Страница 22 из 29
В зале тишина стояла мертвая. Умел Лектор своим голосом и страстностью речи как-то прямо гипнотизировать публику. И вопросы поднимал непростые.
– Только не переживайте, не появится. И книги священные не помогут. Сколько ни читай, а жизнь своим чередом идет. Потому что нет никакого Бога-Творца. Мы сами творцы! И жизнь – наше главное творчество. Все люди – творцы! Но разве художник или писатель будут творить как попало?! С разбором, с мыслью они создают свои творения. Почему же считается, что жизнь, самое главное наше творческое произведение, можно «а бы как» лепить? День прошел, мол, и слава Богу. А то и еще хуже, с оглядкой, как сосед, так и я. Чтобы не хуже других. А сосед твой, может, мещанин, и нечего на него оглядываться. Надо, товарищи, не «не хуже других», а стараться себя превзойти, чтобы лучше себя жить каждый раз…
«Вот это заворачивает Лектор, – подумал Савелий. – Талантливый, сукин сын».
– Никто не откажется, если придет художник и вам картинками украсит стены. Мебель покупаете покрасивше, получше… А в жизни бездари! – рявкнул Кирилл Петрович. – Иной вообще не думает. Живу, мол, как все, и точка! А если на самом деле, не понимает он, как жить надо? Если и не знает, какая она культурная, красивая жизнь может быть! Значит, кто-то должен ему подсказать. Должен прийти и, как тот художник квартиру, украсить жизнь. Пока собственного не наступит понимания, как надо жить!
Зала сидела тихая, лишь человек в плаще быстро записывал что-то. Савелий только диву давался.
– Вот это демагог! – восхищенно прошептал он.
А меж тем голос Кирилла Петровича все усиливался, и на лице у него появилось вдохновенное выражение.
– Нет, товарищи, никаких богов в помине! Мы эту жизнь делаем такой, как она есть, каждый день, с утра. И только от нас зависит сделать ее еще лучше, прекраснее, если хотите. Чтоб напоминала жизнь наша не скучную сатирическую пьесу про пьяниц или тупиц, а большой красивый роман. В котором каждый из нас – главный герой. И каждый сам себе писатель.
Зала зашевелилась. Послышались смешки. Кто-то крикнул:
– Правильно!
– То-то и оно, что правильно, – чутко отозвался Кирилл Петрович. – А сами знаете, быть настоящим писателем трудно. Этому надо учиться. На таком человеке особая лежит ответственность. И не перед высшими силами. Это ответственность прежде всего перед собой, перед своим народом и… – тут хотел Кирилл Петрович сказать слово «партией», но что-то его остановило, прямо физически. Из горла вышел едва слышный звук, который был усилен микрофоном. Так что в зале раздалось громкое, хрипловатое хииик… Потом наступила томительная пауза, и неожиданно совсем другим голосом, как будто и не своим заговорил Лектор: – Всякий человек создан по образу и подобию Божьему, – сказал он негромко, и зала напряглась от таких слов. – Не обличьем (усмешка), а нуждой творить. Про Бога мы только одно и знаем – Он был творец. Человек творит ему подобно, с самого начала, когда младенцем обнаружит твердь и отделит несовершенным глазом свет от тьмы; заполнит свой мир всякими тварями и, наконец, людьми. Потом вдохнет мучительным напряжением в себя отдельное существование и встретит свою Еву, которая протянет яблоко, чтобы отведал от древа и открылись глаза его, чтобы возжаждал жизни, соединился с ней и породил двух, всегда двух: Каина и Авеля, зло и добро… Так написано в священных книгах. Потому эти книги и священные, что в них заключена вся главная игра сознания и чувства, как в генетическом коде заключена картина тела. Ошибка в исполнении взращивает уродство. Так мы себя уродуем, не исполняя творчески и не пытаясь даже приблизиться к замыслу. Предпочитаем мазать по образцу убогости эпохи, лубок с чужой красоткой и лебедями! Когда же вытошнит от нарисованного, когда страшок возьмет от безнадежности и бессмыслицы – ищем спастись. Начинаем переживать свое Евангелие. Едины во всех лицах: Христос и сам себе Иуда, и Петр, фарисей и римлянин… Все в точной соразмерности замысла. Лишь мелочность и высота творимого – у каждого свои. Свои искушения. Свои предательства. Свое распятие и воскрешение. Коль повезет! Не повезет – иной распятый на кресте собственной глупости так и провисит до смерти, не зная про то! А сколько раз макаем мы хлеб в одну миску одновременно с собственным предательством? И зная про то, молчим, неготовые исполнить предначертанное. Молим, упрашиваем пронести сию чашу мимо нас. Зря стараемся, все равно распнут! Только кресты наши низенькие, а гвозди – вроде булавочных уколов. А какая разница? Мука у всех настоящая!
