Без обезьяны

... У одних оказалась слишком короткая шея, у других чересчур тяжёлые челюсти, у третьих слишком плоские зады. Ничего смешного: есть нешуточные доказательства, что, если б не особое строение большого ягодичного мускула, наши предки никогда не смогли бы укрепиться в прямохождении... Был какой-то лихорадочный спрос на мозги: или срочно решительно поумнеть, или погибнуть (теперь или никогда), а чем больше ума, тем больше требуется...»

Как проследили учёные за процессом человеческого «поумнения»? А вот как. С внутренней поверхности древних черепов делали гипсовые отливы. Им дали красивое имя — эндокран. «Кран» — череп. «Эндо» — внутри. Мозг оставил свои следы на костях черепа. Так по ножнам можно установить форму клинка. У обезьяны эндокраны аккуратненькие, округлые, ровненькие. А вот у питекантропа эндокран совсем другой. На нём «горы» и «долины», выступы и впадины, он не хочет быть аккуратным и ровным. Мозг питекантропа не просто рос — он рос в определённых направлениях, в нём одни участки развивались, а другие — нет.

У питекантропа прежде всего лезли вверх, подымая над собой череп (ну, точно гриб асфальтовую городскую мостовую), те участки, которые ведали связями между органами чувств. Питекантроп учился связывать то, что он слышал, и то, что он видел, учился видеть мир сложным и объёмным, соединять краски и звуки, замечать глубину, оценивать расстояния.

Затем настала очередь участков мозга, ведающих речью. И, наконец, наступило — сравнительно недавно — время особенно бурного роста той части мозга, которая ведает ассоциативным мышлением, той части мозга, благодаря которой мы связываем между собой оторванные друг от друга пространством и временем события и вещи. Эта часть мозга дала человеку возможность стать поэтом и учёным.

И вот настал момент, когда мощности мозга оказалось достаточно, чтобы сделать его обладателя подлинно царём природы. Когда человек создал себе жилище и изобрёл одежду, усилил свои руки сотнями орудий, он был уже по существу готов к тому, чтобы начать пахать землю и приручать животных (хотя до этого, вообще говоря, и оставалось ещё немало сотен поколений). Он теперь быстрее менял условия своего существования, чем меняла их вокруг него равнодушная природа. Если уже теперь человечеству и надо было приспосабливаться, так прежде всего к самому себе. Но приспосабливаться можно только за счёт естественного отбора. А одним из величайших достижений человечества было открытие им взаимопомощи, открытие дружбы и товарищества. При раскопках находят останки первобытных людей, которые, судя по костям, были когда-то искалечены. И после этого прожили десятки лет. Среди животных калека обречён. Люди его спасли, выходили, заботились о нём. О какой же эволюции могла идти речь, когда слабому помогали, больного выхаживали, глупому давали умные советы? Естественный отбор теперь играл всё меньшую и меньшую роль, касаясь в основном таких вещей, как сопротивляемость той или иной болезни, способность переносить прямые солнечные лучи или холод и тому подобное.

Естественный отбор по таким качествам на главное в человеке — его мозг — уже не влиял или почти не влиял.

А что ещё могло влиять на мозг даже тридцать тысяч лет назад? Было одно качество, отбор по которому среди людей и их предков начался миллионы лет назад и, пожалуй, в каких-то новых формах идёт по сей день.

Это качество — уживчивость. Способность жить среди других людей.

Наши дальние предки были ведь на редкость драчливы. Найдены, например, кости многих австралопитеков — высокоразвитых обезьян, предшественников питекантропов. И все эти знакомые нам по раскопкам австралопитеки в своё время получили от собственных сородичей ранения. Достаточно серьёзные ранения, раз следы их сохранились до наших дней. Австралопитеки дрались ведь уже камнями и палками, тут шутки плохи.

И предки людей никак не успели бы стать людьми, а сами себя уничтожили бы, если бы древнейший человеческий коллектив — первобытное стадо — не нашёл средства для обуздания животной злобы человеко-зверей.

