Страница 36 из 50
– Итак, значит, разрешение на ношение оружия у вас нашлось… – задумчиво произнес он, разглядывая бумажку.
– Оно никуда и не девалось. Всегда при мне.
– Ваш собеседник, с которым вы сидели за столом в ресторане, утверждает, что, когда вы отлучились в туалет, вас не было достаточно долго.
– Да, когда я вернулся из туалета и увидел, что Марии нет за столиком, я пошел на стоянку проверить, не случилось ли с ней чего. Когда я увидел, что ее машина открыта, а ее самой нигде нет, я бросился ее искать и нашел в подсобном помещении без сознания. Вот и все, что я могу вам сообщить.
– Между прочим, охранник подземной стоянки говорит… – начал было начальник охраны, но Соколов прервал его:
– Говорит… Что вы ему сказали, то он и говорит! – Он подумал, что справедливости от органов безопасности ждать не приходится.
– Он говорит, что схватил вас в тот момент, когда вы нападали на нее, – все-таки продолжил начальник охраны, глядя в упор на Соколова.
Однако подозреваемый и не думал отводить взгляд. Казалось, он ничего не боялся и был абсолютно уверен в своей правоте. Соколов понимал, что другого выхода из создавшейся ситуации у него нет.
– Это вранье! Кроме меня на стоянке был кто-то еще. И этот кто-то – сволочь Гринфельд! – громко сказал он.
Начальник охраны с любопытством взглянул на Соколова, достал из кармана небольшой блокнот в потрепанной кожаной обложке и что-то записал туда, потом нашел в кармане визитную карточку психиатра и положил ее между страницами.
– Сейчас поздно разбираться. Конец рабочего дня. Ночь вам придется провести в отделении милиции, – сказал начальник охраны.
Соколов протестовал, но тот не слушал его.
– Ты еще пожалеешь, – сквозь зубы процедил Соколов, когда его выводили из кабинета начальника охраны. Перспектива провести ночь в кутузке районного отделения милиции его не радовала.
«А эта сволочь Гринфельд сейчас возле Марии!» – Соколова эта мысль раздражала.
Вскоре за ним приехала машина, и он уснул по дороге. Сказалось напряжение последних часов. К тому же вчера он потерял достаточно много крови, и случилось это по вине Марии. Ничего хорошего от этой женщины ждать не приходится. Она, сама того не зная, мешала ему жить. Даже во сне он видел ее в образе ведьмы. Мария подмигнула ему, а потом начала душить своим ярким красным шарфом.
Гринфельду удалось уговорить дежурного врача отпустить Марию домой. Все трое – психиатр, Мария и Даша – сели в его машину. Гринфельд поставил спокойную музыку, и они неспешно поехали к дому Марии. Поток машин к этому времени стал меньше. Даша сидела, прижавшись к матери, и не отводила от нее глаз, будто боялась, что та может исчезнуть. Мария понимала, что ей удалось избежать смерти, но не была уверена, что убийца – Соколов… Он ей нравился… Мария упрекала себя за это: «Все же довольно просто объясняется. Этот тип постарался мне понравиться, и ему это удалось. Вот я и пытаюсь его оправдать».
Возле дома все дышало спокойствием. Вечером похолодало. Гринфельд вызвался проводить Дашу с Марией до квартиры, накинул на плечи женщины свою куртку. Он отказался от приглашения выпить чаю:
– Иди. Тебе нужно хорошо поспать. Я позвоню тебе утром.
– Спасибо, Аркадий, – сказала Мария и открыла дверь.
Дома Дашка вызвалась приготовить ужин, но Мария не была голодна, и девочка пожарила себе яичницу – одной ей есть тоже не хотелось.
Когда Даша вошла в комнату Марии, увидела, что Марию била дрожь.
– Мама, ну вот почему ты не осталась в больнице? – спросила Даша и заботливо накрыла Марию теплым мягким пледом.
Мария посмотрела на нее испуганно: не взбредет ли в голову дочери вызвать «скорую»? Даша вышла из комнаты и через некоторое время пришла с большой кружкой горячего чая с малиной.
– Мам, если хочешь, я переночую с тобой. А завтра я могу не ходить в школу. Напишем какую-нибудь записку моей классной руководительнице.
– Нет, в школу ты пойдешь. Завтра я созвонюсь с Гринфельдом, и мы что-нибудь придумаем.
