Ведите себя правильно

— Девушку я выпущу, — сказал Депутатор, — она местная, никуда не денется, к тому же несовершеннолетняя, да и держать её негде. По идее, должен сдать на руки родителям, но, зная её семью, не стану даже пробовать. Думаю, поручительство работодателя тоже сойдёт.

Он не спросил, имею ли я желание за неё поручиться, просто открыл дверь решётки и жестом велел выходить.

— Слы, полис, а как же я? — спросил оставшийся в одиночестве панк.

— Ты останешься здесь. Судья рассмотрит твоё дело, но сразу предупреждаю: начав с попытки вооружённого грабежа и продолжив избиением детей, ты вряд ли можешь рассчитывать на снисхождение.

— Алё, полис! Каких, блин, нафиг, детей? Да они рили больше меня каждый! Ты видел этих дуроломов вообще, полис?

— Тем не менее, они не совершеннолетние, а ты — да. И ещё они местные, а ты нет. Судья не будет долго раздумывать, на чьей он стороне.

— И когда этот судья, блин, придёт?

— Он придёт? — улыбнулся Депутатор. — Это не так работает. Он назначит дату, я тебя отконвоирую.

— Дату? Блин, полис, то есть это даже не сегодня будет?

— Судья — занятой человек.

— Слы, полис, тут же сортира нет!

— Я поставлю тебе ведро.

***

— Послушай, босс, — сказала Швабра, когда мы направились к бару, — это как-то неправильно.

— Что именно?

— Что меня отпустили, а его нет.

— Ты же хотела от него избавиться?

— Ну да, так-то он говнистый, мерзкий, вонючий и вообще… Но, босс…

— Что?

— Получается, что он из-за меня попал. Хотя я и не просила, но всё же. Как-то неправильно это.

— А что, судья ваш — без шансов? Он как вообще?

— Не знаю, босс, никогда его не видела. Меня не каждый день сажают за решётку, знаешь ли.

— Надо же, а так и не скажешь…

— Прекрати, босс! И вообще, это, может быть, ты на меня так плохо влияешь!

— Угу, разумеется. Я и швабра. Разлагающее влияние уборки бара подкосило моральные устои несовершеннолетней барышни.

— Тьфу на тебя. Блин, мы же товар не забрали! — спохватилась она.

— Ну, пошли, заберём.

— В таком виде? — она показала на разорванную майку, которая держится на одном плече. — Мне надо домой, переодеться, босс. Или попробовать зашить? У меня одежды не вагон, знаешь ли.

— Давай зайдём в магазин, купишь себе новую.

— Разве что за твой счёт, — съязвила она. — Ты не столько мне платишь, чтобы бросаться вещами.

— За мой так за мой, — пожал я плечами.

— Ты серьёзно, что ли? — она аж остановилась. — Чего это ты такой добренький? Учти, за уборку второго этажа…

— Да-да, придётся платить. Я помню. Но ты пострадала на службе, на тернистом пути пополнения барных запасов. Впрочем, если тебе просто надо домой — умыться, там, или поплакать…

— Чего? Плакать? Из-за этих говноедов? Не дождутся! Ха! Умыться я и в туалете могу, а что рожа поцарапана — так я один чёрт уродина. Пошли в магаз!

Выдержав паузу, она спросила:

— А почему ты не говоришь: «Нет, ты вовсе не уродина, просто оригинальная внешность»? Разве не так положено делать?

— А тебе оно надо?

— Нет. Но все так говорят. В лицо. А потом за спиной перешёптываются. Ну, кроме одноклассников, те на всю школу орут, что я чувырла и угрёбище.

— Воздержусь от оценочных суждений, с твоего позволения. В любом случае, я тебя не в манекенщицы нанимал.

— Ты странный, босс.

Магазин «Одежда на каждый день». Я уже заходил однажды, обзаводясь гардеробом в местном казуальном стиле. Тут продают прямые джинсы, клетчатые рубашки, жилетки с пистолетным карманом и шляпы, которыми я пренебрёг. К счастью, локальный этикет не считает их обязательными, хотя многие носят. Поприветствовал хозяина, с которым мы периодически пересекаемся на складе, и тут же сообразил, что дамы, наверное, одеваются где-то в другом месте. Платьев и юбок в ассортименте не наблюдается.