«Ай да лектор, – мыслил Савелий. – Ай да говорун! Куда ж ты гнешь? Да после такой лекции под белы руки и…». Он осмотрел украдкой зал, но в нем никто не выражал на своем лице ровным счетом ничего. Потом он поглядел на человека в первом ряду, того, что представлял лектора из столицы, человек вроде дремал, согласно клевал носом. Тут Савелий и заметил еще одного человека, который по всему слушал чрезвычайно внимательно и даже делал какие-то пометки в записной книжке. Савелий заметил магнитофон у него в петлице и понял, кто этот человек с таким профессиональным магнитофоном…
Тем временем Кирилла Петровича так и несло все дальше. Он слышал со стороны слова, которые произносились его голосом, но ничего с собой не мог поделать. Только тоскливо думал в самой глубине души: «Эх, что ж со мной будет-то после такого?»
Странные вещи для атеиста говорил он, очень странные:
– Есть стойкие, крепко своего будут держаться, пока не наступит та самая страсть. Тогда возопит: Боже пронеси эту чашу мимо! И предаст сам себя в такой момент, распнет свою душу через это предательство любимого и главного на мучительном кресле сожаления и боли! И боль победит, очистит, и тогда он – воскреснет и явится в тихий час к себе тайно, будет вечерять и спросит, где Иуда? «А он себя убил», – ему ответят. Тогда станет ему жалко Иуды, всех ему станет жалко без разбора. Тут и поползет сомненьице, обернется Фомой неверующим и воскликнет: «Дай вложить персты!» И вложит тогда человек себе персты в еще незажившие раны, разбередит их, снова ту же боль ощутит и только тогда поверит, окончательно поверит в собственное Воскресение… (Перевел дыхание Лектор. В зале осторожно кашлянули.)
Но чудный призрак уйдет, тайное чувство покинет, вновь станут сутяжничать апостолы души нашей и набивать себе цену, пока не придет непримиримость, и все начнется сначала…
Сколько их движений сквозь то же самое? Лишь пред смертью, в последний раз, когда вся жизнь бешено промчит перед взором, быть может, разглядит, что топтался в своей жизни на месте, кружил. Тогда повиснет человек на кресте самой сильной боли – безысходности, да не вознесется и лишь умрет, сжав душу последним горьким «за что?», недоумением даже, по отношению к такой бессмыслице своего существования…
Люди в зале совсем замерли, тихо было. Только человек в плаще по-прежнему что-то быстро записывал. Главный распорядитель весь так и подался в сторону Кирилла Петровича, набычился, но с места не вставал.
Савелий слушал внимательно, а взглядом присматривал за человеком в плаще. «Вот сейчас он встанет и выйдет», – думал Савелий. И в самом деле, человек встал и осторожно вышел из залы. «Ну, конец нашему лектору!» – умозаключил Савелий даже с некоторым весельем в душе. Попахивало большим скандалом. Но события стали развиваться совсем не так, как он ожидал. Неожиданно лицо Кирилла Петровича сильно изменилось, он даже испустил глубокий вздох, хорошо слышный через микрофон, как будто справился с какой-то важной задачей и победил. Оглядел устало сидящих и неожиданно сказал: – Выходит, мы суть программа, вложенная в машину жизни, хотим мы того иль нет. Но Странная эта машина! Без нас ее нет, мы та программа, которая непрерывно творит собственный компьютер. Мы роли, расписывающие пьесу, в которой нет зрителей, кроме нас! Нет Бога иль Беса, есть лишь познание себя и открытие глаз своих на то, что мы есть на Самом Деле! Программа, себя осознающая и исполняющая – вот главный и вечный сюжет судьбы у каждого из нас. Задача творческая и благодарная, и… очень ответственная. И то, что не учатся на ошибках люди, что существуют вечные сюжеты искусства, не про тупость говорит человеческую, вовсе нет! Лишь подтверждает замысел и общий план нас, очерчивает роль, подобно наследственному коду определяет главные черты и облик сознания нашего, в котором каждый носит им сотворенный мир, мирок, как ни назови. Увы, сотворенный часто по шаблону без мысли и ответственности! – И тут он совсем неожиданный поворот сделал. – Вот эта мысль об ответственности в творении своей судьбы, своего внутреннего и внешнего мира, и есть главная мысль последнего постановления Партии и Правительства: «О дальнейшем развитии творчества масс и об усилении личной ответственности за взятые на себя обязательства», – прочитал он по бумажке. – Мысль ясная и простая: Мы – все творцы и исполнители своей жизни, и, как в любом творческом деле, главное – творить осознанно и вдохновенно…