Страница 28 из 50
Летом 1918 г. ВЧК получила сведения о том, что на квартире протоиерея Восторгова будет совершена крупная незаконная торговая сделка. К назначенному времени комиссар ЧК отправился на квартиру протоиерея. Там ему представилась живописная картина. За бутылкой коньяка восседали сам Восторгов, епископ Ефрем, священник Карнеев, бывший присяжный поверенный Крутицкий и купец первой гильдии Погарев. Обмывали приобретение Погаревым миссионерского дома по Неглинному проезду (в продаже дома деятельное участие принимал протоиерей Восторгов)[28], за который патриарх Тихон получал кругленькую сумму — 1,6 млн. руб., передававшуюся ему как бы временно, под залог дома.
На что же хотели употребить эти деньги попы? На допросах выяснилось, что патриарх Тихон и его сообщники имели контакты с бывшим царем Николаем Романовым. Определенная сумма денег и предназначалась ему. Намечалось, кроме этого, создать особый фонд на «благо восстановления монархии в России».
На основании полученных данных ВЧК привлекла по восторговскому делу и тихоновского приближенного епископа Павла Уссурийского. Этот архиерей, выступивший в поддержку Восторгова, в своих проповедях публично проклинал Советскую власть и призывал к ее уничтожению. Арестовали также других руководителей Братства союза ревнителей и проповедников православия, связанных с Восторговым, — протоиерея Медведя и Цветкова и членов одного из приходских советов — Е. Минаева, К. Тимофеева, А. Тушина и др.
Когда за церковной камарильей захлопнулись двери тюремных камер, черносотенцы подняли шумную кампанию в их защиту, обвиняя Советскую власть в том, что священников арестовали за религиозные убеждения. ВЧК легко разоблачила ложь, опубликовав документы восторговского дела. Все материалы она передала в Ревтрибунал для гласного судебного разбирательства[29].
Органами ВЧК была раскрыта и другая группа преступников, на сей раз среди монашествующего духовенства, окопавшегося в Николо-Угрешском монастыре.
Явившегося в монастырь для мобилизации лошадей представителя Люберецкого Совета монахи избили и заперли в сарай (только через несколько часов его освободила деревенская беднота).
Получив донесение о происшедшем, уездная чрезвычайная комиссия произвела обыск в монастыре. В покоях митрополита Макария чекисты обнаружили ряд антисоветских документов, в том числе воззвание к православному народу по поводу «безвременной» смерти царя, материалы, которые свидетельствовали о том, что Макарий имел обширные связи с рядом контрреволюционных религиозно-политических организаций, а территория монастыря превратилась в убежище для белогвардейских офицеров и черносотенцев.
Решающий голос в антисоветском хоре, однако, по-прежнему принадлежал «первосвятителю российской церкви», монархисту и черносотенцу патриарху Тихону. Троицкое подворье в Москве превратилось в штаб, откуда во все концы страны летели послания патриарха, и число их постоянно росло.
В июльском 1919 г. воззвании к верующим Тихон основной упор делал на то, что «безумные жертвоприношения» совершаются там, где «не признают Христа», т. е. в Советской России. Лицемерием и попыткой оправдать действия церковников, уберечь их от справедливого гнева дышало новое послание патриарха от 8 октября 1919 г. Не оставил Тихон без внимания и закрытие Троице-Сергиевой лавры в связи с контрреволюционными действиями монахов. В сентябре 1920 г. он разразился новым посланием, в котором предрек скорое наступление грозных времен, «суда божия». В начале 20-х годов Тихон наконец был привлечен к суду.
Огромное значение в деле разоблачения церковников имело вскрытие так называемых нетленных мощей, произведенное по настойчивому требованию трудящихся на территории Республики в 1918–1920 гг.
Долгое время православная церковь дурачила народ этими мощами, используя их как средство оболванивания верующих и непрерывного пополнения своей казны{126}.
