Страница 6 из 22
Каждый том «Материалов» состоит из двух частей: текста и приложения (значительно большего по объему, чем текст). Приложение содержит документы, основная часть — анализ боевых действий на базе этих документов.
В первом томе собраны документы по мобилизации войск, формированию Действующего корпуса на Кавказе, состоянию театра военных действий, боевые документы, освещающие военные операции с 31 марта по 29 мая 1877 г. В принципе характер их аналогичен характеру тех, которые вошли в выпуски «Сборника».
Во втором томе, включившем наибольшее количество документов, объединены материалы, позволяющие проследить ход военных действий до начала декабря 1877 г., проанализировать важное с точки зрения развития военного искусства Авлияр-Аладжинское сражение.
Весьма интересны документы третьего тома «Материалов», позволяющие воссоздать картину подготовки и ночного штурма одной из сильнейших крепостей — Карса.
Наряду с обзором военных действий против турецкой армии в «Материалах» имеются документы об отношении к войне местного населения. Народы Кавказа восприняли эту войну с огромным воодушевлением. Они оказывали русской армии всестороннюю помощь. Производилась массовая запись добровольцев в милицию. Сформированные из местных жителей боевые соединения принимали участие в военных действиях против османских войск. В совместной борьбе с общим врагом укреплялась традиционная дружба между великим русским народом и народами Кавказа.
Подготавливая публикацию «Материалов для описания русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на Кавказско-Малоазиатском театре», Военно-историческая комиссия в 1903 г. осуществила издание четырех небольших выпусков, которые содержат в основном документы и лишь небольшие вставки-связки[5].
В отличие от материалов по Балканскому театру, документы Кавказско-Малоазиатского театра относятся главным образом к боевым действиям.
И в «Описании русско-турецкой войны», и в «Сборнике материалов», и в «Материалах для описания» Комиссия, увы, не подвергла документы критическому анализу — она следовала «высочайшему предуказанию» Александра II: «Составить полное систематическое описание всех событий войны, не вдаваясь в несвоевременную критику…»{25}.
Ряд документальных изданий был осуществлен вне рамок деятельности Военно-исторической комиссии. Мы остановимся на двух, по-своему наиболее примечательных.
В 1878 г. в Москве появилась первая публикация о только что закончившейся войне — четырехтомный «Сборник материалов о русско-турецкой войне 1877–1878 гг., заключающий в себе акты предварительных дипломатических сношений, высочайший манифест о войне, всеподданнейшие адреса, официальные телеграммы и донесения с театра войны, специальные военные сообщения, Сан-Стефанский прелиминарный мирный договор, иностранные политические и другие корреспонденции».
Документы, вошедшие в сборник, охватывают период со времени российского ультиматума Турции по поводу прекращения кровопролития в Сербии (октябрь 1876 г.) до подписания Сан-Стефанского мирного договора. Значительный интерес представляют подборка высказываний ведущих органов западной печати о действиях русской армии, а также материалы английских корреспондентов, аккредитованных в Константинополе.
В 1879 г. увидел свет небольшой «Сборник турецких документов о последней войне», включавший перевод трех последних глав изданного еще в 1878 г. в Константинополе «Сборника избранных документов». Составитель этого сборника Ахмед-Мидхат-Эфенди, чиновник султанской канцелярии в период войны, написал краткие пояснения к документам — тескере (изложение от имени султана распоряжений по действующей армии), донесениям генералов в канцелярию султана, которые дают представление о стратегическом и тактическом мышлении турецкого руководства.
Документальное наследие войны позволяет сделать вывод, что русская военная мысль развивалась своим, оригинальным, путем и достигла ряда успехов как в области теории, так и в прикладных областях военного знания.
Документальное наследие войны показывает, каких громадных усилий стоила России свобода, которую она принесла народам Балканского полуострова.
