Страница 7 из 37
Если бы Советы взяли власть, то их эсеро-меньшевистское руководство не сумело бы уже вилять, маскироваться, прикрываться словесными обещаниями. Народ сказал бы им: «Раз вы получили власть — выполняйте свои обещания». Но меньшевики и эсеры не могли и не хотели дать народу мир, землю, хлеб. Следовательно, они на деле разоблачили бы себя, а массы на практике убедились бы в предательской роли меньшевиков и эсеров, изжили свои иллюзии, поняли, что только большевистская партия способна осуществить требования народа. Массы мирным путем, через демократическую советскую организацию, отозвали бы из Советов меньшевиков и эсеров, как не оправдавших доверие, и передали руководство большевикам.
Итак, лозунг «Вся власть Советам!» стал ключевым призывом революции.
«Выход один и только один, — говорилось в ленинском «Введении» к резолюциям Апрельской конференции большевистской партии, — переход всей государственной власти в руки Советов рабочих, солдатских, крестьянских и других депутатов по всей России, снизу доверху»{16}.
…В адрес Временного правительства со всех концов страны летели тревожные телеграммы. Разными были названия губерний, уездов, волостей, деревень, но содержание оставалось неизменным: телеграммы сообщали о борьбе крестьян за землю, об их выступлениях против помещиков.
В Курской губернии крестьяне «произвели нападение» на имение Александровка; в Рязанской — крестьяне отобрали имение князя Трубецкого и управляют им сами; в Тульской — подожжена помещичья усадьба; во Владимирской — запаханы помещичьи земли; в Нижегородской — потравлены; а в Самарской — скошены помещичьи луга; в Казанской — вырублен помещичий лес. Такие сообщения каждый день поступали в Петроград из губерний украинских, поволжских, центральных.
Только за 20 апреля в Главное управление по делам милиции поступили сведения об «аграрных беспорядках» во Владимирской, Екатеринославской, Херсонской, Рязанской, Пензенской, Самарской, Симбирской губерниях, в Области Войска Донского. На Дону, как сообщал губернский комиссар, «представителями волостных и сельских комитетов высылаются, арестовываются помещики, управляющие… захватывается земля, устанавливается произвольная аренда…»{17}.
Массовое крестьянское движение развернулось в марте и затем нарастало из месяца в месяц. В апреле им было охвачено 174, а в мае уже 236 уездов Европейской России (из 481). Это цифры официальные и потому преуменьшенные.
Помещики распродавали свои земли, бежали в города, с ужасом передавая друг другу слова крестьян: «Прирежьте нам земли, иначе мы вас прирежем».
В мае в стране произошло 259 крестьянских выступлений, в июне —577, в июле — 1122. Эти данные говорят сами за себя, хотя и они далеко не полны. В июле 1917 г. в 43 губерниях из 69 вспыхнули крестьянские волнения.
Писатель К. Паустовский рассказывал о том, как в украинской деревне, куда он приехал летом 1917 г., крестьянин-возница все спрашивал его, не слышно ли, «когда произойдет вселенское разрешение.
— Какое разрешение?
— Чтобы хлеборобам самосильно пановать над землей. А панов и подпанков гнать дрючками под зад к бисовой матери. Говорят, Керенский тому препятствует, шило ему в бок!»{18}
Этот маленький эпизод ярко отражает настроение крестьян. «Гнать панов и подпанков», брать землю в свои руки — такова была их непреклонная воля. А поскольку Временное правительство препятствовало этому, широкие массы крестьянства все решительнее подымались и против правительства. Они захватывали землю, боролись против помещиков, не дожидаясь «вселенского разрешения».
Временное правительство, без устали твердившее о свободе и демократии, направляло против крестьян, как в царские времена, карательные отряды. «Аграрные беспорядки можно подавить только вооруженной силой, и успешнее всего конными частями, в особенности казачьими, — телеграфировал генерал Е. Ф. Эльснер начальнику штаба Юго-Западного фронта генералу С. А. Маркову. — Прошу Вас предоставить в мое распоряжение для обслуживания (какое слово — «обслуживание» — подобрал бравый генерал, усвоивший демагогическую терминологию соглашателей! — Ю. П.) тылового района по меньшей мере хотя бы два казачьих полка» — так заканчивалась эта телеграмма.
