Их темная Дарлинг

– Пэн, – подаёт голос Баш.

– Что? – рявкаю я.

Повернувшись к нему, я вижу, что Дарлинг обнимает волка за шею. Она зарывается носом в густую шерсть и делает глубокий вдох.

– Я в порядке, – бормочет она, но её голос звучит рассеянно и сонно.

Моя паника постепенно ослабевает.

Я приказываю Черри:

– Оставайся в доме, пока я тебя не позову. Поняла?

– Конечно, – отвечает она и, когда я отпускаю её руку, тут же исчезает.

Близнецы отступают, освобождая мне место у кровати. Теперь волк, похоже, не против, чтобы я приблизился.

– Ты проснулась, Дарлинг? – спрашиваю я.

Она выглядит так же, как всегда: те же жëсткие тёмные волосы, те же пухлые алые губы, тот же веер тёмных ресниц на бледной коже.

Выглядит она так же, но ощущается по-другому, хотя из-за присутствия волка трудно определить почему.

Его энергия повсюду, воздух пронизан дикой животной силой.

– Дарлинг?

Она не отвечает, и я пытаюсь дозваться снова.

– Ммм?

– С тобой точно всё в порядке?

Она вдыхает запах волка, но, кажется, совершенно не осознаёт, к кому прижимается.

– Точно.

Я хочу разбудить её. Хочу обнять. Сказать ей, что вернул свою тень, и увидеть на её лице волнение и радость.

Но сейчас она так довольна и очень спокойна.

Пока что этого должно быть предостаточно.

– Найди меня, когда проснёшься, – прошу я.

– Хорошо.

Она снова погружается в сон.

Я смотрю на волка: он поворачивает ко мне голову, и его голубые глаза встречаются с моими.

– Она моя. Ты меня понял, волк? Моя.

Он издаёт низкое горловое ворчание, но звук затихает, и волк снова опускает голову.

За окнами комнаты Дарлинг небо становится бледно-голубым: восходит солнце.

– Останьтесь с ней, – говорю я близнецам. – Если что-то изменится, позовите меня, и я приду.

Близнецы кивают, Баш усаживается в кресло с высокой спинкой, а Кас забирается на подоконник.

Удовлетворившись тем, что у Дарлинг, похоже, появился новый защитник и два принца фейри будут за ней присматривать, я покидаю её спальню и выхожу во влажный утренний воздух.

Глава 3

Кас

В нашем с братом детстве отец однажды поймал волчонка и подарил его нам на солнцестояние. Мы назвали питомца Бальдром в честь одного из богов фейри.

Волчонок рос свирепым зверем, бесчинствовал при каждом удобном случае и держал весь двор в страхе. В конце концов отец заставил нас отправить его в конуру на конюшне. Но с момента, как попал в дом, Бальдр спал с нами и потому, оставшись в полном одиночестве в конюшне, мог выть до поздней ночи.

– Кто-нибудь может заткнуть эту собаку? – злилась мать. – Я говорила вашему отцу, что это была ужасная идея – забирать дикого зверя домой.

Мать ненавидела всё, что не могла подчинить своей воле.

Чтобы утихомирить Бальдра, мы с братом спали с ним в конюшне, устроившись на грязном полу среди сухой сладкой травы.

Мы не чувствовали большого неудобства. В конюшнях нас никто не беспокоил. Никто не следил за нами, не осуждал, не рассказывал, что мы делаем неправильно и чем, наоборот, нам следовало бы заняться вместо этого.

А потом однажды ночью мы проснулись и обнаружили, что Бальдра нет рядом, а над нами стоит мать. Была середина ночи, поэтому нам удалось различить только её тёмный силуэт с сияющими золотыми крыльями за спиной.

– Довольно этих игр в грязи, – заявила она. – Вы принцы и должны вести себя соответствующе.

– Где наш волк? – спросил Баш.

– Он убежал, – ответила мать и направилась к открытым дверям конюшни. – К восходу солнца я жду вас одетыми в зале собраний.

Но мы с Башем, естественно, проигнорировали её приказ и отправились рыскать по лесу, громко выкликая Бальдра.

В итоге мы оказались на опушке леса, где начиналась песчаная отмель лагуны.

На берегу, глядя на водоворот света в воде, стоял Питер Пэн.

