Страница 11 из 14
– Асатар! – прошептала я, глядя на юношу, стоявшего во дворе под окнами. Снова голый!
– Рады меня видеть, Риэра? – он послал мне воздушный поцелуй и начал одеваться.
– Только в том случае, если вы передумали и решили познакомиться с сыном. – А одежду он в лапах, что ли, нес? – Но не понимаю, почему это не могло подождать до утра.
– Под темной луной девушки сговорчивее! – принц улыбнулся и полез по стене наверх.
– Что вы делаете? – одной Богине ведомо, за что он цепляется!
– Поможете? – он протянул руку.
– Ни за что! – я отступила от окна.
– Зря! Если упаду, вам придется переполошить всех, чтобы меня осмотрел лекарь. Как будете объяснять, почему покалеченный дракон лежит под вашими окнами?
Теперь понимаю, от кого у Сара хитрость и полнейшее отсутствие совести – в папочку! И в самом деле, что скажу, если все увидят принца? Репутацию потом никогда не отмою! К сожалению, он прав.
– Залезайте уже! – прошипела я, схватив его за шкирку и потянув на себя. Конечно же, он сбил меня с ног и прижал к полу своим телом. Вот дура, надо было догадаться! – Ах ты, наглец! – мое колено с размаху впилось ему между ног. – Пошел прочь!
– Уууу! Зач.. чем же так? – скуля, принц перекатился на спину, зажимая руками свое достоинство. Хорошо, что анатомия драконов в простом обличии не отличается от людской.
– Не на ту девицу позарились, Владыка суши! – на моих губах появилась довольная улыбка. Я встала. Чудо, что Сар не проснулся. – Хватит валяться, вставайте. И посмотрите на сына.
– Как будто мне сейчас до бастардов! – простонал Асатар, поднявшись. Бурча и хромая, он все же подошел к постели малыша. – Ужас какой. – По лицу дракона расплылась гримаса отвращения. – Точно был пьян, когда с его матерью связался! – он прищурился. – У него что… перепонки на лапах?!
– У него руки! Как и у вас! – меня покоробило.
– Какой кошмар! Почему он не умер? Полукровки почти все…
– Пошел отсюда! – рявкнула я, толкнув его в грудь.
– Надо мной потешаться будет весь двор! – причитая, принц попятился. – Какой позор!
– Проваливай, подонок!
– Риэра, но…
– Убирайся! – я дотолкала гада до окна. Под темной луной на его лице серебрилась затейливая вязь. Красивое лицо, и рисунок прекрасный. Вот только сам он – дерьмо!
– Вы не понимаете! – он еще и оскорбился, надо же! – Жестокая вы! – принц перелез через узкий подоконник и осторожно начал спускаться.
Когда его ноги коснулись земли, я схватила ночной горшок, что стоял у Сара под кроватью, и с удовольствием выплеснула на Асатара. Так тебе и надо! Тот взревел и быстро сорвал с себя одежду. Через мгновение драконья тень свечкой метнулась в небеса.
– И никогда больше не появляйся! – прошептала я вслед и покосилась на спящего Сара. – Не нужен тебе такой отец, малыш. Уж лучше вообще без него, чем такой мерзавец!
Незачем вообще связываться с драконами! От них одно страдание, как от всех имеющих власть! Я смахнула слезы со щек, еще не зная, что скоро моя жизнь окажется тесно связана именно с ними – с драконами.
Глава 8. Дитя мира
Горан
Я – Горан Драган. Это имя вгоняет врагов в дрожь уже третью сотню лет. Но так было не всегда. Родители, чистокровные санклиты, обеспечили мне высокий статус в сообществе бессмертных с рождения. Статус, но не счастье. Моя мать Руфь любила Антуна Драгана, своего супруга, но он стал ее самым большим разочарованием, растоптав надежды и мечты, поломав жизнь. Так он поступал со всеми, всегда.
Самый известный санклит после прародителей санклитских кланов Якоба и Лилианы, детей Ангела Смерти от простой женщины. Великий Антун, собравший бессмертных воедино, он вернул им самоуважение и направил все силы на борьбу с Охотниками. Пролились реки крови, и в итоге наши враги пошли на попятную – было заключено перемирие. Весьма шаткое и условное, нам оно было более выгодно, чем Охотникам.