Все политические партии России обрушивались на крестьян за их «самочинные действия», уговаривали их «ждать и надеяться». Наиболее лживой и лицемерной была партия эсеров, называвшая себя выразительницей интересов села. На деле эсеры полностью поддерживали политику буржуазии, всеми силами стремились удержать крестьян от революционных выступлений.
Единственной партией, защищавшей и проводившей в жизнь интересы крестьянства, была большевистская.
В решениях Апрельской конференции большевики потребовали немедленной и полной конфискации всех помещичьих, а также удельных, церковных, кабинетских и прочих земель. Партия заявила, что она твердо выступает за немедленный переход всей земли в руки крестьянства, требует ее национализации. Большевики поддержали действия крестьян, их революционную энергию.
«… Для нас важен революционный почин… — говорил В. И. Ленин. — Если вы будете ждать, пока закон напишется, а сами не разовьете революционной энергии, то у вас не будет ни закона, ни земли»{19}.
В России более половины всего населения страны составляли представители нерусских национальностей. За кем пойдут миллионы тружеников угнетенных народов, на чью сторону встанут они в решающей схватке — от этого во многом зависела судьба революции. Революция неизбежно должна была вовлечь их в свою орбиту. Без этого она не могла рассчитывать на успех.
Трудящиеся массы угнетенных национальностей начинали понимать, что у них один путь с русскими рабочими и крестьянами — борьба против русской империалистической буржуазии и «своей» контрреволюции.
Множество фактов говорило о растущем сплочении всех трудящихся.
Совет латышских стрелков (он представлял 48 тыс. солдат), избранный в мае, заявил, что «стрелки послали к дьяволу «национальных опекунов», открыто перешли на сторону революции и заняли место в первых рядах революционного пролетариата»{20}.
Под знаменем единства трудящихся всех национальностей прошли первомайские демонстрации в Ташкенте и других городах Туркестана. С мая на предприятиях Ташкента, Коканда, Намангана, Самарканда, Кагана, Каттакургана развернулось стачечное движение: русские, узбеки, таджики, киргизы вместе отстаивали свои права.
Представители народов Средней Азии, мобилизованные ранее на тыловые работы, стали после Февраля возвращаться домой. В ряде городов и кишлаков они выступали как подлинные пропагандисты революции. На митинге в Намангане тыловые рабочие говорили, что в России «веками сосавший кровь царизм свергнут руками рабочих» и образованы Советы, которые защищают права народа. «Довольно слушать баев, мулл и буржуазию! Мы должны объединиться в Совет!» — восклицали ораторы{21}.
Временное правительство — достойный преемник царизма — отказывало народам в равноправии.
Бывший генерал-губернатор Туркестана А. Н. Куропаткин в апреле беседовал с Керенским. Не снискавший славы полководца во время русско-японской войны, по преисполненный боевого духа по отношению к народам Средней Азии, Куропаткин был категоричен в своих суждениях: «Не применять полностью принципов равенства, иначе Туркестан пойдет назад». «Туземцам не следует предоставлять… полноту прав». Записав эти слова в своем дневнике, он добавил: «Керенский согласился с моим мнением»{22}. Этот эпизод весьма красноречиво характеризует позицию Временного правительства. Народные массы видели это. И они все активнее выступали против национально-колониального угнетения, за свободу и равенство.
На пути освободительного движения народов стояла национальная буржуазия, а во многих районах феодальная и родо-племенная верхушка. Националисты стремились захватить руководство борьбой народов за свободу. Они хотели обособления народов, как огня боялись установления единства трудящихся с русским пролетариатом. Мечтая об увековечении эксплуататорского строя, они ненавидели революцию. Эта ненависть вела их к фактическому блоку с великодержавной русской буржуазией, толкала на путь сговора с Временным правительством.