Страница 25 из 95
— Боже мой! — выкрикиваю я от силы, с которой мои внутренности сжимаются, и с ещё одним криком падаю на пол, ударяясь всем телом. Потрясано. Просто потрясно. Где этого пастора носит? Я сейчас сдохну здесь. Мне нужен Стан. Сейчас. Мне очень нужен Стан.
Стан…
— Мисс Флорина, — раздаётся надо мной голос пастора, и он сам быстро опускается на пол, приподнимая меня.
— Чёртов рак, — хриплю я.
Мужчина прикладывает стакан с водой к моему рту, и когда вода попадает на мой язык, то по всему телу разливается приятное тепло, но оно не согревает, а наоборот охлаждает мои вены. Мой пульс, который я не слышала уже так давно, стабилизируется, и только сейчас я понимаю, что даже моё зрение было размытым.
Я сажусь сама на полу и забираю из руки пастора стакан. Когда я касаюсь его кожи, то он вздрагивает, видимо, он принял обет безбрачия, раз так реагирует на прикосновение.
— Спасибо. Мне уже лучше, — говорю я и передаю ему пустой стакан. — Я могу немного посидеть здесь, а потом уехать? Нужно прийти в себя.
— Да, конечно. Я бы посоветовал вам позвонить своему жениху.
Резко вскидываю голову и прищуриваюсь.
— Что вы сказали? Жениху?
— Вероятно, вы та самая невеста, которая сбежала перед свадьбой сюда вместе со своим женихом, чтобы отдохнуть от предстоящего торжества, — с улыбкой отвечает он. — В городе говорят о вас. Вы новенькие, а значит, это самая главная тема на обсуждении после воскресной службы.
— Ах да, — киваю я. — Мой жених… он уехал. Ему нужно было уехать по работе, а я осталась одна. Всё было хорошо, но я проснулась и поняла, что хочу есть. Из-за болезни я мало питаюсь, иногда пью только воду. Поэтому я решила выехать в город и найти еду. Ни одного круглосуточного магазина не нашла.
— Это маленький город. Уклад жизни другой. Значит, вы умираете и решили выйти замуж? Зачем? — интересуется Томáс и садится рядом со мной.
— Мой жених, это мой лучший друг, решил воплотить мою мечту в жизнь. У меня последняя стадия рака, и меня уже не спасти. Рак желудка. Метастазы поразили много органов, поэтому бесполезно уже что-то делать. Но наша свадьба стала безумием. Это выматывало меня, и мой жених решил, что я должна отдохнуть. Я всегда любила Аляску.
— Это очень достойный поступок с его стороны. Он вас любит.
— Я его тоже люблю. Он прекрасный друг, — слабо улыбаюсь я.
— Вы упомянули, что голодны. Вы хотите есть?
— Очень. У меня желудок болит, — признаюсь я.
Томáс улыбается мне и кивает.
— Пойдёмте, у нас осталась похлёбка с обеда. Она вас насытит.
Пастор помогает мне подняться, и это приятно. Правда, мне становится так хорошо и снова внутри умиротворённо. Но я не должна заснуть. Нельзя. Я же буду просто трупом, и он вызовет полицию и ещё кого-нибудь. Так что я поем и уеду, а завтра Стан всё подчистит за мной.
Пастор вводит меня в небольшую комнату, в которой ярко горят дрова в камине, расположенном напротив небольшого письменного стола. А также здесь множество свечей, наполняющих комнату таинственным светом, и стеллажи с книгами. Два высоких кресла расположены рядом со столом, за который мне и помогает сесть Томáс.
— Я сейчас вернусь. Схожу на кухню. Если вам будет вновь плохо, пока меня нет, то не беспокойтесь о беспорядке. Не стыдитесь того, что вы больны.
— Тогда буду как у себя дома, — усмехаюсь я.
Что-то не так. Но что? Томáс странный. Нет, дело не в его мужской привлекательности или же вежливости. Дело в другом. Он странный и точка. Я знаю. Он странный. Он что-то скрывает.
Томáс отсутствует не настолько долго, чтобы я могла встать и перестать разыгрывать из себя тяжелобольного пациента, ведь я уже в порядке. Он возвращается с подносом, на котором стоят тарелка с супом, стакан чая, лежит хлеб и овсяное печенье.
— Спасибо, — улыбнувшись, я набрасываюсь на еду. Я, и правда, была безумно голодной. Я ем суп и закусываю хлебом, пока Томáс, расположившись напротив меня, наблюдает за мной.
— Давно вы ели, мисс Флорина?
