Страница 20 из 24
— Не, босс, — сказала она решительно, — у меня обезвоживание начнётся, столько плевать.
— Что так?
— О, я знаю, как это будет выглядеть! Вот, представь, я такая подхожу к их столику…
Швабра чеканным шагом промаршировала к столу и обращаясь в пустоту спросила: «Что будете заказывать?» Тут же села за столик и, приняв надменный вид, сама себе ответила чрезвычайно противным сюсюкающим тоном: «Ах, бедная девочка! Как жаль, что тебе приходится работать в столь юном возрасте! Все эти туалеты… Фи! Принеси-ка нам для начала кофе…»
Девушка вскочила и сделала вид, что записывает заказ и уходит, потом быстро села на другой стул, скорчила скорбную рожу и сказала: «Эта девица… Как её можно допускать к работе с приличными людьми? Да от неё смердит!» Перескочила на соседнее место, изобразила лицом что-то совсем уже гадкое: «Я не понимаю, почему она вообще учится в городской школе? Там же наши дети!» Новая смена места и выражения лица: «Таких, как она, вообще нельзя учить, даже грамоте! Сразу начинают думать, что им всё позволено!» Снова на первый стул: «Ах, и не говорите! Отродье, как есть отродье!» Швабра махнула рукой и встала, не закончив мысль.
— Всё так плохо? — уточнил я.
— Даже хуже. Мне нужны деньги, но их чаевые я забила бы им в глотки шваброй. После того, как наплюю им в пирог и нассу в кофе, разумеется.
— В кофе сложно нассать, чашки маленькие.
— Я бы очень постаралась, босс. Так что не проси меня их обслуживать, ладно?
— Как скажешь…
***
— Прошу, дамы, — пришлось открыться раньше, не заставлять же ждать десять минут женщин, не умеющих смотреть на часы?
— Латте, — небрежно бросает Директриса Чизкейк, — и чизкейк.
Директриса — это не должность, а принадлежность. Супруга Директора. Стервозная, но очень ухоженная дама возраста тридцать плюс. С неё-то и начался «клушатник». Точнее, с того, что Односолодовый Директор решил со мной «серьёзно поговорить». Он и раньше порывался, но всё время ему была обстановка не та: то Училка не того цвета, то Калдырь не в том состоянии, то Помойка Бурбон воздух озонирует. А в тот раз ему повезло, бар был пуст.
— Лучший односолодовый, — велел он.
Ну, разумеется. Для него и держу эту пафосную бутылку. Каждый раз так и подмывает проверить, отличит ли он дорогое, как жидкая платина, пойло от обычного вискаря, если налить в ту же тару? Но это было бы как-то не по-барменски. Или наоборот, слишком по-барменски, не знаю. Я же не настоящий бармен.
— Нам надо поговорить, Роберт. Серьёзно.
Я кивнул и взял стакан с полотенцем. Барменская магия. Бар-вуду.
— Мне кажется, Роберт, вы недооцениваете важность вашей позиции.
— Моя позиция за стойкой, — заметил я спокойно.
— Именно! Вы естественный центр притяжения. Своего рода пример.
— Может, дело в напитках?
— Бар — общественное место. Бармен — социальная функция.
Я молча пожал плечами. Функция так функция.
— Ваше отношение к маргиналам и сомнительным личностям задаёт обществу неверные ориентиры.
— А каковы верные?
Директор помолчал, внимательно на меня глядя. Сверлил недобрым взглядом, как злой колдун, но полотенце и стакан работают, у меня даже жопа не зачесалась.
— Лето заканчивается, Роберт.
— Факт, — не стал я спорить с календарём.
— Вам придётся делать выбор. Всем придётся. Вы меня понимаете?
— Нет.
— Вы должны подать верный пример.
— Я подаю только напитки.
— Такова ваша позиция?
— Таков принцип работы бара. Наливаю всем, кто не мешает пить другим.
— Что ж, — сказал Директор, вставая, — мы, несомненно, ещё вернёмся к этому вопросу. А пока… моя супруга ищет место, чтобы встречаться с подругами, но вечерняя атмосфера вашего заведения для них чересчур токсична. Почему бы вам не открываться утром?
— А почему бы дамам не пойти в кафе?
