Дом неистовых клятв

— В тот день, когда родилась Фэллон, она почувствовала это и обезумела. Она попыталась порезать себе запястья, чтобы выбраться из подземелья Марко.

Окружающие нас камни усиливают мрачный голос Юстуса.

— Сколько бы лечебных или успокоительных кристаллов мы ни помещали в её тело, она не успокаивалась, поэтому я привёл её к матери. Мне отчаянно хотелось облегчить её мучения, Кахол.

— Если тебе так отчаянно хотелось это сделать, почему ты её не отпустил?! Почему не позволил быть рядом с Фэллон?

Вены на теле моего отца раздулись и пульсируют.

— Я тогда ничего не знал о Фэллон! А что касается Мириам, как бы странно это для тебя ни звучало, но я верил в то, что она поступает, как лучше для Зендайи. К тому времени я знал её уже в течение нескольких десятилетий, и я понял, что она не злая колдунья, какой её представлял весь мир. Я понял, что она женщина, допустившая ошибку. Полюбившая не того мужчину. И, боги, Кахол, как же дорого она за неё заплатила! Она проклята и вынуждена сидеть на троне, который пожирает её плоть! Она была заперта в подземелье, в темнице, в течение пяти веков!

Гнев моего отца распаляется ещё больше.

— Она посадила Косту на трон! Она сама навлекла это на себя! На всех нас!

Лор, должно быть, почувствовал, что мой отец в шаге от убийства Юстуса, так как отходит от меня и встаёт между двумя мужчинами в виде дымовой завесы.

Я рада его вмешательству, потому что мне действительно хочется знать, где конкретно в Марелюсе качается на волнах моя мать. Или лежит.

— Не могли бы вы выяснить отношения позже?

Юстус хватается за край своего мундира и выжимает из него те остатки влаги, что остались в его синих нитях после нашего многочасового перелёта, а затем бормочет что-то о неблагодарных невеждах.

— Юстус, — я бросаю на него предупреждающий взгляд, прося его вести себя хорошо.

Он выпускает из рук испорченный мундир и мечет в Кахола воображаемые обсидиановые кинжалы, после чего, наконец, говорит:

— Мириам произнесла то заклинание только потому, что знала, что это единственный способ освободить Зендайю.

— Какое ещё, мать твою, заклинание?!

Тело моего отца начинает дымиться.

Юстус закусывает нижнюю губу, словно обдумывает, как будет лучше преподнести эту информацию.

— Она нарисовала знак смерти над сердцем Зендайи, чтобы обездвижить её, и чтобы её тело выглядело обескровленным.

Я вспоминаю о кресте, который Юстус нарисовал в области сердца своего сына несколько дней назад. Может быть, это один и тот же знак?

— Никто не знал, о том, что три ведьмы шаббианки связаны между собой, даже я, поэтому, когда я отнес её обескровленное тело Марко, он даже не усомнился в том, что она мертва. Хотя он был зол. Боги, как же он был зол. Он заставил Пьера из Неббы и недавно овдовевшего Владимира из Глэйса начать из-за неё войну.

Цвет сходит с лица моего бедного отца.

— Я отнес её к морю и отпустил. Я, конечно, заметил, что на её теле был нарисован ещё один знак, но тогда я мало что о них знал, поэтому не понял, что сделала Мириам до тех пор, пока…

Он поворачивается ко мне.

— Пока до меня не дошли слухи о том, что Фэллон подружилась с морским змеем. И даже тогда я не соединил всё воедино.

Я много раз отправлялась в путешествие, зная о месте своего назначения, но я не понимаю, как в итоге очутилась здесь. И у меня нет ни малейшего представления о том, куда нас ведёт сейчас Юстус.

— Лишь много лет спустя, когда Фэллон стала близка с тем гигантским розовым змеем, я понял, что сделала Мириам.

— Что она сделала?

Несмотря на то, что моё тело сделано из плоти, мне неожиданно начинает казаться, что оно состоит из одного лишь моего дыхания.

— Она произнесла то же самое заклинание, что и твоя мать, когда пыталась тебя защитить.

Мои глаза расширяются, но не так же сильно, как у моего отца, чьи белки, испещрённые венами, пожирают его карие радужки.