— Давно, — киваю, — в последние дни меня постоянно тошнило из-за лекарств, которые я принимаю, чтобы дожить до свадьбы. А сегодня проснулась и очень захотелось есть.
Я делаю глоток чая и жмурюсь от приятного тепла внутри себя. Класс. Как же хорошо, нормально поесть. Это просто кайф.
— Значит, вы ещё и психолог? — интересуюсь, бросая в рот кусочек печенья.
— Как я и говорил, обучался, пока не осознал, что это не мой путь.
— Часто вы замещаете своего друга?
— Нет, — его мягкий смех вызывает у меня на лице непроизвольную улыбку. — Это был мой первый раз. Я был ужасен, да?
— Не знаю, до этого я не ходила к психологам. Но вот что странно, Томáс, — как только я произношу его имя, то он словно давится слюной и начинает кашлять. — Вы в порядке?
Он прикрывает ладонью рот и несколько раз кивает.
— Да… да, поперхнулся. Простите, мисс Флорина. Так что же странного в том, что я помогал ближнему своему? — Он убирает руку и кладёт её снова на подлокотник. Никаких колец или украшений. Никакого особенного запаха, кроме того, что присутствует здесь из-за свечей, масел и старых книг.
— Я вернулась ведь на следующий день, чтобы извиниться за своё поведение. Но оказалось, что никто не знает некоего Уильяма.
— Конечно, нет. Это моё мирское имя, и я не хотел создавать трудности для своих прихожан. Моё имя Томáс. Соломон тоже не знает его. Это был мой первый раз, и я сильно волновался, а вам не за что извиняться. Я всё понимаю. Вы говорили то, что говорили из-за бессилия.
— А если нет? — спрашивая, склоняю голову набок, мягко играя с ним.
Томáс улыбается и даже тихо смеётся.
— Тогда мне придётся сообщить вам плохую новость, мисс Флорина, рак поразил ваш мозг.
— Вы правы, — киваю я, — так и есть. Порой я несу несусветный бред, и это пугает всех вокруг. Я это не контролирую.
— Они должны понимать, что вы больны. Но многие отрицают близкую смерть. Вы готовы к ней?
— Абсолютно. Я не боюсь, — усмехнувшись, вытягиваю ноги и спокойно смотрю на Томáса. — А вы? Боитесь смерти?
— Нет. Смерть — это лишь состояние нашего тела, а душа продолжает свой путь. Это прекрасно.
— То есть жестокая смерть, которой подвергаются люди, тоже прекрасна?
— Вы говорите о телесной боли. Душа не знает жестокости, она чиста и невинна.
— Оргии. Разве это не проявление грязи души?
— Вам нравится это слово, не так ли? Вы провоцируете им людей, — улыбается Томáс. Его не задевает моя дерзость. Обычно все начинают учить меня доброму слову, осуждать подобное и нести другую чушь.
— Может быть, это моя тайная фантазия. Даже у умирающих есть свои фантазии. Ну так что, Томáс? Что насчёт оргий? Церковь ведь осуждает их, а вы? Каково ваше мнение? — допытываюсь я.
— Это всё от лукавого, мисс Флорина. Дьявол всегда нас испытывает, чтобы вовлечь наш разум в агонию вины и страданий. Это его работа.
— Выходит, что даже у убийц остаётся чистейшая душа?
— Именно так. Душа не создана для войны. Она создана для жизни. Но люди больше полагаются на свой разум, где множество лишнего шума, который в них вкладывает дьявол. Он их путает, и моя задача помочь людям услышать свою душу.
— А вы её слышите, Томáс? Слышите свою душу? Никогда не грешили? Не допускали хотя бы мало-мальски греховных мыслей?
— Я живой человек, мисс Флорина. И порой тоже могу стоять на распутье, но я всегда возвращаюсь к своей душе, иначе бы меня здесь не было. Я бы не выбрал такую жизнь.
— По вашим словам, все мы попадём в рай, ведь наши души чисты. Не находите это нечестным? Кто-то живёт по правилам Создателя, а кто-то по правилам Дьявола, но все попадают в лучший мир, даже если постоянно нарушали заповеди. Это несправедливо.
— Вы сейчас смотрите на этот мир со стороны физического тела, вашего разума, но если посмотреть со стороны души, то она не виновата в поступках разума. Она тоже страдает, пока человек нарушает заповеди. Душа имеет право на освобождение из тюрьмы. Мы с вами не имеем права судить, мисс Флорина. Мы не обладаем такой властью, ведь мы все равны перед великим судом Создателя. Он будет решать, а не мы. И вы думаете, он не наказывает эти невинные души?