— В забегаловку для дальнобойщиков? К этой вульгарной женщине? Мы не считаем её частью города. Она сама по себе. Никто из городских туда не ходит. Это, в конце концов, просто неприлично. Я прошу вас, Роберт, пойдите мне навстречу! Поверьте, моё расположение дорого стоит.
Так у нас появился «утренний клушатник». И чёртово радио.
***
— Роберт, время! — напоминает капризным тоном Директриса, и я тащу к ним на столик тяжеленный радиоприёмник.
Культурная программа — прослушивание утреннего выпуска радиопостановки «Отродья Ведьмы». Под мой кофе и бисквиты от Мадам Пирожок. В кафе к ней ходить они, значит, брезгуют, но выпечку наворачивают так, что только успевай подносить.
— …Он уверен! — возмущённо начинает голос. — Он, видите ли, точно знает!
Это, значит, главный герой. Тот самый человек с пылающей зад… гражданской ответственностью, так и норовящий ею что-нибудь поджечь. Сейчас мне кажется, что у него голос Директора, но антикварный ламповый приёмник довольно сильно искажает звук, и я не поручусь. Просто ощущение от персонажа такое же — наглое пафосное чмо, уверенное в своей правоте по умолчанию.
— …Но, может быть, и правда, девочка не отродье? — сомневается кто-то из его соратников. — Всегда есть вероятность ошибки. Зло коварно.
— Время уходит, и лучше ошибиться в эту сторону, чем в другую. Вы хотите, чтобы отродья заполнили город?
— Не дай Господь! — вздыхает его собеседник. — Не дай Господь…
Действие разматывается так медленно, что даже из тех обрывков, что я услышал, начинает складываться какая-никакая картина происходящего. Это радиопостановка по мотивам не то книги, не то комикса, не то комикса по книге, не то книги по комиксу… Я ничего такого не читал, но не могу не признать, что актёры, как минимум, стараются. Некоторое переигрывание и излишняя мелодраматичность постановки сначала раздражают, но потом привыкаешь. Принимаешь как жанровую особенность. Мистический триллер, в котором Древнее Зло Возвращается, требует изрядной порции пафоса, иначе превратится в плохую комедию. Нет, правда, как это вообще можно воспринимать всерьёз? Но дамы волнуются и трепещут, нервно заедая стресс выпечкой. Жаль, что, в отличие от алкоголя, зарабатывает на этом в основном Мадам Пирожок.
Возможно, дело в том, что действие происходит в таком же маленьком городке, и им легко представить себя в эпицентре событий. Хотя событий как таковых мало, всё больше рассуждений разных лиц о том, что «грядёт», и «вот-вот начнётся». В данный сюжетный момент интрига крутится вокруг того, что группа граждан с зашкаливающей социальной инициативностью решила, что дочь одного из горожан — некое «отродье». Почему именно она, я пропустил. Поэтому сложилось впечатление, что основными симптомами признаны: «она красивая» и «ей семнадцать». Скажите мне, какая девчонка не красива в семнадцать? Ладно, а кроме Швабры? Девочку хотели «проверить». Не знаю, как именно, но в Средние века, кажется, ведьм бросали в воду. В кандалах. Выплывет — ведьма. Утонет — похороним, как честную женщину. Беспроигрышный метод, но я понимаю, почему отец против.
— …Её мать умерла от горячки вскоре после родов, — отвечает из хриплого динамика папа подозреваемой.
— Это было семнадцать лет назад, — напирает главный герой, — старый доктор умер, и мы знаем это только с твоих слов.
— Остались его записи.
— Он мог написать что угодно за порцию выпивки. Не скажу дурного про старого дока, но мы оба знаем, что он изрядно закладывал, от чего и помер.
— Я не знаю, от чего умер доктор. Но моя жена умерла от горячки, оставив мне дочь. Вы и близко не подойдёте к моей девочке. Никто из вас. Если с ней что-то случится, однажды ночью ты проснёшься от арбалетного болта в башке и успеешь посмотреть на свой труп вылетевшими из глазниц глазами. Я достаточно ясно сказал?
— Более чем, — зловеще ответил его собеседник, — более чем. Но лето заканчивается. Скоро всё изменится. И нас будет много.