Страница 4 из 6
– Не вернусь. Хочу идти с тобой.
– Ну и дура, чё. Да, впрочем, пришли мы. Думал за овраг пойти, но сейчас нет. Ненадолго мы. Да стой ты, разогналась.
Альбина, засмотревшись на разлапистую сосну, полностью голую с одной стороны, и густо пускающая ветви с другой – врезалась в Артура, неожиданно ощутив запах мха, разогретого сена и – почему-то, корицы.
– Тпрру. Стоять. Пришли, говорю. Так неймется, что уже сама на меня кидаешься?
Серые глаза полыхнули острым лезвием. Альбина, открыв было рот, поняла, что не надо. Он, опустив мешок на снег, тяжело присел на корточки и посмотрел снизу вверх, царапая, прямо в её зрачки. Альбину на пару секунд парализовало.
– А ты скажи – тебе это вообще зачем надо? – Наждачный взгляд продолжал пилить, проникая через зрачки в горло и дальше, в солнечное сплетение.
– Тянет.
– К лешему твоё тянет. Спрашиваю – тебе зачем это надо?
Альбина, вдруг поняв, что до сих пор держит юбку задранной почти до талии, показывая тёмно-серые колготки в рубчик, местами покрывшиеся катышками, резко разжала ладони. Юбка с облегчением упала вниз, тут же заколыхавшись на ветру. Вдалеке послышался громкий топот и звук ломающихся веток, все дальше, дальше. Альбина вжала голову в плечи, плотнее запахнув пальто не по погоде.
– И? – Артур, раздражая воздух, ждал.
– Надо? Мне?
– Да, тебе, к лешему, двинутая ты баба.
– Тянет. Нет-нет, не злись. Объясню тебе. Или себе. У меня, Артур, закончилось всё как будто. – Он зло дёрнул ворот на ватнике, обнаруживая под ним лишь тонкую темно-серую футболку с широкой горловиной, обнажающей мощную шею и густую поросль на груди. – Тсс, не прерывай. Я думала все уже, не интересно жить больше. А тут – ты. Ну, как – ты. Истории про тебя. Что ты делать можешь. Чудеса творить.
– С каких это пор это в чудеса превратилось? Слушать тебя противно. Лучше б не спрашивал.
– Такие чудеса, что летают после тебя.
– А, так и ты полететь захотела?
– Захотела.
– Захотела она. Ишь. Ну, я и сам хорош. Повелся.
Артур, высматривая место, стал развязывать мешок.
– Так что? Свечи дальше зажигать будем, чтоб светлее было да яснее, али наоборот попритушим поболе, да в самую тьму направимся?
– Что, прости?
– Садись рядом, говорю. На колени сядь, ноги подогни. Темнеть скоро начнет, торопиться надо.
Альбина, не поправляя юбку, осела напротив Артура, пытаясь поймать его взгляд. Глаз больше не было, одним движением он вытряхнул веревку из мешка, растряс её, распрямляя, и шумно выдохнул.
– И я помолчу. Так много уже пару лет как не разговаривал. Закрой глаза. И на кой ляд связался.
Альбина закрыла глаза, словив отголоски ветра внутри на веках. Скрип снега и запах мха и корицы оказались сзади. Артур, шумно и горячо дыхнув ей в шею, тяжело осел. То ли его пальцы, то ли легкий ветер слегка заиграли её разметавшимися волосами, едва касаясь, а может, и вовсе показалось. Лес затих.
И вдруг – его руки, сопровождающие веревку, проникли под её правую подмышку, нежно поддавливая, потянулись дальше, опоясав грудь к левой.
– Если кому расскажешь – придушу в этом же овраге. – То ли показалось то ли послышалось в её правое ухо, когда его губы задержались рядом, случайно задев мочку.
– Придушить успеешь. А что ты сейчас делаешь? – Не открывая глаз, прошептали губы, казалось, сами, без её ведома.
– Что просила, то и делаю. Не поздно остановиться ещё. Стоп и расходимся? – Артур отнял руки и отстранился.
– Нет-нет. Извини. Молчу.
– Так ты молчи тогда так, чтоб я слышал. Еще один вопрос – на том и закончим. Поняла?
Альбина молча кивнула. Верёвка, спустя минуту, зашевелилась вновь. Сделав круг, повторила свой ход к правой подмышке и по груди – к левой. Запах корицы сбивал с толку, унося то ли к яблочной шарлотке в ресторан русской кухни, то ли в новый год, под елку с яблоками и мандаринами. Он обошел её спереди. Верёвка и его руки продолжали хоровод вокруг, обозначая грудь всё четче, сдавливая сверху, снизу, затормозив, стали медленно стягиваться спереди, сводя лопатки и заставляя чуть наклоняться вперед, почти касаясь лбом его широкой груди. Судя по исходящему жару, ватник он снял. Одновременно с затянутым под грудью узлом где-то совсем рядом, над головой, или в голове, щелкнуло, словно в замочной скважине. Артур завел её руки назад, верёвка с легким шуршанием стала ложиться на запястья, локти, выше к плечам. По кругу, опять сзади. Мерное шуршание, запах корицы, ветер, тщетно пытающийся охладить вдруг ставшую горячей кожу на лице. По кругу, сзади, шуршание. Узлы стягивались всё плотнее – по-хозяйски, бесцеремонно. Его дыхание уносилось всё дальше, а ветер постепенно сладко сдавливал живот и голову.
* * *
– Привет, привет, и долго ты тут висишь, на засохшей ветке?
– Да с осени. Как зима пришла, так я тут и застыла.
То ли журчащие, то ли звенящие голоса донеслись откуда-то слева.
– Так ты осенняя, получаешься, старая капля? А я весенняя, новая?
– Почему я старая? – Капля-льдинка скукожилась. – Просто, мудрая. Висела всю зиму, много видела. Мне теперь много есть о чем рассказать.
Свежая весенняя капля засмеялась, отражая правым боком последний луч заходящего солнца.
– И куда ты денешь свои истории? Расскажешь апрельским сойкам или июньским осам?
– Цветам расскажу, когда упаду в землю. Траве расскажу, когда упаду на неё. Пробегающим мимо муравьям расскажу.
– А им это надо?
– Там, куда я упаду – будет надо. Весенний ветер ничего не делает просто так, у него все дуновения расписаны заранее.
Капли продолжали капать, и капать. И что-то говорили, но все тише, и тише. Кто-то постепенно убавлял громкость.
* * *
Альбина напряглась, стараясь расслышать что дальше, но голоса, став еще глуше, ушли, словно в трубу. Потрясла головой, ещё, надеясь всё вернуть, но тщетно. Капли скрывал шуршащий туман, укутывающий в колючее серое облако. Оно все разрасталось, становясь темнее, темнее. Всё стало вдруг таким чёрным, словно опомнившийся факир, поняв, что показывал совсем не тот фокус, с остервенением, взмахнув атласной чёрной мантией, скрыл всё происходящее, исчезнув вместе с ним же и сам.
– Эй, эй, не тряси так шеей, не кобыла. Затекло все, да. Посиди пару минут спокойно.
Альбина, привыкнув к полутьме, разглядела Артура, сидящего в длинной тени от сосны, недалеко на пеньке. Веревок нигде не было.