Страница 2 из 20
– Примерно на треть меньше, чем от Земли до Солнца, – прокомментировал инженер. – Джордж, там, наверное, жарко!
– На освещенной солнцем стороне – да, – ответил Кинни. – На темной стороне холодно, как в космосе – четыреста шестьдесят градусов по Фаренгейту.
Несколько минут они молча размышляли об этом. Инженер подошел к другому окну и посмотрел на Венеру, которая в то время находилась на расстоянии около шестидесяти миллионов миль от Солнца. По возвращении они собирались посетить "сестру-близнеца Земли". Через некоторое время он вернулся к команде, готовый задать еще один вопрос:
– Если Меркурий когда-то был обитаем, то его день был не таким длинным, как сейчас, не так ли?
– Нет, – ответил ученый. – По всей вероятности, его день был такой же длины, как и наш. Меркурий, знаете ли, сравнительно старая планета, будучи меньшего размера, он остыл раньше Земли и больше подвергался воздействию солнечного притяжения. Но с тех пор, как у него был такой же день, как у нас, прошло очень много времени, вероятно, еще до того, как Земля стала достаточно холодной для жизни.
– Но ведь Меркурий был создан из той же группы вещества… – предположил геолог.
– Тогда нет причин, почему жизнь не могла существовать там в прошлом! – воскликнул архитектор, его глаза сверкали инстинктом прирожденного специалиста по древностям.
Он с нетерпением поднял глаза, когда доктор кашлянул и сказал:
– Не забывайте, что даже если поверхность Меркурия частью испепелена, а частью заморожена, то между ними должна быть область, которая не относится ни к той, ни к другой.
Он взял со стола небольшой глобус и провел пальцем по нему от полюса до полюса.
– Итак. Должна быть узкая полоса территории, где солнце лишь частично находится над горизонтом, и где климат умеренный.
– Тогда… – почти вскричал архитектор от восторга, который был лишь немного сильнее, чем у остальных двоих, – тогда, если на Меркурии когда-то были люди…
Доктор глубокомысленно кивнул.
– Возможно, они есть и сейчас!
Глава II. Мертвый город
С высоты нескольких тысяч километров Меркурий на первый взгляд сильно напоминал Луну. Общий вид был такой же – унылый диск с небольшими выступами по окружности, крупными неравномерными пятнами темноватого оттенка, разбавленными множеством ярко освещенных участков, линий и пятен.
Однако при ближайшем рассмотрении обнаружилась заметная разница. Оказалось, что вместо кратеров, которыми всегда отличалась Луна, на Меркурии виднелись цепочки настоящих гор.
Доктор издал вздох досады, смешанный со щедрым волнением.
– Как жаль, что эти горы нельзя было различить на Земле, – посетовал он. – Мы бы не стали так поспешно объявлять Меркурий мертвым миром.
Остальные были слишком увлечены, чтобы комментировать происходящее. Летательный аппарат быстро опускался все ближе и ближе к планете; Смит уже приостановил подачу тока, с помощью которого он притягивал Куб к северному полушарию маленького мира, и теперь использовал отрицательное напряжение. Таким образом, он хотел затормозить их падение и не дать кораблю разбиться.
Вдруг геолог Ван Эммон, чьи глаза были прикованы к биноклю, издал возглас удивления.
– Посмотрите на эти разломы!
Он указал на область к югу от того места, куда они направлялись, которую можно назвать зоной горения планеты.
Сначала было трудно что-либо разглядеть, но затем, мало-помалу, перед их глазами развернулась гигантская, паукообразная система расщелин в чужой поверхности под ними. От точки, расположенной почти прямо напротив Солнца, эти трещины расходились в полудюжине разных направлений; огромные, неправильной формы расщелины пронизывали и горы, и равнины. Местами их ширина достигала сотен миль, а глубина не поддавалась никакому определению. Насколько могли судить четверо в Кубе, они были бездонными.
– Маловероятно, что там сейчас найдется хоть кто-то живой, – скептически заметил геолог. – Если солнце высушило его настолько, что образовались подобные разломы, то как там может существовать животная жизнь?