Я моргаю и говорю:

— Она отправила её во чрево какой-то фейри?

— Не фейри.

Киан наклоняет голову, и густые чёрные волосы падают на его нахмуренный лоб.

— Во чрево человека?

Я медленно поднимаю руку и закрываю свой рот, потому что знаю…

Я точно знаю, в чьё чрево Мириам отправила Зендайю.

ГЛАВА 42

Я прижимаю кончики пальцев к пульсирующим губам.

— О, боги.

Меня охватывает такой сильный озноб, что на голой коже предплечий появляются мурашки.

— О, боги! Минимус?!

Когда Юстус кивает, мурашки пробегают по всему моему телу.

— Вы уверены? — восклицаю я.

— Мириам подтвердила это.

Всё это время… всё это время женщина, которая сотворила меня вместе с этим гигантом, стоящим рядом и оцепеневшим от шока, находилась рядом со мной, наблюдала за мной, лечила меня, оберегала и любила.

Тогда в подземелье Фибус пошутил, что мы с Минимусом связаны родственными узами. Подумать только, мой друг был не так уж далёк от истины. Подумать только, Минимус действительно со мной связан. Когда Фибус услышит о том, что в его шутке была доля правды, что змей, которого он назвал моим братом, по факту, оказался моей матерью…

О.

Боги.

— Мириам превратила Зендайю в чёртова змея?

Кажется, мой отец находится в шаге от того, чтобы превратиться в ворона, окутанного дымом.

— Точно так же королева Мара превратила тебя в птицу.

Юстус старается говорить крайне спокойным тоном, так как он, должно быть, тоже почувствовал, что ему следует быть осторожным.

Мой рот раскрывается ещё шире.

— Значит, моя мать… она… она…

— Змей-оборотень? — предполагает кто-то.

Я даже не сразу понимаю, кто это произнёс, так как вижу перед собой только Юстуса и своего отца.

Юстус со вздохом говорит:

— Ещё нет.

Я недоуменно морщу лоб.

— Что значит, ещё нет?

— Зендайю должен благословить Котёл, чтобы превращение завершилось.

Мой рот широко раскрыт, но воздух не проникает мне в лёгкие.

— Но Котёл… запечатан.

Когда моя грудь начинает гореть, я делаю резкий вдох.

— Не думаю, что тебе нужна дополнительная мотивация, чтобы убить Регио, Фэллон, но да, пока ты не прервёшь его род, твою мать нельзя вернуть.

«Focá».

Часть теней Лора устремляется обратно ко мне, а оставшиеся тени окутывают моего отца, чьи глаза сделались огромными и остекленевшими. Он явно где-то не здесь. Вероятно, в море. Или в прошлом.

Я касаюсь его руки, твёрдой, как сталь, хотя она дрожит точно гонг, по которому только что ударили.

— Знает ли Мириам какое-нибудь заклинание, которое могло бы завершить перевоплощение мамы?

— Нет, — бормочет Бронвен. — Мириам сильная, но чтобы наделить человека или животное способностью перевоплощаться, нужна такая магия… только Котёл и его хранитель способны это осуществить.

«Если подобное превращение вообще возможно».

Я резко перевожу взгляд на Лора и всматриваюсь в его тени в поисках двух золотых точек, но он разделён на слишком большое количество частей, поэтому я не вижу, чтобы они где-то сияли.

— Ты знала, Бронвен?

Мой отец так сильно сжимает губы, что его, и без того уже хриплый, голос становится ещё мрачнее.

— Нет, Кахол. Я не знала, клянусь.

Я оглядываюсь на неё и вижу, как она сжимает руку Киана.

— Я в курсе, что Котёл злится и закрыт ото всех, но может быть, он смог бы сделать исключение ради моей матери? — говорю я, пожав плечами. — Ведь она исполнила его желание и создала человека, способного снять заклятие.

Голубые глаза Юстуса отстранённо блестят.

— Поскольку Мириам воздвигла магический барьер, любой, в ком течёт её кровь, останется за пределами Шаббе, пока не будет стёрта руна, отвечающая за барьер.

Я ещё больше хмурю лоб, потому что ясно помню, как Бронвен предлагала…

— Вы советовали нам с Лором отправиться на Шаббе, чтобы снять заклятие.