Страница 2 из 3
Потом майдан и смерти близких
И, наконец, разрывы мин.
Он русский от главы до пяток,
Как поголовно весь Донбасс,
А потому и мыслил кратко,
За независимость дав глас.
И вот Республика воспряла,
Но мировой глобальный класс
Интерфинансового клана
Решил сравнять с землею нас!
А дальше словно бред в угаре,
Всё стало с ног на голову,
И НАТО сатанинской лавой
Пошло на Русь – мою страну!
Он понял это так же быстро,
Как встал с друзьями под ружьё,
И Бог, хоть медля, но промыслил
Народ взяв под Своё крыло.
Россия медленно, но верно
Готовилась к большой войне,
Опередила на мгновение,
Нацизму вдарив по спине.
Ещё бы день и враг ногами
Топтал бы русские луга,
Ещё бы день… и головами
Мы поплатились бы сполна!
Опередили, помня дедов,
Когда германская толпа,
В сопровождении клевретов
С Европы Русь губить пришла!
За восемь лет до сих событий,
Когда-то светлую страну
Враг человеческий – губитель,
Вогнал в нацистскую тюрьму!
Его шагам рукоплескали,
Хваля за жертвы, зло, войну,
Его желаниям потакали,
Рот сжав народу своему.
Международное коварство,
Цинизм, двуличие и ложь —
Приметы НАТОвского царства,
Что к суеверным ставят нож.
А Русь пришла своим на помощь,
Хотя никто не ожидал,
Сама испытывая немощь,
И мир чрез зло по новой встал.
Солдат не думал о великом,
Не помышлял и о большом,
Лишь мир потерянных реликвий
Семья, где счастье, отчий дом.
Мир, опустевший и убитый,
Смертельным, но живым врагом,
Под сердцем жёстким и разбитым
Пылал лишь местью, как закон!
И снова выход, снова ливень
И снова выход, снова ливень,
Как маскировочный эффект,
И вновь озлобленный противник
В окопах, где людей уж нет!
На утро были у позиций,
Но враг окоп не покидал,
Чуть глубже в тыл националисты:
«Азовцы» и их «генерал».
А ливень лил сплошной стеною,
Как будто снова был потоп,
Полроты жили на постое,
В двух блиндажах, и тут же ДОТ
(Долговременная огневая точка)
Трёх часовых беззвучно сняли
И так же тихо внутрь зашли,
Гранаты воздух разорвали,
А следом в ход ножи пошли.
Их убивали быстро, молча
Кто мог, пытался убежать,
Сдавались в плен…, но гибли тоже,
А что им было ещё ждать?!
На их руках гражданских жизней
За месяц не пересчитать,
Их бы родные всех загрызли,
Коль на расправу их отдать.
Карателей не стало больше,
Хотя бы этих, средь живых,
А дальше суд небесный горше,
Где смерть вторая среди злых…
Он не жалел и бил упрямо,
Не видя среди них людей,
Искал, стараясь, «генерала»,
Но убивал одних чертей!
Сам «сатана», избегший рока,
За час до этого ушёл,
Не влившись кровью в ток потока,
Потом свою судьбу нашёл.
Спецназ неспешно возвращался,
А дождь все лил, как из ведра,
В окопы он с тылов ворвался,
Пленяя спящего врага…
По грязи пленные солдаты
Шли, не скажу, что бодрячком,
Но жизнь свою от смертной лапы,
Спасли, крестясь, как все, крестом!
Потом звонили в Украину,
И матери просили в тон,
Остаться лучше на «чужбине»,
Чем возвращаться нынче в дом:
«Убьют Вас или вновь отправят
За что неведомо стоять,
А русский русского оставит —
Мы ведь умеем всё прощать!»
А ливень всё топил безбрежно,
Но русский Бог все одолел,
А бес старательно, прилежно
Над христианами довлел.
Он разорил святую Лавру,
Печерских, Киевских отцов,
Отдав руками грешных лавры
Язычникам без лишних слов.
О, православная соборность!
О, братья наши во Христе!
