Дикая любовь

Сегодня вечером будет сложнее.

Как сказал Джейкоб, это личное. Самого Диего там не будет, только его лакеи. Сегодня мне не удастся положить конец всему этому, если только догадки Коннора и Лиама не окажутся верными, а разрушение его планов не заставит его отступить. Не думаю, что этого будет достаточно. Он зашел слишком далеко, и отступление из-за того, что мы не дали его людям повредить груз, выставит его слабаком. Я не думаю, что он остановится, пока не добьется своего или не умрет. А это значит, что сегодняшняя ночь — только начало.

Трудно позволить своему разуму погрузиться в ту легкую негу, из которой он не выйдет, пока работа не будет сделана, потому что это означает. Еще один шаг вперед в борьбе, которая должна закончиться смертью моей жены или еще хуже, а на этот раз и ее сестры. Провал имеет более высокую цену, чем просто разозлить Владимира или выглядеть так, будто я плохо справляюсь со своей работой, в любом случае, как бы ни прошла сегодняшняя ночь, это ничему не поможет, если мои впечатления верны. Если мы добьемся успеха, Диего расценит это как шаг вперед к войне. Если мы потерпим неудачу, это придаст ему сил. В любом случае, он продолжит приходить.

Есть и другие способы, с помощью которых мужчины, с которыми я работал, сохраняли спокойствие перед работой. Я слышал, как они рассказывали о других делах, которые они делали, о миссиях, которые они выполняли, о том, как они шли на смерть и опасность, и о том, как они себя чувствовали. Я же стараюсь поступать наоборот и не думать о том, что я сделал в прошлом. Законченная работа — это просто законченная работа. Я никогда не видел смысла в том, чтобы оглядываться назад. Я никогда не чувствовал себя лучше, думая о пролитой крови.

Но сегодня, когда машина мчится по дорогам и спускается к задней аллее, где мы ее оставим, я не могу перестать думать о Лидии. О том, каково это, найти ее мертвой, и как долго я сидел в той комнате, вспоминая забрызганные кровью шторы, развевающиеся на ветру, глядя на абсолютные руины всего, что я любил.

Более жестокий человек отнял бы и то, что они любили. У каждого из них что-то было, у четырех мужчин, убивших ее. У одного была сестра. У другого была девушка и собственный ребенок. У третьего была мать, которая зависела от него. Последний был уже достаточно взрослым человеком, чтобы возмущаться тем, что жизнь, проведенная в Синдикате, была не совсем его собственной. У него не было никого, кроме бывшей, которую он все еще навещал время от времени. Того, кого он любил и держал на расстоянии, как я должен был держать Лидию. С той, с которой он прожил половину жизни, видясь в промежутках, когда ни один из них не мог больше избегать другого. С кем он мог бы иметь гораздо больше, если бы не Синдикат.

Так я узнал, что именно он убедил остальных пойти с ним, разжигал их негодование по поводу того, что я выхожу на свободу, пока не заставил этих троих присоединиться к его плану убийства моей жены.

Я мог поступить с ними так же, как они поступили со мной. Я мог бы отомстить близким людям и заставить их жить с этим. Я никогда не считал, что это делает меня лучше, что я этого не сделал, просто это был выбор, и я выбрал убить их вместо этого, напрямую. Для остальных троих, быстрее, хотя и не так быстро, как могло бы быть. Для старика, того, кто все спланировал, я сделал так, чтобы это заняло достаточно времени, чтобы у него было время подумать о тех годах, когда он мог заниматься чем-то другим, и пожалеть об этом времени. Я позаботился о том, чтобы у него был шанс подумать о том, как все могло бы быть по-другому.

Я не часто думаю об этом. Не только потому, что мне больно думать о Лидии, вспоминать о ней, но и потому, что эти четверо, единственные, кого я убил, потому что хотел этого. Все остальные были просто работой.

Сегодняшняя ночь — просто работа. Люди, которых Диего послал уничтожить этот груз, ничего для меня не значат. Завтра я не вспомню, как они выглядят, и никогда не узнаю их имен. Но я хотел убить этих четверых. Я наслаждался этим. А в остальном я никогда не был таким.