ВОЙНА ГЛАЗАМИ ОЧЕВИДЦЕВ
Мемуарное наследие войны 1877–1878 гг. весьма обширно и далеко не однородно с точки зрения исторической ценности, тем не менее оно существенно дополняет наши представления о войне. Это — дневник Д. А. Милютина, записки М. А. Газенкампфа, П. Д. Паренсова, Д. А. Скалона, А. Н. Куропаткина, А. К. Пузыревского, воспоминания С. Ю. Витте, офицеров Генерального штаба Г. И. Бобрикова, П. П. Карцова (боевого генерала, командира одного из отрядов, форсировавших Балканы зимой), инженеров М. Мазюкевича и В. Крепса, кавалеристов М. Грекова и С. Полушкина. О войне писали лично участвовавшие в ней В. В. Верещагин, С. П. Боткин, В. А. Гиляровский, В. И. Немирович-Данченко и др.
Мы остановимся лишь на наиболее примечательных мемуарах, в которых авторы попытались не только описать войну, но и осмыслить ее. Разумеется, на трактовке событий сказались и общественно-политическая обстановка, и существование двух направлений в военно-исторической науке в России — либерально-буржуазного и дворянско-консервативного (к началу XX в. наметилось их сближение, обусловленное общим усилением реакции в стране).
Военный министр Д. А. Милютин, инициатор военной реформы, давшей России буржуазную военную систему, рисуя яркую и выразительную картину политических и военных обстоятельств войны{26}, довольно последовательно проводит мысль о том, что трудности войны усугубило неумение верхов решать такую сложную задачу, как «командование армией на войне»{27}. Причем критической оценке подвергаются и царь, и главнокомандующий — великий князь Николай Николаевич (старший), и штаб в целом. Вот что пишет Милютин после второго штурма Плевны: «За что ни возьмись, с кем ни заговори — одна общая жалоба на бессвязность распоряжений, инерцию и бессилие главного начальства (курсив наш. — Авт.), у которого, по-видимому, не хватает сил, чтобы обнять весь служебный механизм большой армии. Под видом секрета полевой штаб ни о чем и никому не дает указаний; ни один из главных органов полевого управления не знает плана действий и намерений главнокомандующего»{28}. Милютин считает, что главнокомандующему некогда было «соображать будущее», он был занят исключительно сегодняшним днем. В то же время военный министр отмечает высокий боевой дух армии, ее героизм.
Верно фиксируя складывавшееся после второй неудачи под Плевной положение, существо которого состояло в том, что русская армия выпускала из рук инициативу, Милютин 27 июля замечает: «…мы разбросали наши силы и оказываемся везде слабыми»{29}.
Весьма подробно излагает военный министр события, происходившие в полевом штабе после неудачного третьего штурма Плевны. По его словам, Александр II был в растерянности. «Надобно признать, — говорил он, — что нынешняя кампания не удалась нам». А когда Милютин заявил, что отступать от Плевны не следует, главнокомандующий сказал: «Если считаете это возможным, то и принимайте команду; а я прошу меня уволить»{30}. «Злые языки даже в свите государя громко говорят, что война ведется по образцу красносельских маневров»{31}.
По мнению Милютина, изъяны в управлении войсками явились главной причиной перехода армии к обороне на всех направлениях и тем самым обусловили затяжной характер войны.
Наблюдая в эти дни царя, Милютин с горечью пишет: «Государь, по своему счастливому характеру, уже смотрит на дело с благодушным спокойствием; его менее занимают стратегические и тактические соображения наших военачальников, сколько раздача наград»{32}.
С оценками Д. А. Милютина в какой-то мере перекликаются оценки П. Д. Паренсова{33}.
Профессиональный военный, окончивший Пажеский корпус и Академию Генерального штаба, Паренсов перед войной в течение ряда месяцев занимался разведывательной работой в Румынии и Болгарии. В декабре 1876 г. по заданию штаба действующей армии он создавал агентурную сеть на Балканах, принимал участие в военных действиях, будучи офицером для поручений при штабе отряда Скобелева, начальником штаба отряда князя Имеретинского и 2-й гвардейской дивизии.