Страница 7 из 48
– Персики любишь?
– Еще бы, – сказал Варт, у которого немедленно потекли слюнки.
– Они в эту пору редки, – неодобрительно произнес старик и зашагал по направлению к дому.
Варт последовал за ним, поскольку это было проще всего, предложил поднести бадью (что явно понравилось Мерлину, тут же ее отдавшему) и ждал, пока Мерлин разбирался с ключами, – бормоча, ошибаясь и роняя их на траву. Наконец, когда они проникли внутрь черно-белого домика – с такими сложностями, словно они его взламывали, – мальчик влез за хозяином по лестнице и оказался в комнате наверху.
Это была самая удивительная комната, в какой ему когда-либо приходилось бывать.
Со стропил свисал доподлинный крюкорыл, совершенно такой, как в жизни, страшенный, со стеклянными глазами и оттопыренным пластинчатым хвостом. Когда его хозяин вошел в комнату, чудище в знак приветствия подмигнуло одним глазом, хоть и было оно чучелом. Здесь помещались тысячи книг в побуревших кожаных переплетах, иные были прикованы к полкам цепями, иные прислонились одна к другой, как если бы выпили лишку и не очень себе доверяли. От них тянуло плесенью, их солидная сумрачность навевала безмятежный покой. Были тут и чучела птиц – попугаев, сорок, зимородков, павлинов во всей их красе, разве что пары перьев в хвосте не хватало, и малых пичужек размером с жуков, и знаменитого феникса, от коего пахло ладаном и кардамоном. Феникс вряд ли был настоящим, поскольку единовременно может существовать только один. Над полкой камина висела лисья голова, под которой было написано
ГРАФТОН, ОТ БУКИНГЕМА ДО ДАВЕНТРИ, 2 ЧАС. 20 МИН.,
а также сорокафунтовый лосось с подписью
ЛОХ О, 43 МИН., БУЛЬДОГ
и совсем живой на вид василиск с подписью печатными буквами
КРОУХЕРСТ, ШОТЛАНДСКАЯ ВЫДРОВАЯ.
Тут было несколько кабаньих клыков и тигриных когтей, и когтей леобарса, симметрично размещенных в стеклянной витринке, и огромная голова памирского архара, шесть живых ужей в подобии аквариума, несколько домиков ос-отшельниц, красиво вставленных в стеклянный цилиндр, заурядный пчелиный улей, обитатели коего безмятежно влетали и вылетали в окно, два молодых ежа, обернутых в вату, чета барсуков, при появлении волшебника сразу же завопивших «ик-ик-ик-ик», двадцать коробочек, вмещавших шестерку гарпий, гусениц палочника и даже одну олеандрового бражника ценою в шесть пенсов, – все кормились на своих любимых листьях, – ружейный ящик с разнообразным оружием, которое еще предстояло изобрести через полтысячи лет, ящик с таковыми же удилищами, комодик, набитый мормышками на лосося, Мерлиновой собственноручной вязки, другой комод, на ящиках которого красовались таблички «Мандрагора», «Мандрагоровый корень», «Камнеломка» и прочее, пучок индюшачьих и гусиных перьев, еще не подготовленных для письма, астролябия, двенадцать пар сапог, дюжина неводов, три дюжины проволочных силков на кролика, двенадцать пробочников, несколько муравьиных гнезд между двумя пластинами стекла, пузырьки с чернилами всевозможных оттенков от красного до фиолетового, штопальные иглы, золотая медаль лучшего стипендиата Уинчестера, четыре или пять фонографов, выводок полевой мыши живьем, два черепа, множество дорогого стекла – стекло венецианское, бристольское – и бутыль полировочной мастики, немного желтого японского фарфора и клуазоне, четырнадцатое издание «Британской Энциклопедии» (подпорченное, если правду сказать, чрезмерным натурализмом его познавательных вкладных иллюстраций), два набора красок, один – масляных, другой – акварельных, три глобуса с изображением уже открытых земель, несколько окаменелостей, набитая голова странного гибрида верблюда и парса, именуемого также гирафой, шесть больших лесных муравьев, стеклянные реторты, колбы, бунзеновские горелки и еще много чего, включая полный комплект сигаретных обложек работы Питера Скотта, изображающих пернатую дичь.
Войдя в этот покой, Мерлин снял свою цеплявшуюся за кровлю остроконечную шляпу, и сразу в одном из темных углов послышалась чья-то пробежка, захлопали мягкие крылья, и на черной шапочке, покрывавшей его макушку, объявилась неясыть.