Впрочем, Швабру это ничуть не смутило, и она зарылась в пачку футболок, как енот в помойку. Надеюсь, там есть что-нибудь на фигуру «две палки прикручены к третьей».

Швабра не уродина. У неё обычное лицо. Мрачное, худое, с опущенными вниз в постоянной гримасе недовольства уголками губ. Лицо как лицо. Без макияжа и попыток как-то себя украсить. Это же можно сказать о причёске, одежде и манере себя держать. Просто чёрные волосы, растрёпанные или небрежно забранные в хвост. Просто джинсы с рубашкой или футболкой, в редких случаях — невзрачное платье с подолом чуть выше худых коленок. И выражение «идите все в жопу» крупными буквами на лице. Без этой гримасы его можно было бы назвать если и не «симпатичным», то нормальным.

Может быть, она была некрасивым ребёнком, и её за это заклевали в детстве. Может быть, она была обычным ребёнком, и её заклевали в детстве просто так. Но Швабра считает себя уродиной и транслирует это в окружающий мир с такой интенсивностью, что мир ей верит. Он легко верит во всякое говно.

Поэтому на фоне сверстников Швабра выглядит некрасивой. Выглядит злой. Выглядит старше. Выглядит другой.

— Вот эту возьму, — решается она.

На мой взгляд, футболка ничем не отличается от других. Обычная. Белая.

— Можно?

— Конечно. За тем и пришли, — я кинул взгляд на ценник и подвинул продавцу купюру.

— Примерочная там, — кивнул он на отгороженный занавеской угол.

— Что её мерить? Это же просто футболка, — Швабра повернулась ко мне спиной и сняла порванную.

Спина худая, с торчащими острыми позвонками, резкой границей между загорелой шеей и бледным телом. Лифчик она не носит. Незачем.

— Бесстыжая мерзкая девка, — буркнул под нос продавец. — Всегда такой была.

Швабра — гений социализации.

— Пошли, — сказала девушка, натянув новую майку.

Старую она хозяйственно свернула и сунула в сумочку.

***

Мадам Пирожок, посмотрев на нас, вздохнула и покачала головой. Уже знает. Маленький город. Комментировать не стала, выдала нашу тележку, заботливо сбережённую в недрах склада. Положила сверху внеплановый пакет с пирожками.

— Отнесите молодому человеку, пусть хоть не голодным сидит.

— Не ожидал от вас сочувствия к правонарушителям.

— То, что он вступился за девушку, кажется мне правильным поступком, несмотря на весь идиотизм произошедшего. Впрочем, судья со мной вряд ли согласится, так что у парня большие неприятности.

— Этот парень сам одна большая неприятность. Он искал проблем с первой минуты нашего знакомства. Не удивительно, что он их нашёл.

— Не спорю, — вздохнула Мадам Пирожок, — но пирожки ему передайте, если не сложно.

— Отнесёшь пайку арестанту? — спросил я Швабру, пока мы катили тележку к бару.

— Он всего час сидит, — фыркнула она, — вряд ли проголодался. Может быть, вечером.

— Смотрю, ты не прониклась его героизмом?

— Ты неправильно произносишь слово «идиотизм», босс. Я не нуждаюсь в защите. Я тут выросла, я до сих пор жива, а значит, умею решать свои проблемы самостоятельно. Он просто придурок, босс. Но пирожки отнесу. Позже. Сейчас пора открываться для наших сладеньких лимонадиков. Вон, уже скребутся у дверей, как обоссанные котятки.

— Любишь ты одноклассников.

— Отвечаю взаимностью.

— …Послушай, — вещает уверенный бархатный голос из радиоприёмника, — я понимаю твою позицию. Как человек понимаю.

— Тут нечего понимать, — отвечает ему отец-с-арбалетом.

Я слушаю невнимательно, но, если всё правильно понял, то мы с ним коллеги. Он держатель таверны, то есть тот же бармен. Поэтому я ему не то чтобы сочувствую, но корпоративная солидарность присутствует. Барменам постоянно приходится выслушивать всякую чушь.

— Любой из нас знает, что однажды встанет перед выбором. И ты давал клятву.

— Это моя дочь. Не отродье. Я-то знаю.