! Сейчас еще ничего нет. Мне еще нужно пойти в темную комнату проявить негатив.
Сапогов погрозил Голдину пальцем и усмехнулся.
– Хе-хе! Старая штука!.. Нет, брат, ты мне покажи сейчас… А этак всякий может.
– Что это вы говорите? – встревожепно закричал фотограф. – Как же я вам покажу, когда оно не проявлено! Нужно в темную комнату, которая с красным светом, нужно…
– Да, да… – кивал головой Сапогов, иронически поглядывая на Голдина. – Красный свет, конечно… темная комната… Ну, до чего же вы хитрые, жидова! Учитесь вы этому где, что ли… Или так, – сами по себе? Дай мне, говорит, темную комнату… Ха-ха! Не-ет… Вынимай сейчас!
– Ну, я выну – так пластинка будет совершенно белая!.. И она сейчас же на свету пропадет!..
Сапогов пришел в восторг.
– И откуда у вас что берется?! И чтой-то за ловкий народ! Темная, говорит, комната… Да-а. Ха-ха! Мало чего ты там сделаешь, в этой комнате… Знаем-с. Вынимай!
– Хорошо, – вздохнул Голдин и вынул из аппарата белую пластинку. – Смотрите! Вот она.
Сапогов взял пластинку, посмотрел на нее – и в его груди зажглась страшная, тяжелая, горькая обида.
– Та-ак… Это значит, я такой и есть? Хороший ты фотограф. Понимаем-с!
– Что вы понимаете?! – испугался Голдин. Городовой сумрачно посмотрел на Голдина…
– А то. Лукавый ты есть человек. Завтра на выезд получишь. В 24 часа.
Сапогов стоял в литографической мастерской Давида Шепелевича, и глаза его подозрительно бегали по странным доскам и камням, в беспорядке наваленным во всех углах.
– Бонжур, – вежливо поздоровался Шепелевич. – Как ваше здоровьице?
– Да так. Ты ремеслепник будешь? А какой ты ремесленник?
– Литографический. Ярлыки разные делаю, пригласительные билеты… Визитные карточки делаю.
– Вот ты мне это самое и покажи! – сказал подмигивая Сапогов.
– Сколько угодно! Мы сейчас, ваше благородие, вашу карточку тиснем. Как ваше уважаемое имя? Сапогов? Павел Максимович? Одна минутка! Мы прямо на камне и напишем!
– Ты куда? – забеспокоился Сапогов. – Ты при мне, брат, пиши!
– Да при вас же! Вот на камне!
Он наклонился над камнем, а Сапогов смотрел через его плечо.
– Ты чего же пишешь? Разве так?
– Это ничего, – сказал Шепелевич. – Я на камне пишу сзаду наперед, а на карточке оттиск выйдет правильный.
Сапогов засопел и опустил руку на плечо литографа.
– Нет, так не надо. Я не хочу. Ты, брат, без жульничества. Пиши по-русски!
– Так оно и есть по-русски! Только это ж нужно, чтобы задом наперед.
Сапогов расхохотался.
– Нужно, да? Нет, брат, не нужно. Пиши правильно! Слева направо!
– Господи! Что вы такое говорите! Да тогда обратный оттиск не получится!
– Пиши, как надо! – сурово сказал Сапогов. – Нечего дурака валять.
Литограф пожал плечами и наклонился над камнем. Через десять минут Сапогов сосредоточенно вертел в руках визитную карточку и, нахмурив брови, читал:
– Вогопас Чивомискам Левап. На сердце у него было тяжело…
– Так… Это я и есть такой? Вогопас Чивомискам Левап. Понимаем-с. Насмешки строить над начальством – на это вы горазды! Понимаем-с!! Хороший ремесленник! Отметим-с. Завтра в 24.
Когда он уходил, его добродушное лицо осунулось. Горечь незаслуженной обиды запечатлелась.
«Вогопас, – думал, тяжело вздыхая, городовой, – Чивомискам!»
