Подари мне надежду

– Ну, тогда, ещё пара часов и мы закончим, – сказал мужчина. – Вот бумаги, подпишите пока у главного врача.

– Сделаете, я проверю, тогда и подпишу, – покачала головой и твёрдо ответила Надя. – Не нужно спешить, соберите сначала установку.

Мужчина, молча отложил бумаги и продолжил работу. Чтобы не мешать, Надя вышла из кабинета. Нужно зайти к терапевту, узнать результаты обследования отца.

Ирина Максимовна приятная, средних лет женщина, внимательно посмотрев на Надю маленькими, глубоко посаженными глазами, выглядывающими из-под узеньких, как ниточки бровей, с грустью вздохнула.

– Проходите, Надежда Анатольевна! – предложила Ирина Максимовна, взяв новую, подписанную карандашом, папку. Подождала, пока Надя опустится на стул, и тихо произнесла: – Надежда Анатольевна, извините, что приходится говорить неприятные вещи, но вынуждена сообщить…, – и замолчала недоговорив.

Остановив дыхание, Надя со страхом замерла, понимая, что сейчас сообщат что-то страшное. Где-то далеко в глубине души надеясь, что подозрения напрасны и у папы не нашли ничего серьёзного.

– Я, как доктор доктору хочу сказать, что дела у вашего папы не очень хорошие, – слова прозвучали как приговор.

– Что вы обнаружили? – с трудом проговорила Надя.

– Надежда Анатольевна, только не волнуйтесь раньше времени! С сахаром вы оказались правы – скачки до семнадцати. Диабет и сильно запущенный, отсюда всё вытекающее.

Держась за сиденье стула, Надя сжимала его с такой силой, что заломило пальцы.

– Но это – не приговор! – видя, что та уходит от сути вопроса, сказала Надя. – Сахар можно стабилизировать и поддерживать в дальнейшем. С этим живут! Что ещё?

– Да, вы правы! – с сожалением произнесла Ирина Максимовна. – Мне очень жаль, но вторая совершенно не зависящая от сахара болячка уже намного серьёзнее.

– Что, что???

– Слишком поздно привели его!

У Нади выступили на глазах слёзы. Ирина Максимовна подала бумажную салфетку.

– Как ни прискорбно, но у него рак пищевода, – вздохнув произнесла она.

– Но он хорошо кушает, глотает без труда, – в растерянности проговорила Надя.

– Голубушка, вы же понимаете, что стадия, на которой он сейчас находится, видимых признаков просто не подаёт.

– Тогда операция?!

Доктор, понимая её состояние, старалась говорить как-то помягче. Но как помягче можно сообщать такие страшные новости? В данной ситуации, как ни подбирай слова, они в любом случае будут приговором.

– Поздно!

– Сколько ему осталось?

– Полгода, год. Счёт пойдёт с того момента, как он откажется от пищи, будет только пить.

Закрыв лицо руками, Надя заплакала. Ирина Максимовна подошла и села на стул рядом.

– Надюша, держитесь! – ласково, по-матерински произнесла она. – Нужно набраться терпения, сил, вам ведь придётся рассказать маме.

– А как же папа?

– Я, как лечащий врач, поговорю с ним сама. Завтра утром пусть придёт.

Надя поднялась и, забыв попрощаться, вышла из кабинета. Ушла в туалет, умылась, смыв небольшой макияж, подержала лицо над сушилкой для рук и, немного успокоившись, пошла в свой кабинет.

Мужчины закончили монтаж и собирали инструменты. Она молча села на высокий стул и проверила работу стоматологической установки. Проконтролировав исправность аппарата, взяла бумаги и ушла к главврачу.

Семён Григорьевич был в кабинете. Постучав, она тихо вошла и положила перед ним Акт выполненных работ и товарную накладную. Он, не задавая вопросов, подписал. Забирая документы, Надя заметила на столе медицинскую карту отца.

– Надежда Анатольевна, – поймав её взгляд, спокойно сказал Семён Григорьевич, – проводите механиков и возвращайтесь. Есть о чём поговорить.

Ничего не спрашивая, Надя быстро ушла. С нетерпением дождавшись, когда мужчины соберутся, закрыла кабинет и кинулась к главврачу. У двери остановилась, чтобы перевести дыхание, и услышала голос Ирины Максимовны.

– Семён Григорьевич, это чистой воды авантюра! – возбуждённо говорила та. – На такой стадии операции не делают, да при таком сахаре. Вы что, хотите, чтобы он на столе умер? Вам это нужно?

