Страница 10 из 21
Ортанс побелела, от злости ее голос стал пронзительным:
– Мама, ты меня хорошо знаешь… Мне нужен только Вердье, и я этого добьюсь, буду ждать его хоть сто лет, но никогда не выйду ни за кого другого!
На что ее мать ответила, пожав плечами:
– И ты еще считаешь других дурочками!
Но девушка в ярости вскочила на ноги и закричала:
– Не смей так говорить! Я доела кролика и уж лучше пойду спать. Раз тебе не удается выдать нас замуж, так позволь нам действовать самим!
И она вышла, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Госпожа Жоссеран величественно повернулась к своему супругу. И мрачно изрекла:
– Вот, сударь, плоды вашего воспитания!
Но муж не ответил: он ставил пером чернильные точки на своем ногте, выжидая, когда же ему наконец дадут поработать. Берта, доевшая хлеб, запустила палец в стакан, чтобы собрать остатки сиропа. Она сидела спиной к печке, разомлев в тепле и не спеша уходить, – ей вовсе не хотелось возвращаться в холодную спальню и выслушивать сварливые речи сестры.
– Вот она – награда за мои труды! – продолжала госпожа Жоссеран, снова расхаживая взад-вперед по столовой. – Двадцать лет гнешь спину на дочерей, лишаешь себя всего, чтобы воспитать их как настоящих барышень, а эти неблагодарные даже не позволяют матери выбрать им жениха на ее вкус… И добро бы им в чем-нибудь отказывали!.. Я тратила на них все до последнего сантима, экономила на своих платьях, наряжала их, как принцесс, словно у нас пятьдесят тысяч франков ренты… Нет, поистине, это полная нелепица! Даешь этим нахалкам блестящее воспитание, светское и религиозное, учишь их манерам богатых барышень, и вот нате вам! – в один прекрасный день они объявляют, что намерены бросить родителей и выйти замуж за какого-нибудь адвоката, за авантюриста, погрязшего в разврате!
Тут она осеклась, вспомнив о присутствии Берты, и ткнула в нее пальцем:
– Запомни: если ты пойдешь по стопам своей сестрицы, будешь иметь дело со мной!
И продолжала разглагольствовать, уже ни к кому не обращаясь, перескакивая с одной темы на другую и противореча самой себе, с тупым упрямством женщины, считающей, что она всегда права.
– Итак, я исполнила свой долг и, если бы понадобилось, повторила бы то же самое… В этой жизни проигрывают самые стыдливые. А деньги есть деньги, и когда их нет, самое разумное – держать рот на замке… Вот я, когда у меня в кармане было двадцать су, всегда говорила, что сорок, потому что это умнее: уж лучше вызывать зависть, чем жалость… Можно быть сколько угодно образованным, но, если вы не устроены, люди все равно будут вас презирать. Это несправедливо, но такова жизнь… Я готова носить грязные нижние юбки, нежели ходить в чистом ситцевом платьишке. И вот мой девиз: ешьте картошку в семейном кругу, но подавайте курицу, когда созываете гостей на ужин. А те, кто утверждает обратное, попросту безмозглые дураки!
И она вперила взгляд в мужа, которому предназначались последние слова. Бедняга, вконец обессилев, решил сдаться и трусливо объявил:
– Золотые слова, нынче одни только деньги в почете.
– Слыхала, что говорит отец? – подхватила госпожа Жоссеран, обратившись к дочери. – А теперь марш в постель и постарайся больше не огорчать родителей… Как же это ты ухитрилась сегодня упустить жениха?!
Берта поняла, что настал ее черед.
– Не знаю, мама, – пробормотала она.
– Помощник столоначальника! – продолжала ее мать. – Еще и тридцати нет, а у него уже такое блестящее будущее! Каждый месяц будет приносить в дом деньги, и положение у него прочное, вот что самое важное! А ты, верно, держалась с ним так же глупо, как со всеми предыдущими?
– Нет, мама, уверяю тебя, что нет… Он, верно, навел справки и разузнал, что за мной ничего не дают.
Госпожа Жоссеран возмущенно вскинулась:
– А как же приданое, которое тебе обещал твой дядюшка? Все это знают, все слышали об этом приданом… Нет, тут что-нибудь другое – слишком уж внезапно он оборвал знакомство… Когда вы с ним танцевали, то зашли в малую гостиную, верно?