Но при этом, конечно, не обошлось без жертв. По предположению одного из крупнейших советских антропологов, Якова Яковлевича Рогинского, необходимость «разрешить противоречие между возросшей вооружённостью мустьерских орд и пережитками дикости во взаимоотношениях членов в каждой орде или соседних орд между собою» ускорила эволюцию человека, появление человека современного типа. А какой ценой ускоряется эволюция, ты уже знаешь.

Коллектив выступал как представитель человеческого начала, он заставлял австралопитеков, потом питекантропов, потом неандертальцев, потом нас с вами вести себя так, чтобы коллектив не мог разрушиться. У известного американского писателя Джека Лондона есть серия рассказов о первобытных людях. И он часто подчёркивает в этих рассказах, как были первобытные люди разъединены, как физически сильный среди них мог всячески унижать слабого. Видимо, писатель тут был неправ. И тогда, конечно, лучше было быть сильным, чем слабым, но первобытный коллектив, стадо или племя, следил за тем, чтобы некие минимальные права людей, даже самых слабых, не нарушались.

Примеры этому удавалось наблюдать у первобытных племён, которые застал на нашей планете XIX век.

А люди, которые шли против племени, нарушали его обычаи, переступали его нормы, его неписаные законы, — эти люди погибали. Иногда их убивали, иногда же просто изгоняли — а человек ведь не может жить вне общества, — и это тоже означало гибель.

Те коллективы, которые не могли добиться соблюдения «правил общежития», разваливались и погибали. А в других с каждым поколением становилось меньше жестоких, бездумно вспыльчивых, кровожадных и злобно-сварливых людей.

Ведь эти качества тоже могут передаваться по наследству, они связаны со слабой работой так называемых тормозных систем мозга. Эти системы обеспечивают, в частности, умение держать себя в руках, сохранять внешнее спокойствие и трезво рассуждать в опасном положении. Приспособление к природе сменилось приспособлением к обществу. Но и тут можно было человеку изменяться только в соответствии с самыми общими законами этого общества — законами, действующими многие тысячи лет. К таким «частным» изменениям общества, как переход рабовладельческого строя в феодализм или феодализма в капитализм, человек просто не мог успеть приспособиться: слишком недолгий срок в истории человечества заняло классовое общество.

ТОЧКА, ТОЧКА, ЗАПЯТАЯ...

«Ротик, рожица кривая, ручки, ножки, огуречик — вот и вышел человечек...» Так поётся в детской песенке.

На протяжении эволюции у человека менялся не только мозг. От пят до темени, от пальцев ног до волос на голове — всё менялось в человеке. Прежде всего, конечно, ноги, — ведь именно они стали первым чисто человеческим органом. Ноги выпрямились, отставленный в сторону обезьяний большой палец на ноге подошёл к остальным пальцам и прижался к ним. У обезьяны стопа ноги подвижна и легко меняет форму. У человека это целое архитектурное сооружение с двумя сводами.

Человеческая нога обросла мышцами. (Собственно, новых мышц здесь не появилось, зато как усилились старые!) Рядом с нею обезьянья напоминает палку — нет мощных икр, куда меньше увеличивается толщина ноги кверху. Ещё бы! Это ноги позволили рукам освободиться, они вдвоём работают за четверых, — поневоле окрепнешь.

Для того чтобы ходить в выпрямленном положении, мало иметь пару сильных ног. Позвоночник должен ещё быть такой формы, чтобы выдерживать постоянную тряску и чтобы тело при каждом шаге не наклонялось вперёд, как это бывает у дрессированных обезьян.

Позвоночный столб отнюдь не прям, как полагалось бы по названию. Он изящно выгнут. Это не просто опора для тела, это ещё и пружина, готовая смягчать толчки и удары,

Во многих рассказах путешественников и бывалых людей можно прочитать истории о схватках людей с разъярёнными обезьянами. И если само собой понятно, что против гориллы ростом в два метра и весом в три центнера не устоит ни один богатырь, то гораздо удивительней, что небольшой орангутанг или шимпанзе ростом с десятилетнего ребёнка легко расправляется с крупным и явно очень сильным мужчиной.