– Ой какая милая сова! – воскликнул Варт.
Однако, когда он приблизился к ней, протянув руку, сова распрямилась, став выше наполовину, затвердела, словно аршин проглотив, сожмурилась, оставив лишь узенькие щелки, – вот как обыкновенно делаешь ты, когда приходится закрывать глаза, играя в прятки, – и сообщила неуверенным голосом:
– А никакой тут совы и нету.
После чего совсем закрыла глаза да еще отвернулась.
– Это всего лишь мальчик, – сказал Мерлин.
– И мальчика нету, – с надеждой сказала птица, не повернув головы.
Варт, пораженный открытием, что совы могут, оказывается, разговаривать, окончательно забылся и подошел еще ближе, отчего птица и вовсе разнервничалась, нагадила Мерлину прямо на голову – комната была совершенно бела от помета – и отлетела, усевшись на самом дальнем краешке крюкорылова хвоста, вне пределов досягаемости.
– У нас так редко случаются гости, – пояснил волшебник, вытирая голову половинкой драных пижамных штанов, которую держал для этой цели, – что Архимед немного стесняется незнакомцев. Иди сюда, Архимед, я хочу познакомить тебя с моим другом по имени Варт.
Тут он протянул к Архимеду руку, и тот враскачку, совсем по-гусиному, прошелся по крюкорыльей спине – ему приходилось идти переваливаясь, чтобы не повредить хвоста, – и с явственной неохотой соскочил к Мерлину на палец.
– Вытяни палец и приставь сзади к его лапкам. Нет, повыше, под самым хвостом.
Когда Варт это сделал, Мерлин слегка сдвинул Архимеда назад, так что палец мальчика уперся ему в ноги, и Архимеду осталось либо отступить, либо совсем потерять равновесие. Он отступил. Варт стоял, замерев от восторга, а мохнатые лапки крепко обхватывали его палец, покалывая кожу острыми коготками.
– Поздоровайся как полагается, – сказал Мерлин.
– Не буду, – сказал Архимед, глядя в сторону и ухватываясь покрепче.
– Ох, до чего же он милый, – снова вымолвил Варт. – Давно он у вас?
– Архимед живет у меня еще с того времени, когда был маленьким – таким маленьким, что головка у него была размером не больше цыплячьей.
– Хорошо бы он со мною поговорил.
– Может быть, если ты дашь ему эту мышь, только вежливо, он захочет поближе с тобой познакомиться.
Мерлин вынул из шапочки мертвую мышь.
– Я их всегда тут держу и червей для рыбалки тоже. По-моему, очень удобно, – и вручил ее Варту, а тот протянул мышь Архимеду – с некоторой опаской, ибо кривой ореховый клюв выглядел достаточно грозно, – но Архимед, внимательно осмотрев мышь, подмигнул Варту, переступил по пальцу поближе к ней, закрыл глаза и наклонился вперед. Он постоял с закрытыми глазами и выражением блаженства на лице, словно читая молитву, и затем удивительной боковой поклевкой взял лакомство столь нежным прихватом, что будь это мыльный пузырь, и тот остался бы цел. Он еще посидел, наклонившись вперед, с мышью, свисавшей из клюва, как если бы толком не знал, что же с ней дальше делать. Затем приподнял правую лапку – он был правша, хоть люди уверены, что это относится только к ним, – и взял ею мышь. Он держал ее так, как мальчик держит палочку с леденцом, как полицейский – свою дубинку, и глядел на нее, покусывая за хвост. Потом перевернул головою вперед, ибо Варт подал мышь неправильно, и заглотнул одним махом. Оглядев общество (хвост еще свисал из угла его клюва), словно желая сказать: «Я предпочел бы, чтоб вы не глазели так на меня», Архимед отвернулся, воспитанно сглотнул хвостик, почесал левой лапкой свою шкиперскую бородку и взъерошил перья.
– Ну пусть его, – сказал Мерлин. – Может быть, он не желает сходиться с тобой, не узнав, что ты собой представляешь. С совами нелегко подружиться, зато уж потом не раздружишься.
– Может, он посидит у меня на плече, – сказал Варт и при этом машинально опустил руку, так что Архимед, предпочитавший сидеть как можно выше, взбежал по рукаву и скромно встал у Варта за ухом.