Дикая любовь

Я всажу в него пулю еще до конца ночи.

Эта мысль успокаивает меня. Это я могу сделать. Это мне знакомо. Притвориться, что соглашаюсь со всем этим, притвориться, что у меня нет никаких идей хотя, думаю, Диего достаточно проницателен, чтобы понять, что я не пойду на это без какого-либо плана. Хотя, возможно, он делает ставку на то, что я достаточно беспокоюсь за Елену, чтобы не иметь запасного плана.

Это был бы лучший исход.

Охранники ведут меня в кабинет, расположенный слева. На ковре кровь, и я чувствую, как сжимаются мои кулаки, надеясь, что это не кровь Елены или Изабеллы. Если это так…

Спокойно, Волков. Время для насилия будет позже. Сейчас время для разговоров.

Охранники держат меня на одной стороне комнаты, и через мгновение дверь открывается, и входит Диего. Он сразу же замечает меня, довольная ухмылка расплывается по его лицу, и он останавливается передо мной.

— Волков. Как хорошо, что ты пришел. Конечно, я так и планировал, учитывая, что у нас есть твоя жена.

— Лучше бы она была в целости и сохранности, — рычу я на него, сузив глаза. — Если ты хоть пальцем ее тронешь…

Диего пожимает плечами.

— Ну, понимаешь, у нее есть уже несколько синяков. Они были необходимы, она вела себя довольно вызывающе. Ее сестра, еще более, и я быстро сообразил, что лучший способ заставить сестру замолчать, это причинить Елене боль. Не волнуйся, — добавляет он, когда я сжимаю челюсть, — она не сильно пострадала. Несколько синяков здесь и там никому не повредили. Что еще с ней случится, еще предстоит узнать.

Он смотрит на охранников.

— Он пришел один?

Они кивают, и по моим жилам течет струйка облегчения. По крайней мере, они купились. Это первая часть нашего плана, и если он работает до сих пор, то у нас есть шанс.

— Я хочу увидеть Елену. — Я стараюсь, чтобы мой голос был ровным, твердым, но это трудно. Потребность увидеть ее бьется у меня под кожей, как второй пульс, бешеная, отчаянная потребность. Я должен сам убедиться, что с ней все в порядке.

— Конечно, ты хочешь, — говорит Диего почти покровительственно. — Она жива.

— Ты простишь меня, если я не поверю твоему слову?

Диего выдыхает и смотрит на меня.

— Какие у тебя планы, Волков? Что ты пришел предложить мне? Что ты сделаешь ради своей красавицы-жены?

Что угодно. Это не то, что я говорю, но это правда. Так было всегда, с того момента, как я увидел ее и распознал в ней силу, которой не ожидал, хотя и не мог признать.

— Я — причина того, что произошло с тех пор, как ты забрал Елену у ее отца. Я выдал себя за другого человека, чтобы купить ее на твоем аукционе. Я убил людей на том самолете и вытащил ее из обломков после крушения. Я сохранил ей жизнь на пляже в Рио. Я доставил ее в Бостон. Это я должен быть в ярости. Так что отпусти ее и получишь меня. Делай со мной все, что хочешь. Пытай меня до смерти, мне все равно. Я слышал, у ваших, картелей, есть несколько креативных способов сделать это, делай, что хочешь. Покажи мне, чем ты хуже гребаного Синдиката, потому что, скажу я тебе, я видел, как они вытворяют ужасное дерьмо.

Это все бравада. Я не хочу выяснять, какие у Диего есть идеи о том, как заставить человека умирать медленно. Я вообще не хочу умирать, особенно в творческой и продолжительной манере. Но если это означает вытащить Елену отсюда, я это сделаю. Я сделаю для этого все на свете. Я готов страдать от чего угодно. И я думаю, что Диего видит это, верит мне, потому что на его лице появляется странное выражение.

— Впечатляет, — говорит он, медленно хлопая в ладоши. — Поистине та речь, на которую я надеялся. Тогда идем. — Он кивает стражникам. — Проводите нашего храброго ассасина наверх.

У меня нет иммунитета к страху. Даже страх смерти, который я уже давно потерял, может появиться вновь, когда речь заходит о средствах ее достижения. Но я умею с ним справляться. Управлять им. Я запихиваю его глубоко в себя, чтобы разобраться с ним позже, если у меня будет время. Я думаю о Елене, и только о ней.

Она — все, что имеет значение.