Берта смущенно потупилась:
– Да, мама… И когда мы остались там наедине, он пустился на всякие гадости – обнял меня и прижал к себе, вот так, крепко… Я испугалась, оттолкнула его, и он ударился о комод…
Разъяренная мать прервала ее:
– Оттолкнула… ударился о комод?.. Да ты просто дура набитая!
– Но, мама, он меня схватил…
– Ну и что тут такого?.. Он вас схватил, мадемуазель, – подумаешь, какая важность! Вот и посылайте после этого таких дур в пансион! Чему только вас там учили, скажи, пожалуйста?!
Щеки и плечи девушки залила краска. На глазах выступили слезы оскорбленной стыдливости.
– Я не виновата, у него был такой свирепый вид… Откуда я знаю, что нужно делать в таких случаях?!
– Что нужно делать?! Она еще спрашивает, что нужно делать!.. Сколько раз я вам твердила, что ваша стыдливость просто смешна! Вы родились, чтобы жить в обществе. Когда мужчина обходится с вами чересчур фамильярно, это доказывает, что вы ему нравитесь; и есть десятки способов поставить его на место мягко, не обижая… Подумаешь, какой-то поцелуй за дверью! На самом деле вам не обязательно и докладывать об этом родителям! – И она продолжала назидательным тоном: – Ну, с меня хватит, это безнадежно, вы просто глупая курица, дочь моя… Мне надоело вдалбливать вам правила поведения, все равно толку не будет. Поскольку у вас нет денег, поймите же наконец, что нужно ловить мужчин на иную приманку. Держитесь любезно, глядите томно; если вас возьмут за руку, не отнимайте ее, позволяйте себе как бы между прочим невинные шалости – одним словом, ловите себе мужа… И не надейтесь, что вы станете красивее оттого, что льете слезы как последняя дурочка!
Берта разрыдалась еще пуще.
– Ох, как ты меня раздражаешь своим хныканьем! Жоссеран, прикажите вашей дочери не портить лицо слезами. Не хватает еще, чтобы она подурнела!
– Дитя мое, будь благоразумна, – сказал отец. – Слушайся мать, она тебе плохого не посоветует. Ты же не хочешь подурнеть, моя дорогая?
– Но больше всего меня бесит то, что она, когда хочет, может быть вполне хорошенькой, – продолжала госпожа Жоссеран. – А ну-ка, вытри глаза и посмотри на меня так, словно я мужчина, который с тобой флиртует… Улыбнись, урони свой веер, чтобы этот господин, поднимая его, мог коснуться твоих пальчиков… Да нет же, все не так. Чего ты надулась и смотришь как больная курица? Откинь головку, покажи свою шею: она достаточно свежа, чтобы ею можно было похвастаться.
– Вот так, мама?
– Ну вот, теперь получше… И не держись так напряженно, изгибайся, показывай, какая у тебя гибкая талия. Мужчины не любят женщин, похожих на доску… А главное, если они заходят слишком далеко, не строй из себя недотрогу. Мужчина, который ведет себя чересчур вольно, доказывает тем самым свою пылкость, моя милая.
Часы в гостиной уже пробили два часа ночи, а мать, все еще возбужденная этим затянувшимся бдением и обуреваемая неистовым желанием скорейшего замужества дочери, забыв обо всем на свете, говорила и говорила, вертя дочь во все стороны, точно картонного паяца. Девушка вяло, безвольно подчинялась ей, как ни тяжело было у нее на сердце, как ни сжималось у нее горло от страха и стыда. В конце концов, оборвав серебристый смех, которому учила ее мать, она горько разрыдалась, бессвязно лепеча с искаженным лицом:
– Нет… нет! Это слишком отвратительно!..
Госпожа Жоссеран, растерянная и уязвленная, на секунду умолкла. Еще с того момента, как они покинули квартиру Дамбревилей, у нее прямо руки чесались – надавать пощечин дочери. И теперь она, размахнувшись, влепила Берте жестокую оплеуху:
– Вот тебе, получай! Ты мне надоела!.. Боже, какая дура! Ей-богу, мужчины правы, что обходят тебя!
От этого резкого движения Ламартин, которого госпожа Жоссеран так и не выпустила из рук, свалился на пол. Она подобрала его, обтерла и, волоча шлейф своего парадного платья, величественно направилась в спальню.
– Ну вот, так я и знал, что этим кончится, – прошептал ее супруг; он даже не посмел задержать дочь, которая тоже вышла из комнаты, держась за щеку и плача еще горше.