Страница 3 из 14
Советская власть, на первых шагах своих формирований, держалась принципа добровольчества, офицеров служить насильно не заставляла; наоборот, скорее довольно подозрительно относилась к желающим служить незнакомым военным. В первые добровольческие формирования никто из сколько-нибудь приличных военных не шел.
Когда в Москве под председательством Троцкого при участии видных военных, еще недавно занимавших в армии высокие командные и штабные посты, началась разработка плана создания вооруженной силы, офицерский мир заволновался, обсуждая со всех сторон, как отнестись к этому. Было над чем задуматься и от чего заволноваться; действительно:
1. Старая Русская армия прикончена, и основа ее – командный состав – разбросан, загнан.
2. Пока формировались какие-то «красные отряды» различных наименований различными инспекторами из товарищей и комитетами, можно было смотреть на это иронически, как на несерьезное дело; теперь же начиналась новая работа по созданию Красной армии, по плану, выработанному для всей территории России при участии бывших командиров корпусов, командующих армиями, их начальников штабов и прочих видных специалистов военного дела. План есть, принцип формирования добровольческий, но если добровольчество не даст достаточного количества? Надо ожидать мобилизации и призыва офицерства.
3. На юге действует Добровольческая армия и борьбу возглавляют Алексеев4, Корнилов5, Деникин6 – лица с большим авторитетом для всех офицеров.
4. Кто же прав: та ли группа, что начала сотрудничать с советской властью, или же другая – борющаяся?
Нужно иметь при этом все время в виду, что хозяйничанье большевиков считалось временным, что Германский фронт, несмотря на Брестский мир, существовал или считался в мыслях офицеров подлежащим восстановлению.
И вот офицерство разделилось. Одни в ненависти своей к большевикам считали всякую работу с ними предательством по отношению к прежней Русской армии и формируемой Добровольческой армии, другие считали возможным принять участие в работе с условием, что новые части создаются только для выполнения задач на внешнем фронте; третьи считали возможным работу без всяких условий, полагая, что нужно создать хорошие части, прекратить хаос, забрать в руки военный аппарат, с тем чтобы использовать его по обстановке; наконец, четвертые просто искали работы. Только небольшая часть шла в Красную армию охотно, и то большею частью в различные комиссариаты.
Никто еще не отдавал себе отчета, что советская власть потребует службы от всех военных без всяких рассуждений и условий, а это случилось скоро.
Насколько советская власть тогда чувствовала себя шатко, не крепко, видно из того, что штаб Поволжского фронта перед приездом в Самару заявил Троцкому письменно, что начнет работать в округе при условии, если не будет привлекаться к работе на внутреннем фронте; по приезде в Самару военный руководитель издал свой первый приказ, скрепленный подписями двух комиссаров при нем, о том, что отряды Красной армии в округе, предназначенные для борьбы на внутреннем фронте, ему не подчиняются и части округа будут формироваться только для борьбы с внешними врагами.
После разработки плана новых формирований, в мае месяце, на съезде в Москве военных комиссаров и военных руководителей прифронтовых районов, когда выяснились причины жалкого состояния новой армии и намечались пути для переформирования ее, один из военных руководителей, старый опытный командир корпуса в Германскую войну, просил точно указать задачи своих формирований, заявляя, что он не может работать, если не будет точно знать, для чего части формируются.
И вот здесь, впервые кажется, было заявлено Троцким во всеуслышание, что советская власть заставит всех исполнять те задачи, которые она считает нужным поставить, без всяких оговорок и исключений. То же самое в Самаре заявил и Подвойский, сделав выговор окружному комиссару, защищавшему заявление начальника штаба округа о том, что офицеры штаба вправе отказываться от работы на разных внутренних фронтах.