Если я доберусь до Диего, я тоже буду наслаждаться этим. И я хочу, чтобы это стало концом моментов, когда я смотрю на кого-то другого и думаю, как хорошо было бы чувствовать его кровь на своих руках. Я никогда не хотел чувствовать себя так по отношению к кому-либо. Мне казалось, что если я больше никогда никого не подпущу к себе близко, то мне никогда не придется этого делать.

Машина въезжает в переулок, и я пытаюсь отмахнуться от этого. Я знаю, что Джейкоб говорил именно об этом, о том, как что-то личное может залезть кому-то в голову, отвлечь его и подвергнуть всех опасности. Я знаю, что должен быть лучше в этом. Поэтому я стараюсь отключиться. Погрузиться в ту тишину между началом и концом работы, когда все становится просто мышечной памятью. Где я действую по инстинкту и не более того.

Но я продолжаю видеть Лидию и Елену. Я продолжаю вспоминать, каково это, убивать тех людей. Я продолжаю думать о том моменте, когда Диего окажется на другом конце моего пистолета. И я знаю, благодаря многолетним тренировкам и опыту, что не должен быть здесь сегодня. Я слишком близок к тому, чтобы стать обузой.

Сейчас уже слишком поздно.

Всегда есть вероятность, что придет груз, и все будет в порядке. Что это окажется всего лишь патруль.

Но я не думаю, что так будет, и это не так.

Груз уже наполовину разгружен, когда мы слышим их приближение. Я и Джейкоб — первые, потому что именно мы держим ухо востро и лучше всех обучены этому. Мы оба уже достали пистолеты и ждем, а Джейкоб делает быстрое движение двум ближайшим к нам людям, чтобы они предупредили остальных.

Я позволяю Джейкобу сделать шаг вперед, когда группа людей Диего приближается. Я вижу, как замедляются их шаги, когда они видят, что там есть и другие, помимо тех, кого они ожидали увидеть при разгрузке, но они не останавливаются и не поворачиваются, чтобы уйти. Я не виню их, мне приходилось сталкиваться с такими начальниками, как Диего, и я знаю, что для этих людей лучше пройти остаток пути и умереть, чем вернуться к тому, кто ими руководит, и сказать, что они развернулись и бросили работу. Тот, кто ведет их, отвечает перед Диего, а такой человек, как Диего, не собирается вознаграждать неудачу ничем, кроме более медленной смерти, чем та, которую они получат сегодня.

Тем не менее Джейкоб предлагает им выбор, когда они подходят ближе. Именно это заставляет организации вроде Королей думать, что они лучше, изощреннее, благороднее, что в некоторых обстоятельствах они готовы проявить милосердие.

— Убирайтесь отсюда, и мы не будем стрелять, — призывает Джейкоб. — Можешь вернуться к своему боссу и сказать, что груз уже разгрузили и вывезли, или еще что-нибудь, что поможет тебе сохранить нос чистым. Мне плевать, парни. Но вам лучше убраться, иначе мы так или иначе будем вынуждены отправить вас домой Гонсалесу.

Никакой реакции, кроме слабого щелчка заряжаемых патронов и негромкого бормотания одного человека, что-то говорящего другому, все, чего я ожидал. Раз уж они пришли, то не собирались возвращаться.

Джейкоб ждет достаточно долго, чтобы увидеть их наверняка. Чтобы понять, что они собираются стрелять в нас. Он не ждет достаточно долго, чтобы они выстрелили первыми, и это заставляет меня уважать его еще больше, чем я уже уважал.

Мой разум почти погружается в тихую пустоту, когда я стреляю, когда воздух вокруг меня наполняется звуками выстрелов, сероватым дымом и запахом раскаленного металла. А потом я вспоминаю, как сегодня видел спящую Елену, как мягкое спокойствие отражалось на ее лице, и жалею, что не поцеловал ее на прощание, прежде чем снова уйти. Что я вообще не сказал ей, что уезжаю, чтобы выполнить эту работу.

Если я умру, она так и не узнает, чем я занимался, пока все не закончится.

От этой мысли я вздрагиваю. Мысль о том, что я больше не увижу ее, отвлекает меня, хотя бы на мгновение. Не настолько надолго, чтобы меня убили, но достаточно, чтобы меня подрезали, и ощущение пули, пронзившей бедро, разорвавшей ткань брюк и пролившей горячую кровь по ноге, возвращает меня к реальности.