– Обратите внимание, – заметил доктор, – что трещины идут не от самого края диска.
Это было действительно так: все большие трещины заканчивались далеко за пределами "сумеречной полосы", в которой, по словам доктора, еще могла существовать жизнь.
Но когда летательный аппарат устремился вниз, их внимание было приковано к поверхности прямо под ними – точке, широта которой примерно соответствовала широте Нью-Йорка на Земле. Это была область невысоких гор, заметно отличающихся от обрывистых хребтов, видневшихся на севере и востоке. На западе, то есть слева, сравнительно ровный участок, на котором местами выступали несколько пиков, наводил на мысль о древнем ложе океана.
К этому времени они были уже не дальше тысячи миль. Смит прибавил силу потока, скорость уменьшилась до безопасной, и они с величайшей осторожностью осматривали приближающуюся поверхность. Архитектору, жителю Нью-Йорка, эта местность сильно напомнила осенний пейзаж Аппалачей; Ван Эммон, родившийся и выросший на тихоокеанском побережье, заявил, что это место почти в точности повторяет местность к северу от Сан-Франциско.
– Если бы я не знал, где нахожусь, – заявил он, – я бы сейчас пытался найти Эврику.
Инженер сдержанно улыбнулся. Он провел несколько лет в Шотландии и был уверен, – с готовностью сообщил он остальным, – что эта новая местность гораздо больше похожа на Бен-Ломонд, чем на любое другое место на земле. Он был настолько убедителен, что заставил доктора, новозеландца, широко улыбнуться.
– Это точно такие же холмы, как у меня дома, – заявил он с таким убеждением, что дальнейшее обсуждение стало бесполезным.
– Там река! – неожиданно воскликнул архитектор, указывая на нее; затем, прежде чем остальные успели прокомментировать, добавил:
– То есть то, что когда-то было рекой.
Они увидели, что он прав: неровная, но четко очерченная полоса песчаного оттенка струилась по центру избранного ими места – длинной, Г-образной долины, окруженной невысокими холмами.
– Это наиболее подходящее место для поисков жизни вне сумеречной зоны, – заметил доктор. – Ни гор, ни твердых почв.
Затем он добавил:
– Спектроскоп ясно показал, что в том небольшом количестве воздуха, которое здесь имеется, есть водяной пар. Его должно быть ничтожно мало. Если бы воздух был таким же влажным, как земной, мы бы не смогли разглядеть поверхность с такой высоты.
Заманчивая на вид долина находилась теперь менее чем в ста милях внизу. Но привлекательной она была только в общих чертах, а по цвету – серовато-бурая, выжженная и неприветливая. Холмы были более желтыми, а их вершины – щелочно-белыми.
– Кто-нибудь из вас заметил хоть что-нибудь зеленое? – спросил инженер чуть позже. Они молчали; каждый из них давно заметил, что даже вблизи полюсов нет ни малейших признаков растительности.
– Нет шансов, если нет растительности, – пробормотал доктор, обращаясь скорее к самому себе.
Архитектор спросил, что он имеет в виду. Тот пояснил:
– Насколько нам известно, вся животная жизнь зависит от растительности в плане получения кислорода. Не только от содержащегося в воздухе кислорода, но и от кислорода, содержащегося в растениях, которыми питаются животные. Если нет зелени…
Он сделал паузу, услышав негромкое восклицание Смита. Глаза инженера с удивлением и волнением смотрели на ту часть долины, которая лежала на стыке буквы "Г" под ними. Она имела в поперечнике около шести миль, и по всей ее сравнительно гладкой поверхности торчали темные выступы. При взгляде через бинокль они имели правильный, однообразный вид.
– Боже мой! – воскликнул доктор едва ли не с трепетом.
Он наклонился вперед и в десятый раз протер до блеска окуляр. Все четверо мужчин напрягли глаза, чтобы все рассмотреть.
Тишину нарушил архитектор. Остальные трое оставались в молчании, поскольку чувство восторга от увиденного не покидало их. Для эксперта в области археологии подобные чувства были не слишком важны.