Старый Лейба Буцкус, сидя в уголку сквера, зарабатывал себе средства к жизни тем, что эксплоатировал удивительное изобретение, вызывавшее восторг всех окрестных мальчишек… Это был диковинный аппарат с двумя отверстиями, в одно из которых бросалась монета в пять копеек, а из другого выпадал кусок шоколада в пестрой обертке. Многие мальчишки знали, что такой же шоколад можно было купить в любой лавчонке, без всякого аппарата, но аппарат именно и привлекал их пытливые умы…
Сапогов подошел к старому Лейбе и лаконически спросил:
– Эй, ты! Ремесленник… Ты чего делаешь?
Старик поднял на городового красные глаза и хладнокровно отвечал:
– Шоколад делаю.
– Как же ты его так делаешь? – недоверчиво покосился Сапогов на странный аппарат.
– Что значит – как? Да так. Сюда пятак бросить, а отсюда шоколад вылезает.
– Да ты врешь, – сказал Сапогов. – Не может этого быть!
– Почему не может? Может. Сейчас вы увидите.
Старик достал из кармана пятак и опустил в отверстие. Когда из другого отверстия выскочил кусок шоколада, Сапогов перегнулся от смеха и, восхищенный, воскликнул:
– Да как же это? Ах ты, господи. Ай да старикан. Как же это оно так случается?
Его изумленный взор был прикован к аппарату.
– Машина, – пожал плечами апатичный старик. – Разве вы не видите?
– Машина-то – машина, – возразил Сапогов. – Да как оно так выходит? Ведь пятак-то медный, твердый, а шоколад сладкий, мягкий… как же оно так из твердого пятака может такая скусная вещь выйти?
Старик внимательно посмотрел своими красными глазами на Сапогова и медленно опустил веки.
– Электричество и кислота. Кислота размягчает, электричество перерабатывает, а пружина выбрасывает.
– Ну-ну, – покрутил головой Сапогов. – Выдумают же люди. Ты работай, старик. Это здорово.
– Да я и работаю! – сказал старик.
– И работай. Это, братец, штука! Не всякому дано. Прощевайте!
И то, что сделал немедленно после этого слова Сапогов, могло быть объяснено только изумлением его и преклонением перед тайнами природы и глубиной человеческой мысли: он дружеским жестом протянул старому шоколадному фабриканту руку.
На другой день Шепелевич и Голдин со своими домочадцами уезжали на первом отходящем из Ялты пароходе.
Сапогов по обязанностям службы пришел проводить их.
– Я на вас сердца не имею, – добродушно кивая им головой, сказал он. – Есть жид правильный, который без обману, и есть другой сорт – жульнический. Ежели ты, действительно, работаешь: шоколадом или чем там – я тебя не трону! Нет. Но ежели – Вогопас Чивомискам Левап – это зачем же?
Тяжелое занятие
Избирательная лихорадка
Это было в Петербурге во время выборов в Государственную Думу.
Председатель избирательной комиссии и члены хлопотали с раннего утра.
– Дадут ли нам достаточный наряд полиции?
– А что?
– Как что? Вы шутите? Избиратели как сунут сразу, то и столы, и урны, и нас сметут, как щепочки! Вы шутите?.. Толпа, а тем более громадная, многотысячная – это слепой, стихийный зверь, который все сметает на своем пути!!.
– Вы думаете – могут произойти беспорядки?
– Ходынка будет!
И когда председатель и члены избирательной комиссии подъехали к помещению, где стояли урны – в глазах всех читалась затаенная тревога и страх перед грядущим.
– Странно, – сказал председатель. – Уже без пяти минут девять, а я не вижу никого из избирателей! Я думал – толпа будет…
Член комиссии зловеще улыбнулся.
– Погодите, погодите! Без пяти минут девять – еще не девять… Толпа аккуратна – этот стихийный зверь – и явится ровно в девять часов сплошным, все сокрушающим на своем пути потоком.
«Фокус с Государственной Думой»
И комиссия, бледная, притихшая, вся ушла в нервное ожидание.
За стеной пробило девять часов.
– Видите – уже девять! – сказал председатель.
– Да, что-то странное… Может быть, те часы спешат?.. Нет, правильно! Ничего не понимаю!
С улицы донесся гул, топот и громкие крики.
– Вот оно! – растерянно воскликнул член комиссии и, подойдя к окну, распахнул его. – Идут.