Доколе мы свою греховность
Не разопнем на том Кресте?!
Душой давно без покаяния,
Без Бога даже в храм идём,
И даже эти испытания
Нас не приводят в Божий дом!
Он нас воспримет непременно,
Как блудных, но любимых чад,
И рухнут средостения стены
На сатанинский гей-парад!
Наполним в покаянии храмы!
Покинем вотчину греха,
Рассеются все вражьи стаи
От гнева Господа Христа!…
Они вернулись все живыми,
Но им не стало легче жить,
Ведь у химеры то же рыло
И та же содомитов прыть!…
Сидел он тихо у санбата
Сидел он тихо у санбата,
Казалось, будто не дышал,
Сюда взгрустнувшего солдата
Тянула с раною душа.
Не зная, что он точно ищет,
Он шёл бесцельно на рассвет
Как будто мотылёк, что рыщет,
Летя из темноты на свет.
Здесь боль была и милосердие,
Здесь раскрывался человек,
В сверхчеловеческом усердии
Спасались души, руша грех.
Здесь пахло смертью и страданием,
Но сострадание верх брало,
Врачи и воины в сознании
Пред ликом смерти ей назло.
Ходили, добиваясь чуда,
Спасая бренные тела
Трудом и волей, а подспудно
И верой в Господа Христа.
Он был средь них и был надеждой
В руках своих неся, любя,
А жизнь уже не будет прежней,
Как и любимая страна!
Ему здесь было много легче,
Здесь души исходя на стон,
Врывались внутрь его калечной
И вместе ныли пред Крестом:
«Эй здоровяк, чего расселся?
Иди ка лучше, подсоби!»
О голос этот парень грелся,
«Давай за мной скорей иди»
Он слышал раньше, но не видел —
Супруга перед ним была,
Как призрак, правда, в юном виде,
Из прошлого его звала.
Застыв пред нею на мгновение,
И очарованно глядя,
Прорвался будто из забвения
И улыбнулся, в след идя.
Он помогал усердно, молча,
Украдкой вглядываясь в лик,
Стесняясь и немного ропча,
Что для неё уже старик.
Он «окунулся» в здравый смысл,
И захотел не мстить, но жить,
Хотя, нещадно сердце грызла
Маниакальной ставшей мысль!
Ему налили кружку чая
И пряник сунули в ладонь:
«Давай знакомиться, я Рая…»
А у него в глазах «не тронь!»…
В них будто омут закрутился,
Увлекший их на глубину,
Опомнился он и смутился:
«Андрей… ну, я теперь пойду…»
Он захотел и жить, и смерти
Боясь за всё, что свет несёт,
А в голове, как в круговерти
Особенный, последний год.
Уж год, как рвало мясорубкой
Его родной душе Донбасс,
И год он знал – чьим поступком
Нагрянул тот кровавый час.
Год он гонялся по ухабам,
Лежал и ползал по земле,
Все не за то имел награды,
Не находя его нигде!
Каратель был всё время близко,
Но вот в прицел не попадал,
А это значило, что смысла
Весь этот год совсем не дал.
Андрей по батюшке Иваныч,
Давно уже легендой стал,
Вояка ушлый и бывалый
Заслуг своих не признавал.
Он обернулся, взгляд суровый,
Но ей как будто нипочем,
С улыбкой и походкой бодрой
Приблизилась и о плечо
Своей ладонью прикоснулась
Стряхнув, как будто пыль с погон.
«Вы будто спите» – и запнулась,
В дыхании, услышав, стон.
Он всё стоял, не шелохнувшись,
Не отрываясь от неё,
Слезою сердце захлебнулось
Он перед ней почти «ничто»!
Прожгла насквозь её улыбка,
Не та что была у жены,
Но горечь в нем уже размякла:
«Ты гений чистой красоты».
Она по детски рассмеялась,
«Почти, как Пушкин…, что с тобой?»
Окаменелость рассыпалась
И скованность почти долой.
Не стал он врать или лукавить,
И мысли их в одном сошлись:
«Господь, конечно, всё управит