Когда началась работа в округах и районах по выполнению заданий Москвы, то управления военных руководителей, хоть и не всех, начали заполняться желающими; но формирование частей почти не двигалось за незначительностью притока добровольцев. В общем, чувствовалось, что без принуждения прежних офицеров к службе и без мобилизации населения задания по формированиям не могут быть выполнены. На первое советская власть скоро решилась, начав регистрации, а на второе еще не решилась – толчок был дан первыми успехами чехов и белых на Волге.
Таким образом, перед выступлением чехов для офицеров всех родов войск, и в особенности для так называемых специалистов, стояли для разрешения вопросы:
1. Гражданская война разгорается.
2. Власть заставит вас делать всякую работу, пошлет на какой угодно фронт.
3. Пока вы не призваны, но это может быть в любую минуту; остаться посторонним зрителем происходящего не удастся.
4. Раз вас призовут, можете ли вы быть активным работником на пользу советской власти, можете ли поддерживать идеологию Гражданской войны? Если не можете, то что делать? Обстановка припирала к стене; нужно было решаться. Симпатии были, конечно, определенными, но как уйти и куда уйти от воздействия советской власти? Где тот центр, который может сплотить всех и выдержать удары большевиков? Одна Добровольческая армия, но сведения о ней были скудными.
Весной 1918 года, когда пришла весть о смерти Корнилова, многие считали движение на юге окончательно задушенным. Считали, что эта борющаяся группа обречена. Правильной же, серьезной ориентировки у нас не было.
Появились слухи о выступлении чехов, но из-за большевистской шумихи большинство не понимало характера его. Однако это выступление на Волге помогло многим принять решение.
С подходом чехов к Самаре там готовилась к активному выступлению вместе с чехами небольшая офицерская организация; группа эта была очень немногочисленна и слаба во всех смыслах. Остальное офицерство выжидало. Настроение населения в городах вообще, а в Самаре в частности, к приходу чехов складывалось не в пользу большевиков; всякими безобразиями, бесчинством, поборами они насолили всем, не говоря уже о зажиточных классах.
Но все же ожидать большого наплыва добровольцев для борьбы с большевиками было нельзя, так как часть жителей выжидала, а рабочая среда оставалась как бы нейтральной. Сельское население, особенно состоятельная часть, ждало прихода чехов в надежде получить помощь против деревенской голытьбы, игравшей в это время большую роль в деревне, но само выступало осторожно: оно могло дать людей при уверенности в успехе борьбы. Впоследствии, когда выступление было сделано, часто можно было слышать от депутаций: «Добровольцами идти страшно, пусть лучше мобилизация, тогда все пойдут». Но и здесь вера в прочность нового порядка была основой: пока все шло хорошо на фронте, замечалось сочувствие и было содействие. Начинались неуспехи – начиналось уклонение.
Вернувшиеся из армии солдаты жили еще настроениями разложившегося, взбаламученного фронта; только отдельные лица, испытавшие на своих хозяйствах бесчинства хулиганствующих, начинали иногда противиться и даже бороться. Значительной части сельского населения советская власть принесла как будто еще только выгоды, не требуя ничего: вернулись домой солдаты, отняли землю у помещиков, разграбили инвентарь, нет ни податей, ни насильственного набора и проч. Такова была в общих чертах обстановка в советской России, а на Волге в частности, перед созданием Поволжского фронта против большевиков с приходом чехов из-под Пензы.
Истинный характер выступления чехов был неясен не только для многих русских, но для некоторых и чешских групп: кто видел только желание пробиться на восток, кто видел борьбу против советской власти для создания фронта против немцев. В Самаре перед приходом чехов кто-то из членов инспекции Подвойского предупреждал, что это не просто продвижение на восток и что возможно выступление местных организаций вместе с чехами с целью переворота. Большинство не верило в переворот, тем более что совершенно не представляло, кто же из русских может взять в руки власть. Никаких политических групп не было видно, ни одна группа не могла рассчитывать на поддержку населением – все еще было не готово. Могли выступить только мелкие активные группы без серьезной поддержки широких слоев населения.