Вскрытия происходили в присутствии духовенства, трудящихся, экспертов, представителей Советской власти. Вместо нетленных мощей в серебряных раках, блиставших драгоценностями, находили «или истлевшие, превратившиеся в пыль кости, или имитацию тел с помощью железных каркасов, обмотанных тканями, чулок, ботинок, перчаток, ваты, окрашенного в телесный цвет картона и т. п. Вот то, чему архиереи и монахи заставляли поклоняться загипнотизированные массы, почитать за нетленные (т. е. не разрушенные от времени) тела и во имя чего приносить свои трудовые копейки в церковные карманы»{127}. Так писал в своем постановлении о ходе ликвидации мощей в августе 1920 г. НКЮ.
В Москве были произведены вскрытия мощей так называемых виленских угодников Антония, Иоанна и Евстафия, оказавшихся на поверку обыкновенными мумифицированными трупами. В соборе Василия Блаженного обнаружили «мощи» отрока Гавриила. Это был воск с куском гнилой кости. Вместо «нетленных мощей» Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой лавре нашли изъеденные молью тряпки с полуистлевшими костями, а вместо «мощей» Саввы Сторожевского в Звенигороде — куклу из ваты с десятками переломанных костей. Потоку лжи и обмана был поставлен надежный заслон.
НКЮ сообщал: «Произведенное Народным комиссариатом юстиции судебное расследование по делу игуменьи Алевтины, купчихи Лабзиной и др. застало инсценировку культа мощей в самом лабораторном ее процессе. Группа московских миллионеров (Лабзины, Грязновы и др.) совместно с синодскими чиновниками фабриковала мощи и подготовляла канонизацию известного бандита с большой дороги, а за сим купца первой гильдии Василия Ивановича Грязнова, даже невзирая на то, что он, как показало расследование, принадлежал к секте скопцов»{128}.
Вскрытие мощей принесло церкви немало неприятностей и вызвало беспокойство у патриарха. Он даже был вынужден обратиться к епархиальным архиереям 19 февраля 1919 г. со специальным «доверительным письмом», в котором предлагал «устранить всякие поводы к соблазну в отношении святых мощей»{129}. Однако это не принесло радикальных перемен. В раках обнаруживали те же мощи «святых», только обряженные в одежды со свежими фабричными клеймами.?
В декабре 1918 г. в Подольске за агитацию против революционной власти три священника были подвергнуты денежному штрафу. В октябре 1919 г. по обвинению в безнравственности и разврате перед судом в Москве предстал личный друг Тихона епископ Палладий (II. К. Добронравов). В мае 1920 г. в Клинском уезде по наущению священника Троицкого прихода и церковного старосты толпа, предводительствуемая кулаками, попыталась отобрать у местной школы для священника земельный участок. Виновных привлекли к ответственности.
В 1921 г. в Москве в народном суде Хамовнического района рассматривалось дело о нарушении советского законодательства в части преподавания и обучения религии в ряде столичных храмов.
Более строго стали наказывать монахов, которые после закрытия монастырей не пожелали начать новую, трудовую жизнь[30]. Так попал на скамью подсудимых монах Алексеев, который после ликвидации в 1919 г. Московского единоверческого монастыря два года лодырничал и эксплуатировал чужой труд. Таких лиц обычно использовали враги революции.
Однпм из крупных судебных процессов над контрреволюционным духовенством явился процесс по делу Совета объединенных приходов, проходивший с И по 16 января 1920 г. в Московском губернском ревтрибунале.
Обвинялись 16 человек, в их числе председатель Совета А. Д. Самарин, лицо особо приближенное к царю, крупный помещик, монархист; профессор церковного права Н. Д. Кузнецов; священники И. А. Тузов и С. В. Успенский; иеромонах Савва; ризничий Ефрем; игумен Иона; Черносотенец А. А. Полозов (бежавший из-под стражи) и др.
Контрреволюционный Совет объединенных приходов обвинялся в организации противодействия претворению в жизнь декрета об отделении церкви от государства, в направлении клеветнических заявлений в высшие органы власти с целью опорочить местных советских работников, в распространении антисоветской литературы, в использовании набатного звона и т. д.