Именно в этот момент я появился на свет. Мать называла меня Дитя мира. Отца это злило, но по большому счету он не обращал внимания на второго сына, его сердцем безраздельно владел Януш – первенец. Рыжеволосый чистокровный санклит, брат и сам был словно огонь – опасный, безжалостный, жестокий.
Он вырос именно таким, каким Антун хотел видеть наследника – своей точной копией. Януш ненавидел Охотников и презирал людей, считая их санклитским кормом, не думая, отнимал жизни, делая исключение лишь для красавиц – их он соблазнял, влюблял в себя.
Но целью моего брата было вовсе не плотское удовольствие. Род Драганов считался плодовитым, что вообще-то не характерно для санклитов, поэтому Янушу, что игрался с девицей, частенько удавалось обрюхатить свою жертву. Для девушки это был смертный приговор – она погибала и при выкидыше, и в случае попытки избавиться от ужасного плода, и неизбежно умирала при родах.
Одному господу ведомо, что за извращенное удовольствие брат находил в этом. Антун лишь смеялся, когда появлялся еще один внук или внучка, и отправлял к кормилице-санклитке, которых было много в деревнях на землях вокруг нашего замка. Сейчас ни одного из них, насколько мне известно, в живых не осталось – перебили Охотники. Учитывая жестокий нрав, что передавался племянникам по наследству, это к лучшему – они причинили много зла.
Януш тоже был убит – отцом одной из погубленных девушек. Ее сестра заманила его в ловушку на сеновал, где уже ждали крестьяне. Скорбящий отец вогнал кинжал с костью чистокровки в грудь моего брата, и тот умер, успев все же многих из напавших утащить с собой на тот свет.
Антун был безутешен. В отместку он уничтожил ту деревню, не оставил в живых никого, лично отняв у каждого из жителей жизнь. Но удовлетворения это ему не принесло. Тело Януша отнесли в родовой склеп Драганов, отец не выходил оттуда неделю. Все, кто пытался поговорить с ним, были убиты. Прошла еще неделя и туда собралась идти моя мать.
Я умолял ее не делать этого, но безудержные рыдания подростка ее не убедили. Она крепко обняла меня и сказала, что должна это сделать. Лишь став взрослым, я понял, что Руфь приняла любовь к Антуну как свой крест, и безропотно несла его, пытаясь сделать мужа мягче, добрее, милосерднее. По иронии судьбы это значило сделать его человечнее – а людей он презирал, равно как и любую слабину в себе и окружающих.
Я проводил мать до склепа и остался стоять недалеко от кованой двери с фамильными вензелями. Руфь вновь прижала меня к себе, улыбнулась и вошла внутрь. Очень долго было тихо. Я прислушивался к этой зловещей тишине, представляя бездыханное тело матери, распростертое у ног отца.
Солнце село, по земле уже ползли щупальца тумана, холод пробирался под камзол, но к нему мне было не привыкать – отец не жаловал неженок, в комнатах сыновей камин разжигали только в лютые морозы, а в остальное время года не дозволялось даже укрываться одеялом. И зимой мы занимались утренними упражнениями босоногими и с обнаженным торсом.
Решив, что неизвестность хуже смерти, я подошел к двери в склеп. Она оказалась приоткрыта. Заглянув в щель, я не поверил глазам – отец стоял перед матерью на коленях и рыдал – взахлеб, сотрясаясь всем телом, воя и скрежеща зубами. Руки прижимали ее к себе, цеплялись за нее, словно мраморная плита пола всасывала его в себя, изгоняя из привычной жизни, отнимая силы и желание жить. Руфь гладила его по голове, закрыв глаза, из которых по лицу текли слезы.
Я вернулся в замок и стоял у окна, пока не увидел их. Сгорбленные, словно древние старики, прижатые одним горем на двоих к земле, они медленно брели во тьме, которую холодным мертвенным светом подсвечивала луна. Следующим утром моя жизнь изменилась навсегда.
– Вставай, живо! – рука отца толкнула меня, спросонок не соображающего, в плечо. – Довольно дрыхнуть!
Я вскочил, ничего не понимая и еще не зная, что детство кончилось. Навсегда.
Отныне моя жизнь мне не принадлежала. Что делать, когда и почему, решал Антун. Жесткие изнуряющие тренировки, обучение, лишь несколько часов сна в день, беспрекословное выполнение команд – словно я пес, за малейшую провинность или промах – розги, в лучшем случае.