Надя замерла, перестав дышать.

– Но если есть хоть один шанс, – явно взволнованно отвечал Семён Григорьевич, – я считаю, его нужно использовать!

Боясь пошевелиться, Надя сжалась. Подошла медсестра Леночка и замерла рядом. Надя показала знаком, чтобы та молчала.

– Я согласен с Семёном Григорьевичем, – нараспев, не спеша, сказал Андрей Васильевич, молодой, но уже довольно опытный хирург. – Если есть хоть один шанс – его нужно использовать!

– О ком они? – наклонившись к Наде, пропела в ухо Леночка.

– Надежда Анатольевна, – из-за двери раздался громкий голос Семёна Григорьевича, – что вы там стоите? Заходите!

Надя осторожно вошла в кабинет. Собрались все врачи больницы, и пришёл, в свой выходной, Андрей Васильевич. Семён Григорьевич, глядя на взволнованную Надю, указал на стул.

– Мы здесь посоветовались с коллегами, – начал он говорить, – но сразу скажу, что не все согласны с моим мнением, – Надя молча ждала. Тот, обвёл присутствующих взглядом и произнёс: – Я предлагаю сделать операцию вашему отцу, – посмотрел на взволнованную Надю и настойчиво продолжил. – Могу сразу сказать, что шансов немного, но если получится, то он ещё поживёт и не один годок!

– Что для этого нужно? – сжимая руками кромку стула, выдавила из себя Надя.

– Его согласие и согласие членов семьи.

– Хорошо, я согласна! В остальном тоже не сомневайтесь. Если есть хоть малейший шанс, я готова его использовать.

– Ну, ещё одна революционерка в нашей больнице! – взмахнув рукой, произнесла Ирина Максимовна. – Ладно, раз так, я тоже даю согласие.

– Наталья Ивановна, – повернувши к сидящей в стороне жене Андрея Васильевича (работает невропатологом), сказал Семён Григорьевич, – оформите как заседание комиссии, и вызовите из отпуска анестезиолога, – взглянув на Надю, добавил: – вам, Надежда Анатольевна, нужно завтра привести родителей ко мне. Жена обязательно должна дать согласие.

Надя, взволнованная вышла из кабинета. Переодевшись, поспешила домой. Шла, готовясь к встрече с родителями, пыталась настроиться на спокойный разговор. Но как не старалась, психотренинг, когда касается родного, близкого человека, не помогал.

У дома, увидела сидящего на лавочке отца. Подойдя ближе разволновалась так, что не смогла даже поздороваться. Молча села рядом, теребя ручку сумки.

– Надя, доченька, не волнуйся всё нормально, – не поворачиваясь, спокойно проговорил отец. – Ты просто скажи, сколько мне осталось? – закусив губу, чтобы не разрыдаться, та сидела молча. Отец опять спросил: – Надюша, я уже давно знаю, что чем-то болею, скажи, я хоть годок-то ещё потопчусь? – Надя расплакалась. Обняв её и, похлопывая по плечу, отец ласково сказал: – Тихо, тихо, маму испугаешь.

– Потопчемся, папка, потопчемся, – всхлипывая и вытирая льющиеся из глаз слёзы тыльной стороной ладони, сбивчиво начала говорить Надя. – Я в этом просто уверена! Семён Григорьевич берётся за операцию.

– Ну, тогда, что же ты плачешь, Надюша?

– Операция слишком сложная. Почему ты как заболел не пошёл в больницу?

– Думал, само пройдёт, рассосётся.

– Завтра тебе к Семёну Григорьевичу, будут оформлять в стационар. Начнут готовить к операции. У тебя ещё сахар высокий, его нужно привести в норму, потом всё остальное.

– Вот видишь, дочка, всё не так плохо, ещё поборемся!

– Поборемся, обязательно поборемся! Как-то нужно сказать маме, её согласие на операцию потребуется.

– Может, скажем, что у меня аппендицит? – задумавшись предложил тот.

– Нет, папочка, нельзя, – прижимаясь к отцу, ответила Надя.

Оба замолчали, услышав где-то за спиной тихий писк. Вошли во двор. За забором на корточках, прижавшись спиной к столбу, сидела мама и плакала тихо, беззвучно, закрывая рот двумя руками, а из глаз катились слёзы. Надя, не выдержав, кинулась к ней и упала на колени.