К тому моменту он уже потерял свою тень, но мать всё равно предупреждала нас о том, что он опасен.

На самом деле плохой идеей было даже находиться на территории Пэна, не говоря уже о том, чтобы пересекаться с ним.

– Можете выходить! – крикнул он, по-прежнему стоя к нам спиной. – Я слышу, как вы дышите.

Мы с Башем переглянулись. Посмеем ли мы?

Питер Пэн всегда восхищал нас. Он был старше, чем кто-либо помнил. Скорее миф или бог, чем человек. Даже отец боялся его, а обычно отец никого не боялся.

Баш первым вышел из тени деревьев.

– Мы ищем нашего волка, – сказал он. – Ты его не видел?

– Как дела у вашей матери? – вопросом на вопрос ответил Пэн.

Я последовал за братом; между пальцами ног захлюпал влажный песок.

Нам говорили, что между Динь-Динь и Питером Пэном что-то произошло, но двор фейри всегда больше любил сплетни, чем факты. Мы не знали, в чём именно было дело. Мы лишь видели, что при упоминании Питера Пэна крылья матери загораются ярче, но губы при этом складываются в угрюмую гримасу.

Динь-Динь любила и ненавидела Питера Пэна. Теперь, выйдя замуж за короля фейри, она пыталась скрывать свою любовь.

Но еë крылья не умели лгать.

– У матушки всё благополучно, – ответил я.

– Да? Она пытается во всём контролировать вашу жизнь так же, как и мою? – Он взглянул на нас через плечо.

Я думаю, он и так знал ответ, но, несмотря на наши прохладные отношения с матерью, мы не собирались говорить о ней дурно. Ба научила нас быть выше этого.

– Ваш волк мёртв, – сказал Пэн. – Я подозреваю, что Динь-Динь об этом кое-что известно. – С этими словами он развернулся и ушёл в лес.

Мы с братом переглянулись.

– И какого хрена он имел в виду? – спросил Баш.

– Чёрт, чтоб я знал.

Но тут из водоворота в лагуне вырвался новый столп света. И там, в сияющей воде, постепенно опускаясь на дно, виднелся наш мёртвый Бальдр.

Баш закуривает и после долгой затяжки передаёт сигарету мне. В домике на дереве тихо, но в ранний час другого и не ожидаешь.

– Теперь, раз Пэн вернул свою тень, – начинает Баш, – я думаю, мы сможем захватить двор фейри, если захотим. Тилли может сколько угодно вынашивать планы, как сместить Питера Пэна, но все они будут стоить ей армии.

Со столбика сигареты свисает кусочек пепла. Я переворачиваю её и дую на кончик – вспыхивает уголёк, пепел осыпается вниз.

– Я понимаю.

– Мы хотим его обратно? Двор фейри?

Я затягиваюсь сигаретой и задерживаю дым в лёгких.

– А ты? Хочешь?

Он упирается затылком в широкий подголовник кресла, изучая Дарлинг взглядом.

– Я очень долго этого хотел. – Он вздыхает и трёт глаза. – Но теперь я не уверен.

– Я никогда не жаждал власти, которую подразумевает монархия, но знаешь, чего мне не хватает? – Я возвращаю ему сигарету. – Ритуалов. Церемоний. Праздника солнцестояния. Запаха пиршеств и постоянного ритма музыки, наполняющей залы.

Он улыбается, кивает, и спустя мгновение комнату Дарлинг заполняет иллюзия – точная копия наших воспоминаний.

Это пиршественная зала во дворце: с потолка свисают железные светильники, ярко горящие благодаря магии фейри, пахнет жареным мясом и сладкими пирогами, картофелем с травами и медовым печеньем.

Смотреть на это почти больно, но воспоминания поневоле захватывают.

В бытность мою наследным принцем я ненавидел придворную жизнь фейри до мелочей – потому что жил ею.

Такое отношение больше присуще смертным: принимать вещи как должное, а потом тосковать о потерянном, но я разделяю его как никогда.

В Неверленде всё навсегда – но как же легко всё это потерять.

Мне столько лет, что я сбился со счëта.

Питер Пэн так давно родился, что никто не помнит его появления на свет.

И всё же мы до сих пор ищем нечто постоянное, основательное, твёрдую опору под ногами. Что-то, что мы сможем назвать своим.

Чему мы сможем принадлежать.

На ум приходит слово «любовь».