– Ладно. Я надеюсь, что ты не будешь в одиночестве расхаживать по подземным автостоянкам. – Даша грустно улыбнулась и погладила Марию по голове. Ей страшно было видеть огромные синяки на шее матери, а та их как будто совсем не замечала… «Расстроится, когда увидит», – подумала Даша.
– Хочешь еще чаю? – спросила девочка, глядя на мать с жалостью. Укрыла ее одеялом.
– Спасибо, не надо ничего больше. Я очень хочу спать.
В эту ночь Марии ничего не снилось. А Даша долго ворочалась в своей постели и уснула только под утро. Все ей мешало: и назойливое тиканье часов, и шаги соседей этажом выше, и хлопавшая дверь подъезда. Она вспоминала, как мама рассказывала ей о маньяке, как боялась дяди Саши. «Но это же точно не он напал на маму. Она ему нравится. Я же знаю, что нравится», – думала Даша, ворочаясь с боку на бок. Она не могла себе представить, как можно покушаться на жизнь человека, которого любишь.
Мария слышала, как Даша собиралась в школу, но вставать ей не хотелось. Девочка заглянула в комнату матери, тихонько, чтобы не разбудить Марию, приоткрыла дверь. Та притворилась спящей.
Но как только Даша ушла, Мария все-таки встала с кровати. Закуталась в мягкий махровый халат голубого цвета, который очень любила, и прошла на кухню. В кофеварке остался кофе, Даша не выключила ее, чтобы напиток оставался горячим. Что ни говори, дочь у нее заботливая, думала Мария, наливая кофе в чашку. Яркое солнце вскоре проникло сквозь щель между шторами. Марии внезапно пришла в голову одна идея. Ей нужно было собираться. Подойдя к зеркалу, Мария отшатнулась. Перед ней было отражение смертельно уставшей женщины: бледная, страшные черные синяки на шее. «Господи боже мой», – прошептала Мария, села на пол и заплакала. Она не знала, сколько времени так просидела. Но очнулась от телефонного звонка.
– Алло, я не разбудил тебя? – услышала она нежный голос Гринфельда.
– Нет. Я уже встала и выпила кофе.
– И даже успела поплакать, – догадался Гринфельд.
– Откуда ты знаешь?
– По голосу слышу.
Они договорились о встрече. Мария ничего не сказала ему о своих планах на первую половину дня, и Гринфельд был уверен, что она пролежит дома, попивая горячий чай.
Мария нашла в своем гардеробе легкий трикотажный свитерок, ворот которого закрывал шею. Брюки были грязными, и ей пришлось положить пистолет в сумку. Длинная черная юбка оказалась ей немного велика: Мария похудела за несколько дней, причем так, что все вещи чуть ли не падали с нее на пол. Нашлась юбка-стретч, которая обтянула бедра. Она показалась Марии слишком короткой, но выбора не было.
Мария не была религиозна, но иногда ходила в церковь, расположенную на соседней улице. Ей нравилось слушать церковные песнопения, и запах воска и ладана вызывал у нее чувство умиротворения. Мария пошла знакомой дорогой очень медленно, наслаждаясь одним из последних теплых дней в этом году. Все, кто встречал ее, видели в ней женщину, в жизнь которой пришло горе.
Возле церкви просили подаяния нищие. Мария поспешно открыла сумочку и выгребла из нее всю мелочь. Старушки осеняли себя крестом, благословляя ее. На ступеньках церкви играли маленькие дети. Мария поднялась, перекрестилась перед входом. Службы в храме не было. Лишь несколько служек следили за свечами. Молилась в углу женщина, одетая в черное траурное платье.
Мария поставила свечку у иконы Богоматери, ничего не попросив у нее. Потом обратилась к служке:
– Могу я поговорить с батюшкой?
– Исповедаться?
– Ну да, – нерешительно ответила Мария. Она никогда не была прежде на исповеди и смутно представляла, как это происходит.
Батюшка вышел к ней. Это был пожилой человек с усталыми добрыми глазами. Он посмотрел на Марию и сразу понял, что такие, как она, в церковь приходят только тогда, когда в их жизни случается что-то страшное. Но ни осуждать женщину, ни утешать ее он не собирался. Ей нужно было поговорить – это он знал точно.