Мы поднимаемся по высокой и винтовой лестнице на третий этаж дома, в дальнюю комнату в длинном коридоре комнат. Дверь открывается, и то, что я вижу, когда вхожу внутрь, похоже на удар в живот. На мгновение из меня буквально высасывают воздух, как будто кто-то дотянулся до меня и сжал. Как будто передо мной мой худший кошмар, и я, должно быть, побледнел, потому что сзади меня раздается восхищенный, маниакальный смех Диего.

— Я слышал о твоем покер-фейсе от Васкеса, — говорит он довольным голосом. — Мне стало интересно, что нужно сделать, чтобы вызвать в тебе хоть капельку эмоций. Я надолго запомню этот момент.

— Левин…

Елене не заткнули рот. Ее губы раздвигаются, она шепчет мое имя, и это ломает что-то внутри меня, так же, как и ее вид.

Она лежит на кровати, раздетая догола и привязанная за запястья и лодыжки к столбикам. В комнате находятся еще трое мужчин: двое охранников, наблюдающих за ней с откровенно развратными выражениями на лицах, голодные, как собаки, уставившиеся на тарелку с бифштексом, и один более высокий и худой мужчина, который выглядит настолько неловким в этой ситуации, насколько ему это позволительно, учитывая, что в комнате находится его босс.

Неприятно, что эти мужчины видели мою жену обнаженной. Мою. Мою, блядь. И что они, скорее всего, сами ее раздели, что они…

— Они трогали ее? — Я смотрю на Диего, и мне кажется, что он слышит в этом голосе ярость, едва сдерживаемую жестокость, потому что он отвечает без колебаний.

— Нет, — говорит он просто. — Ее не трогали таким образом. Я не позволял. А Хорхе питает отвращение к изнасилованиям, — он указал на худого мужчину, — поэтому я доверил ему проследить, чтобы с твоей умопомрачительной женой ничего не случилось, пока меня не будет. Что же касается того, что они сделают с собой, когда уйдут с памятью об этом… — Диего облизнул губы. — Могу только представить, сколько раз они будут воображать то, что мы видим сейчас перед собой.

Никогда еще я не был так благодарен за годы обучения в Синдикате, как сейчас. Только это удерживает меня от того, чтобы не сорваться, не броситься на Диего и не свести на нет всю работу, которую я проделал, чтобы оказаться здесь, чтобы потянуть время. Дело не только в том, как непринужденно он это сказал, или в наготе Елены, но и в синяках, которые я вижу на ней. На ее лице, на щеках и челюсти, на ребрах, на животе, и страх за нашего ребенка распространяется по мне, как болезнь, когда я смотрю на нее.

— Все хорошо, — шепчет Елена, ее голос немного ломается, и я прекрасно знаю, что это не хорошо. Но она пытается меня утешить. Она утешает меня, когда сама обнажена и привязана к кровати.

Это заставляет меня краснеть от ярости.

— Я здесь. — Это все, что я могу сказать, чтобы сохранить ровный голос. — Ты можешь делать со мной все, что захочешь. Отпусти ее.

— Левин, нет! — Она произносит мое имя, но я не смотрю на нее. Я не могу. Если я это сделаю, то потеряю контроль, и все это окажется под угрозой. Мне нужно, чтобы он отпустил ее.

Диего улыбается, и я понимаю, что в результате произойдет другой исход, тот, которого я боялся.

— Нет, — просто говорит он, и охранники хватают меня.

— Левин! — Кричит Елена, дергая себя за путы, и я слышу, как один из охранников стонет при виде ее обнаженного тела, извивающегося на кровати. Это приводит меня в ярость, мое зрение сужается, когда я борюсь с держащими меня охранниками, зная, что, даже делая это, я не смогу освободиться. Пока их не отвлекут.

Лиаму и остальным нужно поторопиться.

— Ну что ж. — Диего выглядит довольным. — Держите его, парни. Это будет состоять из двух частей. — Объясняет он мне так спокойно, словно читает инструкцию. — Сначала я позволю этим двум охранникам насладиться ею, пока мы будем наблюдать. Им обещана награда за исключительную службу, и вот она. Когда они закончат с ней, а я обещал, что они смогут брать ее столько раз, сколько смогут, тогда мы продолжим остаток ночи. — Он широко улыбается. — Я был очень хорошо информирован о том, как умерла твоя первая жена, Волков. Думаю, сегодня вечером мы сможем устроить неплохую инсценировку.